– О, черт! Санитар, я, кажется, ранен!

– Санитар убит, – над Сергеем склонилось загорелое, обветренное лицо взводного. Для старлея Карпухина это был последний караван. Через неделю, он возвращается в Союз. За не полных два года совместной службы сержанта Андреева с этим офицером, происходило множество событий, и всегда Карпухин был «на высоте». Разным премудростям, как военным, так и житейским, он научил Сергея на своем примере. А главное – что значит быть командиром и человеком. Многие мечтали попасть под его начало, потому что старший лейтенант Карпухин был офицером от Бога. Офицером с большой буквы…

– Не суетись. Сейчас помогу. Все нормально. У тебя касательное, в руку. Кость цела, а мясо нарастет. Потерпи, перевяжу… А ты счастливчик, сержант. Наверное, потому, что молодой. Рука – не голова. Ей думать не надо. Вот «серое вещество», надо беречь. Оно в нашем деле – агхиважный фактор, – пародируя вождя мировой революции, констатировал Карпухин.

– Как ребята, товарищ старший лейтенант?

– Все в порядке. Караван взяли. Куча оружия и наркоты. Теперь дело за спецами. Пусть разбираются, что откуда и почем…

В наступившей после боя тишине, звук выстрела показался залпом стомиллиметрового орудия. Старлей схватился рукой за грудь и прохрипел:

– Ничего себе, неделька началась… – завалился на бок и затих.

До сих пор Сергей отчетливо помнил покрытое оранжевой пылью и пороховой гарью лицо своего командира. Его открытые, серые глаза, устремленный куда-то в необозримую даль тускнеющий взгляд, заостренный нос и тонкую алую струйку крови, стекающую из уголка рта…

– Командир, – Мельник тронул его за плечо, – пора выдвигаться. Труба зовет. Посмотри, как жизнь прекрасна и удивительна. А нас ждут великие дела.

Сергей смахнул с лица остатки сна.

– На западном фронте без перемен?

– Только до тех пор, пока мы не вышли на тропу войны.

– Хорошо. Приберитесь за собой. Направление юго-восток, порядка двенадцати километров. Цель – разрушенный монастырь. Ищем связника. Аллюр – «три креста». Порядок движения – прежний…

Когда за Андреевым сомкнулись ветки кустов, ничто больше не напоминало о пребывании людей на месте ночного бивуака.

…Мелодичная, но назойливая телефонная трель размеренно, как в старинной китайской пытке каплями воды, била по темечку, стучала в висках, прыгала как шарик в пинболе, отскакивая от внутренних стенок черепной коробки, болезненно задевая мозг. Маленькими, острыми ледорубами, с садистским наслаждением были убиты уже тысячи Троцких в голове Шурика. Ожидание очередного удара становилось невыносимым. «Господи, да за что же?.. Эй, кто-нибудь!.. Люди, добейте, Христа ради… Только не меня, а это дьявольское изобретение. Не дайте погибнуть в муках, в самом расцвете лет… Нет. Никто не поможет. Никому нет до меня никакого дела. Мы живем в стае, где человек человеку волк. Ослаб – пеняй на себя. Разорвут в клочья и с большим удовольствием. Сам, только сам. Телефон должен быть где-то рядом…». Шурик пошарил вокруг себя одной рукой. Вторая затекла и не хотела подчиняться. Чувство осязания подавало сигналы о наличии в радиусе действия верхней конечности различных предметов: чей-то ботинок, пузатая бутылка, пепельница полная окурков и увенчанная огрызком докторской колбасы, женский чулок… Аппарат был вне досягаемости. На грудь что-то давило, мешало дышать. С трудом разлепив правый глаз, Шурик скосил его на инородное тело создававшее перебои в насыщении легких кислородом. Это оказалась непонятно чья, волосатая нога, с наполовину снятым носком, чей хозяин трубно храпел на полу. Шурик, брезгливо столкнул ее с себя. Не отрывая головы от того, на чем он лежал, ибо, неизвестно, как поведет себя организм при смене положения, Шурик, насколько смог, сфокусировал взгляд и обвел им доступную для границ глазной орбиты панораму помещения. Плотно зашторенные окна, мебельная стенка, кресло (в нем кто-то спал), журнальный столик с остатками вчерашнего пиршества… «Отлично. Кажется я дома». Электронные часы на книжной полке высвечивали зелеными цифрами сложную математическую задачу 16:29.

