За несколько лет башня стала заповедником, где плодились молодые правонарушители.

Тут же в холле она поймала за воротник куртки бледного пацана с лицом, покрытым коростой, и сразу спросила:

— Девушка по имени Гудрун… Я ищу ее. На каком этаже? Живо!

Мальчишка дал смутные сведения и заключил:

— Она, наверное, уже откинула копыта… Вчера вернулась раненая. Из нее капала кровь и найти ее легко: идите по следу пятен.

Лиз отпустила его, и он повалился, как мешок с тряпьем. Не удостоив его взглядом, она пересекла холл и, пренебрегая лифтами, устремилась к лестнице.

Едва поставив ногу на первую лестничную площадку, Лиз заметила пятнышки крови, разбрызганные по полу. Они походили на маленькие коричневые капельки, высохшие и ставшие черными. Лиз шла, забыв об осторожности. Ее каблуки звонко постукивали по плиточному полу. Пятна крови, напоминавшие пунктир, будто указывали: «Следуйте по стрелке». Чем дальше, тем они становились обильнее. Лиз схватилась за перила и подтянулась на следующий этаж. На досках пола замусоренной комнаты она углядела куртку с заклепками и мокрые тряпки, которыми пользовались для перевязки. На матрасе, брошенном на пол, лежало бледное обнаженное тело. Оно принадлежало подростку с бритой головой и узкими бедрами. Испачканное кровью банное полотенце было обмотано вокруг левого плеча.

— Гудрун! — тихо позвала Лиз, узнав наконец девушку. Та открыла глаза. Черты ее вытянулись, неаккуратный макияж, покрывавший лицо, усиливал его болезненную бледность. Вблизи она выглядела гораздо старше. Лиз приблизилась на шаг, тронула пальцами липкое полотенце.

— Антитеррористы? — спросила она, удивленно подняв брови. — Они там, внизу… тебя, наверное, ищут?

— Нет, — пробормотала девушка-подросток, — просто плохой конец супружеского спора. Ничего серьезного, но здорово кровоточит. Ты могла бы перевязать меня? — Гудрун прищурилась, всматриваясь в посетительницу, которая склонилась над ней и осматривала рану. — О! — удивилась она. — Да я тебя знаю. Ты Лиззи, старшая сестра Наша. Черт возьми! Я приняла тебя за тетку из отдела социального обеспечения, они вечно толкутся здесь, пытаясь наставить нас на путь истинный. Что тебе от меня надо? Мы не виделись, должно быть, года три. Лиз… так? Лиз Унке.

«Маленькая шлюха, — подумала Лиз, — будто ты и не знала».

— Я… мне хотелось с кем-нибудь поговорить о ней.

— Поговорить о Наша?

Гудрун прыснула, сморщилась от боли и откинула голову на подушку.

Лиз проигнорировала вызов, села на край матраса и осторожно размотала полотенце. Неглубокая резаная рана на ключице открылась ее глазам. Кровь, стекавшая под предплечье, сгустками прилипла к волосам под мышкой. Действительно, ничего серьезного.

— Ты продезинфицировала рану? — спросила она.

Гудрун поморщила нос.

— Нет, боюсь, будет щипать. Не хочу промывать ни водкой, ни чем-либо другим. Можно сделать иначе: я приму хорошую дозу, и пока буду в отключке, ты зашьешь рану мелкими стежками. Идет?

Лиз смотрела на девушку. Ее худое тело вызывало в памяти борзую с выпирающими ребрами и впалым животом. Кожа была грязной, грязь въелась в морщинки и шрамики, расчертившие тонкие ляжки. Лиз вспомнила, что еще пять лет назад ненавидела Гудрун всеми фибрами души, поскольку та сбила с пути и развратила Наша, сделав из нее маргиналку. А сегодня она не знала, что и думать.

— Этой ночью она еще снилась мне. Я видела ее в метро. Слышала, как она поет какое-то подобие идиотской ритурнели, которую вы сочинили вдвоем. Боже! До чего же глупы были ваши песни…

— Я хочу пить, — странно по-детски захныкала Гудрун.

Лиз пощупала ее лоб. Он был горячий. Пот стекал по грязным щекам, оставлял на подушке и простыне темные пятна. Девушка взяла графин, непрочно стоящий на ящике с ночником и книгой индийской поэзии.

