В гостиной Мириам сортировала полотна. Она передвигалась, опираясь левым коленом на стул, который служил ей костылем.

— Видишь, — сказала она, — я готовлюсь к выставке. Я вытащил шестьсот двадцать франков и положил их на табурет.

— Эти деньги твои, — сказал я. — Ты ее похоронила?

Она ответила не сразу. Возможно, не ожидала лобовой атаки. Возможно, удивилась гневу, который мне не удалось скрыть.

— В глубине сада… Она не страдала!

— Об этом мне судить. И позволь мне усомниться!

— Прошу, не разговаривай со мной таким тоном!

— Верни флакон.

— Я его выбросила… Франсуа, сядь и успокойся… То, что я сделала, должен был сделать ты! Нет, я не хочу ссориться!… Мне тяжело говорить на эту тему! Если бы ты был… таким, каким я хотела бы тебя видеть, мы бы говорили о чем-нибудь другом!

— О живописи, например?

— Бедняга! — сказала она. — Тебе нужны подробности? Хорошо! Я добавила яд в мясо.

— Ронга об этом знала?

— Я не обязана перед ней отчитываться. Потом она вырыла могилу… Мне тоже горько. Но этот зверь не был здесь счастлив. А рано или поздно соседи заставили бы меня избавиться от нее… Ты сердишься потому, что я взяла этот пузырек! У меня не было выбора! Уверяю, что ничего не замышляла! В отношении денег — извини меня!… Я не права! Я встал и направился к двери.

— Франсуа! Куда ты?

— В сад, — сказал я.

— Нет! — воскликнула она. — Нет! Ты хочешь уйти. Останься. Я должна тебе еще кое-что сказать… Она пододвинула стул ко мне.

— Франсуа… Постарайся понять! Ты любил ее, я тоже… Но она держала нас на привязи. Из-за нее мы никуда не могли уехать. Ты можешь представить, чтобы мы с Ньете остановились в гостинице или сели на пароход?..

— С ней бы занималась Ронга!

— Но я не хочу всю жизнь таскать Ронгу за собой! Я хочу располагать собой, Франсуа… Ради тебя! Ронгу я оставила из-за Ньете. Теперь она мне не нужна! Да мы и не очень ладим друг с другом. Вчера вечером мы выяснили отношения. В любом случае в конце месяца она уедет…

У меня внутри все похолодело. Стало быть… стало быть, Мириам уже давно решила покончить с Ньете! Она знала, даже когда играла с ней, ласкала ее, что зверь — обуза и должен умереть!

— Ты почувствуешь себя одинокой, — заметил я.

— Только не с тобой! — сказала она. — В последнее время я получила немало писем. Из Африки, разумеется, и еще с Мадагаскара. В общем, не исключено, что лучше всего нам будет именно там. Для тебя так просто идеальные условия, судя по сведениям, которые я получила. И для меня вполне подходящее место. Приятный климат плоскогорья, чудесные пейзажи… Она открыла ключом небольшой шкафчик, вытащила письмо.

— Приходится все закрывать. Ронга повсюду сует свой нос. На днях я ее застала за чтением моей почты, а мне не хотелось, чтобы она знала о наших планах. Я собрался с силами.

— Нет, — сказал я. — Нет! Я не хочу уезжать.

— Но мы же не сейчас поедем! Там зима, и потом у меня еще здесь немало дел, а у тебя не решен пока вопрос с женой…

Я повернулся спиной, не сказав ни слова, вышел. Наверное, я ее ударил бы, если бы она попробовала меня остановить. Чудовище! Я повторял про себя: «Чудовище! Чудовище!» И я — чудовище, потому что еще здесь и потому что не уехал безвозвратно и торчу в саду у этого квадрата свежевырытой земли. Прости, Ньете! Я открыл дверь прачечной, еще раз ощутил ее запах — все, что осталось от ее маленькой верной души; затем поискал Ронгу, но ее в доме не оказалось. Когда я завел мотор, то был совершенно уверен, что никогда больше не вернусь, никогда больше не увижу Мириам, что все кончено. Больше она не посмеет посягнуть на Элиан, так как знает, что я для нее безвозвратно потерян. А если она, несмотря ни на что, возобновит свои поиски — я ее убью.