Телефон не умолкал. «Где же эта хреновина, черт бы ее побрал?..». Источник внешнего раздражителя оказался между тумбочкой с тихо бормочущим телевизором и кадкой с мещанским пережитком, единственным подарком, полученным от родителей – большим фикусом.

Перевалив свое девяностокилограммовое, одетое в трусы и золотую цепочку с кулоном, тело через какую-то полуголую девицу, Шурик по-пластунски прополз между хаотично спящих тел обоих полов. Впрочем, создавалось впечатление, что пройди он по ним, как на параде, торжественным маршем, в кованых сапогах, они бы все равно ничего не почувствовали. Наконец, Шурик дотянулся до трубки. Перевернулся на спину и хрипло произнес:

– Алло… – прокашлялся и добавил, – База торпедных катеров, поручик Ржевский слушает.

– Шурик… Шурик, ты, что ли? – мужской голос звучал возбужденно. Тембр был знаком, но отождествить его с говорящим, для Шурика, пока, не представлялось возможным.

– Кто это?

– Конь в пальто! Развей сивушные пары. Это же я, Мишаня.

– А…

…Мишаня слыл пробивным малым. Знал всех и вся на уровне и ниже своего иерархического положения в обществе: от бандюков среднего звена, до бомжей. Труд, как таковой, считал человеческим пороком, но не упускал случая перехватить свой кусок в любом, мало-мальски доходном деле, на которое наводило его феноменальное чутье шальных купюр различного достоинства и стран изготовления. Жил по принципу «деньги не пахнут». Если мог справиться один, то никогда и никого не брал в долю. Для этого он был слишком жаден.

С Шуриком он познакомился месяц назад, в третьеразрядном (потому что жмот) кабаке, где вместе с двумя жрицами любви отмечал удачный кидок заезжего лоха. Навар был солидный. Но и клиент оказался не простой. Иногородний, конечно, но с широкими связями в местных, узких кругах. В общем, кейс с приличными деньгами, а главное, с какими-то очень важными документами, недолго грел Мишанины ладони. Прямо в кабаке, к его столику подошли два, прилично одетых, внушительного вида, паренька. Вежливо попросили девиц покинуть питейное заведение. Дескать, не место приличным дамам торговать лицом в этом гадюшнике. Мягко подхватили Мишаню под руки, одна из которых, по прежнему, крепко прижимала «дипломат», и плавно вынесли в большое и пустое фойе. Здесь, в доступной форме, можно сказать интеллигентно, не нанося особых увечий, крепыши начали объяснять Мишане, что он поступил нехорошо, обманув уважаемого человека. Кейс придется отдать и оплатить хлопоты по его возвращению. Мишаня был в корне не согласен с такой постановкой вопроса и заявил, что живет в цивилизованной стране. Следовательно, он, как законопослушный ее гражданин, за находку, да-да, за находку и добровольное возвращение (уже собирался идти, если бы не эта непредвиденная задержка) чьего-то кейса, имеет право получить двадцать пять процентов от его содержимого. Две пары добрых глаз, с сочувствием смотрели на Мишаню, а их хозяева продолжили внушать непонятливому человеку прописные истины (чужое брать нельзя) с удвоенной силой. Чем бы это закончилось для Мишани – неизвестно. Минимум – травматологией, если бы из туалета не появился Шурик. Он не собирался вмешиваться, поскольку давно усвоил: дураки умирают по пятницам, а инициативные дураки – каждый день. Бросив беглый взгляд на экзекуцию, Шурик направился было в зал, но в это время, Мишаня, видимо от безысходности, решивший умереть героем, с силой пнул ногой одного из своих обидчиков. Удар пришелся в коленную чашечку. Тот ойкнул и отвалился назад, прямо на Шурика.

– Эй! – пробурчал Шурик, оттолкнув от себя крепыша, – Поосторожнее.

– Да пошел ты… Козел, – не оборачиваясь, прошипел паренек. Отряхнул брюки и направился к Мишане.

Шурик всегда за свой «базар» отвечал и того же требовал от других. В данном случае, его случайный обидчик, явно хотел уйти от ответа. Это было недопустимо.