— Интересная песня, — сказал Зверь, когда Вася окончил свое пение, которое в отличие от содержания, не лезло ни в какие ворота. — Честно говоря, от тебя не ожидал.
— Зря ты так, вступился за Васю Коля. Вася еще всех нас удивит.
— Это точно, — поддержала его Аленка.
— Значит, умерли все, — медленно произнесла Таня.
— Не совсем. Кроме волков и черного пса.
— Да, только предатель и выжил, — ответил ей Зверь.
— Предатель ли? — переспросила Аленка.
— Да, можно ли считать предателем, предавшего предателя? — поддержал ее я.
— Ты сам понял, что сказал? — почти хором спросили меня Зверь с Олегом.
— Нет-нет, — итак все понятно. Все мы иногда вынуждены предавать…
— Не скажи…
— Не будем ханжами. Но у одних это проходит легко, другие же потом сами себя съедают.
— Как Иуда?
— Хотя бы и он.
— Все зависит от расклада карт. А он у каждого свой.
— Каждому — свое.
— Очень верно подмечено, — отозвался Олег.
Это был бы сон, волшебный сон.
Каждый был бы просто чемпион,
Если б мог бы выбирать себе коней, —
напел он под мотив «Машины времени».
Я умышленно не привел авторов нескольких реплик. Во-первых, я сам их не помню, а во-вторых, какое, собственно, значение имеет авторство мысли? Главное в том, что она высказана.
* * *
У Вас когда-нибудь было ощущение, что все события и, конечно же, разговоры вокруг Вас, такие разные и, на первый взгляд, совершенно несвязанные вдруг начинают выстраиваться в какую-то невероятно сложную, но вместе с тем совершенно определенную схему. Схему, похожую на закрученный сюжет новомодной повести? Нет? Значит, Вам повезло. Или, точнее, не повезло… Впрочем, понимайте, как знаете.
Так вот, внутренним чутьем я сейчас понимал, что этот разговор о роли Иуды, да и само поведение Васи, все это имело какое-то очень важное значение.
Но, с другой стороны, как трудно бывает, когда пересказываешь какую-то историю, выбрать важное и отбросив все остальное, сделать ее компактной и интересной. Это сродни высечению статуи из куска мрамора, где тоже надо найти подходящий кусок и отсечь все лишнее. Порою вместе с лишним отсекается и часть нужного, и миру является шедевр Венеры Милосской. Но это уже, так сказать, лирическое отступление, а если серьезно, то я очередной раз попрошу прощения читателя, если мое повествование покажется ему обрывистым, и продолжу.
* * *
Так уж случилось, что лейтмотивом дальнейшего вечера стали дауны, то есть больные этой болезнью. Первым начал рассказывать Вася:
— Едет на экскурсию автобус с детьми-даунами. Автобус ломается. Водитель его чинит, чинит. Подлезает под низ, залезает сверху. В общем, делает все возможное, ничего не получается.
Подходит к нему мальчик-даун.
— Дядя, а я знаю, что случилось!
— Ладно, мальчик, иди поиграй.
Проходит час. Опять подходит тот же мальчик.
— Дядя, а я знаю, что случилось!
Водитель опять:
— Ладно, мальчик, иди поиграй.
Проходит еще час. Подходит тот же мальчик.
— Дядя, а я знаю, что случилось!
Водитель думает, чем черт не шутит, может действительно знает.
— Ну, если знаешь, так скажи.
— У вас автобус сломался!
— Надеюсь, что у нас еще не успели принять закон об охране чести и достоинства хромосомных меньшинств, — спросил Вася, окончив рассказывать.
— Тебе повезло, — отозвался Зверь, — а то бы точно залетел.
По тундре, по железной дороге,
Где мчит курьерский Воркута — Ленинград.
С каким выражением он пел последние строки, это надо было видеть.
— Но пока такого закона нет, — встрял в разговор я, — я тоже внесу свою лепту, и принялся рассказывать:
— Отец с сыном гуляют возле моря. Сын — даун. Отец — нет.
