– Не спросишь, по какому поводу цветы?
– Я привыкла получать их без повода.
– Актрисам после спектакля принято дарить желтые розы, как символ артистического успеха.
– Думаешь, суд прошел удачно?
– Думаю, ты удачно меня обманула.
– Денис, пожалуйста…
– Ты меня просишь? Это я могу просить, а ты такое право потеряла!
– Проси, о чем хочешь. Я готова выполнить любое твое пожелание.
– Любое? Хорошо, – он поднимает глаза к потолку, как будто собирается с мыслями. – Вот чего я хочу: сейчас мы вдвоем пойдем в кабинет судьи. Там ты расскажешь, как спланировала убийство отца. Потом признаешься, что сама выпила таблетки, а на записи из клуба твоя подруга. Выложишь все, как есть.
– Я не могу…
– Можешь. Алиса, я обещаю, – Денис наклоняется и берет мое лицо в ладони. Его глаза блестят в полумраке, дыхание задевает мои губы, – все будет хорошо. Ты была несовершеннолетней, больше десяти лет не получишь. За чистосердечное признание и раскаяние скинут еще половину. У меня есть связи, ты же знаешь. Я договорюсь, чтобы эти пять лет ты провела в нормальных условиях. Выйдешь в двадцать четыре. Я буду рядом, вся жизнь еще впереди!
– Моя жизнь, – киваю я, – а как же жизнь моего папы? Как же Наталья?
– Отца уже не вернешь, – Денис опускает руки и отстраняется, – а у тебя еще есть шанс на нормальное будущее.
– Нормальное – значит без журналистики…
– Без угрызений совести! Возьми на себя ответственность: отсиди срок за убийство папы, откажись от карьерных планов в наказание за случившееся с Натальей. Искупи вину.
– Дело не в вине! При чем здесь моя совесть? Я не сумасшедшая, отдаю себе отчет в том, что натворила и несу ответственность перед людьми, которые из-за меня пострадали. Как ты не понимаешь, если я признаюсь, папина смерть станет напрасной, а все жертвы, на которые пошла Наталья, пропадут зря. Теперь она может лишиться не только квартиры, но и детей. Думаешь, с папочкой-садистом они в безопасности?
– С ним я разберусь. Обещаю, дня не пройдет, как он загремит в камеру.
– А малыши куда загремят? В детдом?! – срываюсь на крик я, но тут же выдыхаю и продолжаю спокойно: – Поверь, больше всего на свете мне бы хотелось сбросить с себя этот груз. Признаться, сохранить наши отношения, помириться с лучшей подругой. Обрести семью, в конце концов. Но речь уже не обо мне.
– Понятно.
Денис поворачивается и бьет кулаком в дверь. Она отзывается грохотом снаружи. В комнату проникает столб света и пыли. Я замечаю, как трясутся мои колени, и обхватываю их руками. Как же хочется, чтобы кто-нибудь пожалел, но оба человека, которые могли бы это сделать, теперь меня ненавидят. В этом мире никто меня больше не любит. Я не должна себя жалеть, но и не имею права от себя отказываться. Ничего не остается, как прижаться щекой к колену и расплакаться так, словно это плечо близкого человека. Самого близкого.
Чья-то рука подхватывает меня под локоть и тянет вверх. Я с надеждой поднимаю голову, но это всего лишь пристав. Он тащит меня назад в клетку. В зале суда пусто. Только когда решетчатая дверь за мной захлопывается, людей впускают обратно. Чувствую себя тигром в зоопарке, но это не самое худшее ощущение за сегодня.
– Прошу всех встать! – сходу объявляет судья. Видно, тоже не терпится узнать, казнят меня присяжные, или помилуют. Интересно, судья за меня, или против? – Старшина, коллегия присяжных заседателей вынесла вердикт по делу?
– Да, ваша честь, – поднимается женщина лет сорока пяти, в очках и с химией на голове, похожая на мою первую учительницу.
– Будьте добры, передайте его мне для ознакомления.
Учительница проходит так близко с моей клеткой, что я вижу волосы на ее лодыжках. Интересно, почему она не боится тигра? Может, поверила, что я жертва, а не дикий зверь?
– Благодарю вас, – заглядывает в сложенный пополам листок судья. – Вернитесь на место и провозгласите вердикт судебного заседания.
