Георгий Константинович Жуков был выдающейся личностью, основные черты которой проявлялись не только на полях сражений, но и в обыденной жизни. Благодаря величайшей, поистине несгибаемой силе воли он преодолел сильнейший удар, нанесенный ему пленумом ЦК в октябре 1957 года, обвинившим его в подготовке заговора с целью захвата власти. Решение пленума, казалось, обрекало его на бездеятельность и постепенное угасание. Трудно себе представить, но изоляция его от общества была настолько «эффективной», что даже через десять лет среди офицерского корпуса страны не удалось найти офицера-спецредактора для первого издания книги, так как все, кому издательством предлагалась эта работа, категорически отказывались, опасаясь пагубных последствий для себя ("смельчак" нашелся через несколько лет лишь для второго издания книги!)

По единодушному мнению всех врачей, принимавших участие в лечении маршала после развития инсульта, он выжил после этой катастрофы, а главное, смог продолжать напряженную работу над рукописью только благодаря своей необыкновенной силе воли и упорству. Он сумел не потерять себя, не сломаться, а преодолеть с огромным усилием тяжелый недуг. Поэтому же, страдая столько лет мучительными лицевыми болями, он ни разу не разрешил ввести наркотик. Таков был его характер.

В общении с врачами Георгий Константинович чаще бывал сдержан, даже суров, но никогда не позволял себе грубости, повышения голоса. Однажды в больнице, в один из трудных для себя дней, увидев меня в составе консилиума, он подозвал заведующего отделением и спросил, почему я здесь. Тот объяснил и передал это мне. Я понял, что мое присутствие в больнице ему чем-то не приятно, и перестал там бывать. Недели через две, поздно вечером, звонит мне домой дежурный врач Кремлевской больницы и говорит, что маршал просит меня сейчас приехать к нему. Приезжаю, встречает приветливо и, как ни в чем не бывало, просит послушать его сердце, посмотреть живот в связи с появившимися неприятными ощущениями. Я, обследовав его, успокоил, рекомендовал принять что-то из лекарств. Вскоре неприятные ощущения исчезли.

В другой раз, вскоре после того, как мне было присвоено очередное воинское звание, я в новой форме появился на даче. Смотрю, Георгий Константинович — ни жеста, ни звука, будто и не замечает, что я в другом обличии, пока Галина Александровна не обратила его внимание: "Георгий, а почему ты не поздравишь Георгия Константиновича?" Лишь после этого он пожал мне руку. Что это — ревность к нам, живущим нормальной жизнью, или горечь своей оставленности? Так и осталось для меня неясным.

В периоды относительного благополучия Георгий Константинович мог быть простым и близким. Помню, как в первые месяцы знакомства он мне предложил: "Пойдемте, прогуляемся по территории, посмотрите, какая у нас дача". Не торопясь походили по довольно большому яблочному саду, он показал мне бывшую конюшню, площадку для верховой езды, русскую баню, недействующий фонтан, двухэтажный домик у въезда на дачу, в котором некоторое время жил его двоюродный брат М.М.Пилюхин с женой. Во время прогулки я спросил, почему дачу у него не отобрали.

Он сказал, что Хрущев не решился пока этого сделать, так как дача передана маршалу Жукову пожизненно постановлением Государственного Комитета Обороны за оборону Москвы (когда он скончался, во время похорон теще Клавдии Евгеньевне и дочери Маше было предложено дачу немедленно освободить).

Иногда Георгий Константинович отвлекался на какие-то случайные темы. Например, при моей командировке в Англию он неожиданно попросил уточнить там статут одного из высших орденов Великобритании — ордена Бани, кавалером которого он являлся. Орден был основан в 1399 г., название получил в связи с тем, что новопосвященных рыцарей было принято купать в воде. Все положения статута ордена касаются только гражданина Великобритании.