— Не это, — забрюзжала девчонка, — пива! «Грубер» стоит в холодильнике, вон там. Или стакан узо с лимонным соком. — Протянув ей графин с водой, Лиз подошла к окну. На противоположной стороне площади, нерешительно озираясь, прохаживались антитеррористы. Искали они кого-нибудь? Она открыла свою сумочку, достала оттуда тюбик с таблетками, вернулась и села на край матраса. — Правду говорят, — пришепетывая, спросила Гудрун, — что ты работаешь в затопленном метро? Работенка эта больше подходит похоронному бюро, верно? Вы вылавливаете утопленников сетью или насаживаете их на гарпун?

Лиз откупорила тюбик, высыпала три таблетки на ладонь и сунула их в рот Гудрун. Та закашлялась.

— На эту работенку полиция мэра не согласилась бы ни за что на свете, — заметила Лиз.

— А что точно произошло с метро? — вяло пробормотала Гудрун. — Какова причина несчастного случая? Теперь-то ты должна знать побольше об этом. Сплетничали, будто это террористический акт. А на самом деле?

— Ты не следила за ходом расследования? А я-то думала, что после исчезновения Наша…

— Нет, я принципиально не прислушиваюсь к словам стариков. Знаю только, что погибло много народу и все станции закрыты. В большинстве кварталов зацементировали все входы, а сверху еще положили плиты, похожие на надгробные. В других соорудили что-то вроде бункеров… Чем вы там занимаетесь?

Лиз неопределенно махнула рукой.

— Бункеры защищают еще открытые редкие входы, — равнодушно произнесла она, — те, через которые можно добраться до воздушных карманов. Их стыдливо называют «оазисами, годными для дыхания».

— И там есть люди? Или это опять грубая шутка?

Лиз смущенно потупилась.

— Одни утверждают, что есть, другие кричат о выдумках горожан, о мифе. Вообще-то я полагаю, что мэр хочет приостановить поиски, поскольку они дорого обходятся. Статистики называют цифру в 25 000 погибших. Специалисты полагают, что количество уцелевших составляет примерно 500… Да еще нужно найти их.

«И убедить выйти на поверхность», — с горечью подумала она.

— Пять сотен типов, которые загнивают в своих газовых шарах, дышат вонью! — гоготнула Гудрун. — Ничего себе, а!

Лиз подавила раздражение, спросив себя, чего ради отвечает на вопросы Гудрун.

— Меня удивляет, что по-настоящему их никогда не пытались вытащить оттуда, — язвительно заметила та.

Лиз поджала губы. Это — вечный коварный вопрос, годами смакуемый журналистами оппозиции.

— Когда не выдержала стена, изолирующая русло реки от подземных коммуникаций, — стала рассказывать она, — вода за несколько минут ворвалась в туннель. Все было затоплено. Потоки грязи закупорили галереи, коридоры. Железная дорога превратилась в аквариум, под водой оказались вагоны с пассажирами. Все, находившиеся на платформах или в вагонах, утонули или задохнулись раньше, чем прибыли спасательные службы. Очень долго никто не знал о воздушных карманах, «оазисах, годных для дыхания». Некоторые организации требовали осушить туннели, чтобы извлечь мертвых, но работа эта титаническая. Такое предприятие разорило бы государство. Более того, это повергло бы население в ужасающий психологический шок. Опросы показали, что очень немногие рискнули бы в будущем пользоваться этим видом транспорта. Из-за катастрофы образ метро Алзенберга ушел в небытие…

— Ты не ответила на мой вопрос о выживших, — сказала Гудрун. — Почему вы оставили их в воздушных карманах?

Лиз вздрогнула. Лицо ее собеседницы вдруг утратило детскую наивность. «Каменная куница, — подумалось ей. — Мерзкая маленькая ласка, только что разорившая курятник. Я и забыла, что в ней скрывается комедийная актриса».

Лиз выпрямилась.

— Что ты хочешь этим сказать? — выдохнула она. — О существовании воздушных полостей узнали случайно, когда подсчитывали трупы. Спускались туда и члены правительства, и психологи, и врачи… Все поставили одинаковый диагноз. Воздух карманов вреден; дыша им годы, выжившие претерпели значительные мозговые изменения. Из-за разреженного кислорода их мозг работает в замедленном темпе. Одни стали дебилами, другие сошли с ума. Большинство опустилось до уровня животных. Ученые считали, что невозможно реакклиматизировать их на поверхности. А политики не хотели нового скандала накануне выборов. Они решили «содержать на месте нетранспортабельных больных». Неплохая терминология, не правда ли? На самом же деле устроили что-то вроде… подводной резервации, дома подводных умалишенных!