— Мамочка! — воскликнула Лиз. — Ты схватишь воспаление легких! Вылезай!

— Да замолчи же! Я делаю так уже полгода и ни разу не заболела.

Лиз таращила глаза, устрашившись мысли, что однажды Магда Унке падет жертвой своих художественных экспериментов. Кто придет к ней на помощь, если она вдруг оступится и рухнет в глубину. Уж никак не ее муж, увлеченный своими каталогами.

— Оставь ее, — тихо сказала Гудрун, на секунду перестав играть роль Наша. — Разве не видишь: она придумала эту штуку, чтобы тоже не свихнуться. Не стоит быть вечно разумной. Иногда безумие в гомеопатических дозах помогает не потерять рассудок.

Магда Унке плавала в канале, напоминая великана, резвящегося над вагонами. Время от времени она выныривала, чтобы глотнуть воздуха. Водные растения, прицепившиеся к волосам Магды, делали ее похожей на утопленницу. Не очень-то приятно было на это смотреть.

Лиз встала на колени у кромки бассейна. Отсюда она различала крошечные силуэты внутри вагонов. Маленькие фигурки были нарисованы от руки. Сотни мужчин и женщин ростом не больше мизинца. «Работа сумасшедшей…» — подумала она, сдерживая слезы.

Наконец, выпутавшись из кувшинок, Магда Унке встала на ноги. Между большим и указательным пальцами она держала фигурку, вырезанную из куска резины: маленькая сирена с голубоватым рыбьим хвостом и распущенными золотистыми волосами.

— Узнаешь ее? — отдуваясь, спросила Магда. — Я сама вырезала ее по старым фотографиям. — Лиз наклонилась. Личико куколки было не больше ногтя мизинца, однако сходство поражало — плод замечательной работы миниатюриста. Конечно же, это была Наша!

— Никогда не знаешь, где ее отыскать, — объяснила мать. — Течением уносит… рыбы опять же… Она наполовину полая внутри для того, чтобы плавала на уровне платформ. Иногда никак не найду ее, забивается куда-то, и я шарю, шарю… Сегодня она решила не играть в прятки, позволила без труда найти себя.

— Выходи из воды, мама, ты вся дрожишь от холода.

— А бассейн… — продолжила Магда, устремив отсутствующий взгляд вдаль, — я назвала его «Песни сирен на тридцатиметровой глубине». Приходил один тип из Берлинского музея современного искусства посмотреть на него. Фотографировал… Думаю, они хотят купить его… но ведь бассейн не перевезешь, правда?

— Выходи из воды, — повторила Лиза. — Надень халат и пойдем пить горячий кофе.

— Ладно, — согласилась Магда, — но нужно положить сирену в воду. Таково правило игры.

По возвращении домой Магда Унке сразу исчезла, оставив своих гостей. Работа не позволяет ей бездельничать, сказала она вместо извинения, нужно осуществить столько идей… В ее возрасте необходимо спешить, не растрачивать понапрасну отпущенное время. Магда разыскала на чердаке старые магнитофонные пленки, записанные Наша. Песни маленькой девочки. Ей хотелось проигрывать их под водой через погруженный туда громкоговоритель. Сложновато, конечно, но обдумать следует.

Лиз и Гудрун остались одни в печальном салоне, куда не доходил свет из начинавшего темнеть парка.

— Ты считала ее взбалмошной, но она знала обо всем больше, чем ты, — вдруг заявила Гудрун.

— Что-о? — удивилась Лиз. — О ком ты говоришь?

— О Наша. Она знала, что умрет молодой. Она чувствовала это. Поэтому вовсю пользовалась жизнью. Наша не тратила время на рассуждения, хотела прожить как можно больше за малое время, все уплотнить. Ее понукал обратный отсчет. Она говорила мне, что по ночам слышала в своей голове «тик-так-тик»…

— Хватит! — оборвала ее Лиз. — Это похоже на диалог из телесериала. Ты когда-нибудь перестанешь играть? И потом… раз и навсегда перестань копировать Наша, это становится невыносимым. Хуже того, непристойным, особенно при ее родителях.

Гудрун беззвучно засмеялась.