Вы, конечно, не раз наблюдали, как бесплодно вспыльчивы слабые люди! Пока он один и витает в облаках, он — повелитель, он преодолевает любое препятствие. Но вот происходит столкновение с реальностью!… Едва вернувшись, я впал в уныние, зная, что бессилен перед Мириам! Я даже бессилен забыть ее! Хотя и не отступился от своего решения. Смерть Ньете освободила меня от Гуа, отъездов тайком, приездов, полных опасений! Я возвращался к своим привычкам и налаженной жизни. В печали моя душа обрела прежний покой. Наша равнина никогда не казалась мне такой дружелюбной. Три-четыре дня я напоминал выздоравливающего, который еще не решается подняться, но чувствует, что силы возвращаются к нему. Маю месяцу удалось придать поэтический оттенок нашим пастбищам и соляным копям. Какая неведомая отрада — катить от фермы к ферме среди блестящих, как английский газон, лугов! Африка! Мадагаскар! Красивые слова! Но всего лишь слова! Здесь, в забрызганной грязью машине, одетый в сапоги и куртку, я — господин. Это моя страна. Как это выразить? Она — продолжение моей плоти, а я — ее бьющееся сердце. Если я любил Элиан, то потому, что, сама того не ведая, она похожа на здешних крестьянок. Такая же простая, непосредственная и серьезная. И если по ту сторону Гуа я становился боязливым и пошлым, любя и ненавидя Мириам, то потому, что обрывалась связь с этим миром. Я понимал, что Мириам, занося руку над моей женой, наносила удар мне, посягая на источник моей жизненной силы, на мое душевное равновесие. Уехать для меня было физически невозможно. И очевидно, Мириам, оставаясь, чувствовала, что обрекает себя на самоуничтожение. Мне хотелось спокойно проанализировать нашу ошибку. Мы могли предаваться любви, только взаимно пожирая друг друга. И неизбежно один становился жертвой другого! Тогда почему не расстаться друзьями? К чему злоба, месть? Я разговаривал так сам с собой, чтобы успокоиться и обезоружить ее на расстоянии, как будто мое стремление укротить гнев было способно защитить дом, окружить его невидимой крепостной стеной. Я прекрасно осознавал всю банальную сентиментальность таких мыслей и видел, что моя магическая стена не устоит перед кознями Мириам. Но, вопреки опасениям, я сам не принимал всерьез сказанное про крепостную стену. Мне и сейчас трудно сказать почему. Убеждение, что Мириам в силах причинить вред Элиан, осталось, но оно исходило как бы не от меня, не от того, что было лучшего во мне, а от другого Рошеля, неудачливого юноши, покоренного Мириам, которую он обожал, несмотря ни на что. Я трепетал, но проявлял любопытство. Не без некоторого скептицизма я принял меры предосторожности.

Матушке Капитан сказал, что, возможно, посетительница в голубом плаще придет еще раз. Это маловероятно, но не исключено.

— Что мне тогда делать?

— Вы меня сразу предупредите.

Я заложил люк и закрыл наглухо колодец, но без спешки, как бы из желания повозиться по хозяйству. Мне не хотелось себя в чем-либо упрекнуть. Я посмеивался про себя! Ей придется потрудиться, чтобы устроить еще один несчастный случай! Вечером я выпускал Тома в сад под предлогом, что с наступлением хорошей погоды его место теперь там, а не на кухне. Я закрывал двери и старался отвлечься. Я был притворно веселым, что иногда удивляло Элиан, так как она несколько раз спрашивала:

— Неужели твои дела идут так хорошо?

Она давно вбила себе в голову, что у меня единственная цель в жизни — это заработать побольше денег. Перед Мириам я мог бы раскрыть душу. С Элиан — знал заранее, что это бесполезно. Мои объяснения ей наскучили бы, а может, даже шокировали. Так что я удовольствовался беззаботным жестом. Чтобы доставить ей удовольствие, я торопился вернуться в назначенный час. Я тщательно ее расспрашивал. Что она делала? Кто приходил? Устала ли она? Случалось, она просто пожимала плечами:

— Что тебя заботит? Все идет как обычно!

Но вот как-то вечером я увидел, что она слегла. Щеки ввалились, глаза потемнели, блестят. Я сразу насторожился, пощупал запястье — пульс учащенный, рука горячая.

— Ничего страшного, — сказала она. — У меня болит желудок после кролика. Соус был немного острым. Тебя не прихватило?