— Вот, сынок, посмотри какое море.
— Где?
— Да вот, видишь, волны плещутся, барашки бегают…
— Где?
— Да вот у нас под ногами плещется…
— Где?
— Да вот ведь, смотри, солнечная дорожка в даль уходит…
— Где?
— Да вот, видишь, много-много воды…
— Где?
Отец не выдерживает. Хватает сына за ноги, и головой в воду.
— Вот, вот, смотри! Вот тебе море!
Наконец отпускает.
Сын:
— Папа, что это было?
Отец, уже успокоившись:
— Вот это, сынок, было море.
— Где?
Может быть, взыскательный читатель скажет, эту часть разговора с анекдотами можно было бы и не приводить. И может быть, он будет в этом прав, однако, я все же так не думаю. «Из песни слова не выкинешь», говорит народная мудрость. И это правильно, ибо нарушится ритм. Так же если выбросить из разговора невзначай рассказанные анекдоты, то многие последующие ассоциации будут совсем не понятны. Впрочем, судите сами.
* * *
— У кого спички? — спросил Зверь, когда вся толпа вывалила во двор покурить.
На щеках Милицы вспыхнул смущенный румянец.
— Он имел в виду шибици, — перевел я ей на ухо.
— Я поняла, — ответила она. — Я уже не так плохо разумею по-вашему. Но когда слышишь таковые слова…
— А что я такого сказал? — влез Зверь.
— Да ничего. Это мы о своем, о женском. Просто в разных языках некоторые слова имеют разное значение. Особенно в родственных.
— Ты имеешь в виду спички?
Как Милица не старалась, тень смущения вновь побежала по ее лицу.
— Ага.
— А что это значит на сербскохорватском?
— Я тебе потом скажу.
Однако все уже так заинтриговались, что мне пришлось попросить женскую часть нашей компании немного нас подождать. Самое интересное, что еще месяц назад я спокойно произнес бы русский синоним, и на наезды с женской стороны, ответил бы, что не фига[62] было просить. Но в присутствии Милицы я не смог из себя выдавить даже медицинский эквивалент.
Аленка, Таня и Джульетта потом долго и занудливо выясняли, что же это такое. Поняв, что от ребят толку не будет (а всех уже охватило игривое настроение не говорить), Аленка насела на Милицу. И когда, докурив, мы вернулись в дом, взрыв женского смеха потряс комнату.
* * *
Конец, как принято, подкрадывается незаметно. Вот и у нас веселье было в самом разгаре, когда вошедшая в комнату Аленка сразу привлекла всеобщее внимание. Вообще-то, она всегда привлекала к себе всеобщее внимание, но на этот раз это было нечто особенное. А именно, на Аленке отсутствовала ее шелковая блуза, а вместе с ней и какая-либо одежда выше пояса. С джинсами было все в порядке.
Все онемели. Аленка удивленно обвела нас глазами.
— Что это с вами?
Все молчали, тупо глядя ей на грудь. Подобная шутка явно превосходила все возможное.
Следуя нашему взгляду, Аленка медленно опустила глаза…
Сделав это, она взвизгнула, и, прикрыв грудь руками, выбежала на кухню. Таня побежала за ней. Тут мы, наконец, заметили, что все Астральные прибамбасы куда-то исчезли. Исчез и Соловей. И о том, что все это было не сном, напоминала только Иванка, да меч. Меч оставался на месте. Как одушевленный предмет, имеющий материальную основу в нашем мире, он не был подвержен нестабильности в условиях закрытости Радужного моста. Правда, Соловей тоже был вроде бы одушевленным. Но он-то как раз твердой основы в нашем мире и не имел.
— Я знаю, что случилось, — с видом дауна произнес Вася, — Радужный мост закрылся.
Аленка вернулась через минуту в Таниной ветровке.
«Иванка!» — молнией мелькнуло у меня в мозгу. Как она теперь вернется домой.
То, что она теперь намертво привязана к моему мечу, и, что, вообще говоря, уже почти моя жена, мне в тот момент как-то в голову не приходило.
* * *