Перед тем, как решится моя судьба, я отваживаюсь оглядеть зал. Все сидячие места заняты, а возле двери, по обе стороны от прохода, подпирают треноги с камерами репортеры. Если бы я устроилась работать на зону и накопила денег на поступление в МГУ, лет через десять могла бы оказаться на их месте. Вряд ли мне бы удалось сохранить дружбу с Лилькой. Она бы пошла учиться в мединститут и обо мне забыла. Кстати, Лилька так и не вернулась в зал суда. С Денисом мы бы не познакомились. Зачем мне обращаться к адвокату? Сейчас он сидит, упираясь подбородком в ладонь так, словно боится раскрыть рот и выложить всю правду. В моей жизни остался бы папа. Уверена, я простила бы его в день зачисления в университет. Или никакого МГУ в моей жизни не случилось бы. Вместо поступления я бы вышла замуж и родила детей. Если присяжные признают меня виновной, МГУ и так не будет, а взамен семьи я получу десять лет тюрьмы. Без протекции Дениса, к тридцати годам я состарюсь и заболею. Дряхлые клячи не нужны на телевидении. Они вообще нигде и никому не нужны, так что срок в десять лет для меня равносилен смертной казни.
– Доказано ли, что имело место убийство? – откашлявшись, чистым до звона в ушах голосом, произносит училка, – Да, доказано. Доказано ли, что подсудимая совершила убийство?
Я не отрываю от нее взгляда, боясь оглянуться на Дениса и увидеть на его лице выражение безразличия.
– Да, доказано. Виновна ли подсудимая в совершении убийства? – оглашает самый главный вопрос училка и, прежде чем на него ответить, заглядывает мне в глаза. Что это значит? Она проголосовала за мою невиновность, или вбила гвоздь в крышку гроба и не сожалеет? На этот раз ее голос звучит вкрадчиво, как будто назидательно: – Нет, невиновна.
Звуки одобрения и гневные возгласы сливаются в моей голове в гудок вувузелы, футбольной болельщицкой дудки. Его прерывает стук молотка судьи.
– В связи с оправдательным вердиктом коллегии присяжных заседателей, оправданная подлежит немедленному освобождению из-под стражи в зале суда. Пристав, прошу вас, освободите оправданную.
Выражение лица судьи остается бесстрастным, чего не скажешь о позе Дениса. Запрокинув голову, он откидывается на спинку стула. Его глаза закрыты, поэтому не удается прочитать в них ответ на вопрос, который волнует меня сильнее предыдущего. Мой адвокат, мой любимый мужчина, рад оправдательному вердикту, или разочарован? Только когда распахивается дверь клетки, а следом за ней объятия Дениса, я понимаю, что происходит. В животе все сжимается, как во сне про падение с высоты. Денис прижимает меня к себе с такой силой, что я чувствую, как колотится сердце в его груди. Ему не все равно! Он рад, даже больше, чем я. Постояв так с минуту, он медленно выдыхает и отстраняется.
– Что дальше? – спрашиваю я, отводя глаза.
– Суд должен постановить приговор.
– Я думала, все решают присяжные. Разве за мою невиновность не проголосовало большинство?
– Не обязательно. Голоса могли разделиться поровну. В таких случаях вердикт выносят в пользу подсудимого.
– Значит, судья может признать меня виновной?
Денис качает головой.
– Если присяжные выносят обвинительный вердикт, судья имеет право признать тебя невиновной, но не наоборот. Оправдательный вердикт могут отменить только в случае нарушений уголовно-процессуального закона.
– Значит, я прямо сейчас могу отсюда уехать?
– Не так быстро, – на его губах играет знакомая усмешка. – Пойдем, в коридоре тебя ждут репортеры. Думаю, ты захочешь с ними поговорить.
– Всегда представляла, как буду брать интервью, но чтобы самой отвечать на вопросы журналистов…
– Не хочешь? – пропускает меня вперед он. – Значит, я не зря отказал продюсеру ток-шоу на НТВ.
– Что?! Я хочу на НТВ! Почему ты это сделал?
– Потому, что сегодня вечером ты занята.
– Чем я могу быть занята, чтобы отказать НТВ?!
– Прямым эфиром на первом, – пожимает плечами он, – у Малахова.
– Правда?! Ты не шутишь?
Радуясь, я выхожу из зала суда, но улыбка съезжает с лица, стоит перешагнуть порог. Уже знакомый мне московский следователь Федураев застегивает на Лилькиных запястьях наручники. Помнится, меня он выводил из квартиры без браслетов. Вряд ли она показалась ему опаснее. Ну конечно, репортеры! Не смог отказать себе в удовольствии покрасоваться перед камерами. Бедная Лилька… Ее арест увидит весь родной город, и это только начало. С другой стороны, для подруги заключение – реальный шанс избавиться от зависимости. Судя по нездоровой худобе и нарушенной координации, она плотно подсела на наркотики. Может, зря я два года назад упросила папу замять дело? В одном Лилька права: я начинаю относиться к ней так же, как когда ко мне отец. Не я буду решать, что для нее лучше.