Георгий Константинович никогда не был меркантильным человеком и, будучи в опале, он всегда откликался на бытовые просьбы, адресованные к нему, чаще всего через Галину Александровну, от медсестер или санитарок госпиталя, от других лиц. Характерно, например, что в послевоенные годы он приобрел небольшую дачу за непомерную по тому времени цену, а вернувшись на государственную дачу, он продал ее за бесценок нуждающемуся офицеру.

При нечастых беседах с Георгием Константиновичем на немедицинские темы мы иногда затрагивали проблемы минувшей войны и его отношения с И.В.Сталиным (после ХХ съезда партии с известным докладом Хрущева прошло уже много лет). О Сталине Георгий Константинович говорил неизменно с уважением, называл его выдающимся организатором, который "своей жесткой требовательностью добивался, можно сказать, почти невозможного". В то же время, говоря о его ошибках и просчетах, маршал подвергал Сталина критике куда более резкой, чем говорилось в его книге. Спросить автора о причинах этого мне казалось не удобным.

Ответ на такой вопрос был получен через 13 лет, когда вышло в свет 10-е издание книги Г.К.Жукова (о нем уже упоминалось). Тогда выяснилось, что из рукописи книги первых изданий был изъят ряд страниц, содержащих суровую критику И.В.Сталина.

В частности автор писал, что распространенное мнение о полководческих качествах Сталина было ошибочным,[5] что Сталин не был выдающимся военным мыслителем, что он слабо разбирался в вопросах военной стратегии и еще хуже в оперативном искусстве,[6] что благодаря беспринципной подозрительности Сталина в предвоенные годы развернулась клеветническая эпидемия с разгромом руководящих, в том числе военных, кадров.[7]

Пренебрежение Сталина к данным внешней разведки привело к грубейшим просчетам в отношении угрозы войны; даже военное руководство страны не имело полного доступа к разведывательной информации.[8] Когда однажды я спросил Георгия Константиновича, почему он, будучи начальником Генштаба, не реагировал должным образом на важнейшие донесения нашего разведчика Р.Зорге, Георгий Константинович ответил, что о существовании Зорге он сам узнал только из кинофильма (!).

Некоторые поступки Сталина в отношении Жукова трудно объяснимы. Георгий Константинович рассказывал, что после взятия Берлина он не знал, что в саду имперской канцелярии был обнаружен и опознан труп Гитлера. Он узнал это лишь через двадцать лет, в 1965 году, из книги участвовавшей в опознании трупа военного переводчика Е.М.Ржевской "Берлин, май 1945".

Для Жукова явилось полной неожиданностью, что работники НКВД засекретили этот факт, донеся о нем Сталину, минуя командующего фронтом. Сталин же после парада Победы задал Жукову коварный вопрос: "Где же Гитлер?", на который маршал вы нужден был тогда ответить, что такими данными он не располагает.

Всегда привлекала внимание исключительная личная дисциплинированность маршала. Он был пунктуален в выполнении лечебных назначений, предписанного режима, рекомендаций по питанию. Естественно, что и к другим лицам его требования в отношении дисциплины были такими же. Однажды, когда он находился на даче, я опоздал к нему на 5-10 минут. Он встретил меня хмуро, спросил, почему задержался, и в течении довольно длительного времени было видно, что такая неточность испортила ему настроение. Мне стало ясно, что такая недисциплинированность его раздражает.

Касаясь высокой требовательности и якобы жестокости маршала, следует сказать, что журналистское перо, стремясь усилить впечатление читателя, иногда для большей сенсационности преувеличивает действительность. Отмечал это я и сам.

Об упомянутом выше факте я рассказал однажды в своем интервью корреспонденту одной из центральных газет. Напечатанное в газете выглядело так: "Однажды я опоздал к маршалу на пять минут, и он меня, человека, который облегчал его страдания, принялся распекать в довольно резкой форме" (!). Вот так «правдиво» в печати может иногда передаваться та или иная информация.