— Мы часто обе развлекались этим, — мечтательно проговорила она. — Наша становилась мной, а я превращалась в нее. Мы изучали друг друга, критиковали, говорили правду в лицо. Оскорбляли друг друга… Это было забавно. Она хотела играть в уличных девчонок, а я в барышню из приличной семьи. Больше всего мы любили дурачить наших приятелей, выдавая себя друг за друга.

— С трудом верится, что это вам удавалось, вы не очень-то похожи, — с вызовом сказала Лиз, вместе с тем осознавая, что не права.

— Тогда я была получше, — пояснила Гудрун. — К тому же большинство людей не слишком хорошие физиономисты. Миленькая девушка, она и есть миленькая. А глаза мужчин часто упираются в грудь, и их легко водить за нос.

— Вы спали друг с дружкой, Наша и ты? — наконец решилась спросить Лиз.

— Нет, — рассеянно ответила Гудрун. — А впрочем, один или два раза… смеха ради… чтобы посмотреть… Нет, мы не были лесбиянками, ни она, ни я. Нам больше нравилось время от времени спать с каким-нибудь одним мужчиной, передавать его друг другу, не ревнуя, как маленькую собачонку. Вообще-то мы не придавали особого значения сексу. Мы были далеки от этого. Мы жили на одной и той же длине волны… Как сестры-близнецы… Сиамские близнецы.

— Тебе не хватает ее?

— Нет.

— Почему?

Гудрун закрыла глаза. Помолчав, она пробормотала:

— Потому что я не верю, что она умерла. Наша воспользовалась катастрофой, чтобы исчезнуть.

Лиз выпрямилась в кресле.

— Что заставляет тебя так думать?

— Все кончилось тем, что Наша стала бояться меня, как боялась тебя. Она не хотела стать заложницей отношений, даже очень тесных. Но так вот порвать их она не осмеливалась. С какого-то момента я подметила: что-то назревает. У нее не хватало смелости выложить все начистоту. Катастрофа предоставила Наша случай сбежать, раствориться в природе. А сейчас она, должно быть, строит свою жизнь заново. Обучает игре на гитаре в провинциальном музыкальном училище или занимается еще чем-нибудь в этом роде.

Лиз сжала кулаки. Ладони ее вспотели.

— У тебя нет никаких доказательств. Только предположения.

Гудрун приложила руку к груди.

— Я не чувствую ее мертвой… Она всегда здесь, во мне.

— Опять начинаешь играть комедию, — вздохнула Лиз. Гудрун вызывающе рассмеялась, рывком встала и пошла из комнаты, цокая каблуками по паркету.

— Как знать? — бросила она, переступая через порог.

Наспех и молча поужинали. Уставшие родители Лиз не произнесли ни слова. Присутствие двух самозванок явно раздражало Магду, и она весьма нелюбезно показала им еще две комнаты, прежде чем подняться в спальню вместе с супругом. Лиз предчувствовала бессонную ночь. Она вытянулась на постели, уставившись в потолок комнаты, безвкусно обставленной небольшим количеством мебели. Ее бывшая девичья уже не существовала. Провалившаяся кровля сделала ее непригодной для жизни. Бюро, шкаф, библиотека со всем их содержимым куда-то исчезли. Сохранилась лишь комната Наша. В этом фамильном музее были собраны сокровища исчезнувшей девушки, начиная от школьных тетрадок до залатанных штанишек. Лиз остерегалась входить туда, поскольку Магда ревниво оберегала все «экспонаты», проверяя, как они расставлены, с точностью до нескольких миллиметров.

Наверное, часа в два ночи в коридоре послышалось поскрипывание паркета. Кто-то шел, стараясь производить как можно меньше шума. Лиз затаила дыхание.

«Гудрун… — подумала она. —Лишь бы она не вздумала украсть машину и вернуться в Алзенберг, оставив меня здесь».

Боясь стать жертвой дурной шутки, Лиз встала и вышла в коридор. Вскоре она увидела, как загорелся свет в бывшей комнате Наша. Гудрун, в майке и трусиках, со странной тщательностью обследовала все, прикасаясь к каждому предмету, словно к реликвии. Что она искала?

Испугавшись сомнамбулического выражения, изменившего черты Гудрун, Лиз отступила с неприятным ощущением. Ей показалось, что она вмешивается в какой-то тайный обряд.

Эстер Крауц протирала маленькой розовой тряпочкой свои большие очки в черепаховой оправе.