Чем дальче продвигались люди, тем более поразительной становилась живописность той местности. Зелень трав правивших тама не вуступала по цвету смарагдовому камню, кый видывал у Подземном мире Борил, а ихняя густота и пышность вустилала землицу утак плотно чё поражала очи странников своей однородностью. По мере ходу уперёдь к зелени трав прибавилися чудные низкорослые злаковые, помахивающие метёлочками, точь-у-точь как у овса, рыхлые, напоминающие подухи, с сочными, зелёными листочками… растеньица, названия которых никто не ведывал.

По брежине неглубокой реченьки, катящей свои воды навстречу путниками, инолды встречалися низки кустарнички в высоту едва достигающие локтя. Кора у кустиков снизу ствола была серой, а порой и почитай, шо чорной. Яйцевидные, мелки да гладки листоньки усыпали гибкие ветоньки. Ентовы кустики оченно шибко смахивали на иву, да токмо дюже малюсенькую.

Вжесь сами брега речушки, да и само ейно донышко, ровненько тако было уложено плоскими, у длань ширшиной, камушками лощёными и гладкими, точно у то водиченька так-таки трудилася прокладываючи свово русло да жёлая бёжать по дивному таковому узбою. Край усё больше принимал вид гористой стороницы. Хотя поколь у та возвышенность була невысокой, и гляделась ровными пятачками с поместившимися окрестъ них приземистыми курганами.

Опосля двух денёчков пути по ентой землюшке, Борила нежданно узрел удали каки-то паче высоки взгорья. Эвонти хребты встали по окоёму вроде як стяной и напоминали чем-то загнуту дугу. Обаче у те горы высилися весьма далёко и их окромя мальчоночки покеда никто не мог усмотреть. Поелику воины решили, шо у там, у тех взлобках, и находитси град Торонец, кый лёжал не у болотных землях, як калякалась в бероских байках, а ужось много дальче их, и кажись был окружён горами.

На энту ноченьку расположилися недалече от речушки, посторонь низкого кургана, у то был даже не курган, а такой пологий вал. В энтих местах живности было дюже много. Упавые олени усыпанные свёрху белым краплением пежин совершенно не пужалися людей и паслися будто домашние, токась изредка отрываяся от сочных трав и зекая глазьми на странников. Инде казавшиеся бараны аль козы не больно отличалися от диких своих собратьев, живущих у бероских землях. Мелькали у зелёных травах: серы зайцы, красноваты лисы, волки, да схожие с волками звери, токмо более малорослые, чем их сродники. А ужось птицы водилось туто-ва видимо невидимо… куропатки, тетерева, утки, гуси и даже лебеди.

Евонти волшебны птицы, точно также як и гуси, важно вытянувши шеи, пролетали разрозненными косяками как раз у направлении показавшихся возвышенностей. Гусей путники подстрелили, с энтим управилси Орёл, а лебедей, по понятным причинам, не тронули. Оно як у бероских преданьях гутарилось чё у ту распрекрасну птицу могуть оборачиватьси лебедины девы. Духи обладающие вещей силой и подчиняющие себе саму матушку-природу, вызывающие бури, дожди, град, собирающие купно грозовы тучи, да любующиеся посылаемыми Перуном молниями. Ведь само имя лебедь – значить светлая, блестящая, таки и гляделися энтовы благолепные духи, тадысь, внегда скидывали с собе крылушки и пёрышки, да оборачивалися купавыми дивчинками. Да, ащё бачили беросы, шо лебедины девы то онсица аки дочурки Бога Поддонного мира, какового кликали Ящером и егойной жинки Белорыбицы.

Кадыличи Бог Ра, токмо выводил своих златых волов у небесну лазурь Борилка пробудилси, чавой-то его васнь толкнуло управо плечо. Мальчик повернул главу и увидал сторонь собе Гушу. Шишуга лёжал на боку и почивал, при том горестно стеная, выгибаючи нижню губу и бухаясь мощным лбом у плечо мальца. Борилка чичас же подскочил с расстеленного охабня, на кыем кочемарил, и вусевшись, склонилси над ликом Гуши, вперившись глазьми у него, испужавшись того, шо можеть соратник нанова захворал.

– То чё Борюшенька? – услыхал отрок взволнованный глас Сома, долётевший до него из-за почитай прогоревшего костерка, затепленного вчерась повечёру.

– Да, во… – Перьвёл взор мальчуган с такого ужось свычного и вроде как приятного для очей лица шишуги да взглянув на Сома, дозоревшего нынче, молвил, – чёй-то Гуша стонеть, може занедужил вдругорядь?

Сом с таковой светлой кожей лица, добрыми, голубоватыми глазьми и белокурыми волосьями, усами да брадой расплылси у улыбке. Ожог на его щёке совсем прошёл, осталось на коже, посторонь широкого носа чуть свёрнутого у бок, лишь бело пятнышко с ноготок не больче. Белокура бородка справа гляделась маленько короче чем слева, оно як там её опалил злобный огонь Цмока, и тяперича вона сызнова отрастала, кое-где ищё топорщившись словно плотными короткими колючками.

– Эвонтов жук, шишуга значить, – качнув главой, отозвалси Сом. – Усё ноченьку лез к тобе… Жалси и жалси, верно, опосля Ворогухи вон тока и чуеть защищённость обок тобе. Ты, Боренька, возьми охабень да перьйди почивать к Красу або Орлу, у те точно на тобе сверху не залезуть.

– Ни-а, не хочу паче кочумать… Вжесь я вроде як и выспалси, – ответствовал воину малец, и, поднявшись с охабня на ноги, испрямилси да повёл плечьми, сгоняючи с них усякий сон.

Мальчуган не вуспел ищё как следуеть оправитьси, як шишуга (точно поджидаючи кады Борила подымитьси) не раскрываючи очей, протянул руку, и, нащупав охабень, поспешно натянул его на собе, укрывшись им, ноли по саму выпученну нижню губёнку.

– Эвонто жук каковой, – негромко отметил Сом, да чуть слышно загреготал.

Борилка оглянулси и узрев аки укуталси в евойный охабень шишуга, вцепившись у вечь руками, да прижавши ко себе, чё отрывать, по-видимому, було бесполезно, а можеть даже и опасно, для такой нужной у стёженьке одёжи, задорно, поддерживаючи воина, засмеялси. Токась смех мальчонки зазвучал не дюже громко, а так приглушённо, абы не пробудить усё ащё почивающих соотчичей, расположившихся окрестъ одного ужесь затухающего костерка.

– А чаво, дядька Сом, можете мене сходють за теми кустиками на бережину речки? – кивнув на угли костра, по оным еле заметно приплясывали рдяные, горящие капли огня, вопросил отрок и медленно обошёл шишугу, который скумекав, шо охабень не отберуть, расслабилси и спустив с губы одёжу униз, довольно засопел.

– Неть, не надоть, – прогутарил Сом и протянувши уперёдь ногу, носком сапога ковырнул угли, и те тихонько зашипев, выпустили из собе кумачовы искорки увыспрь. – Невдолге и так усем подыматьси… Оно тогды робятки сходють, нарубять, а ты б луче подремал. Аль садись обок покалякаем о том… о сём.

Борила наново пошевелил плечьми, раздумываючи у чё тако деять, да меже тем обозреваючи удивительну землю лежащу вкруг него. Прямо пред ним, находилси пригорок, эвоно был таковой длинный бугор, чем-то схожий с крепостной стеной, шо окружали грады бероские. И мальчугану сице пожелалось взбежать на него, впасть у густу, зелёну, мягку травоньку и насладитьси восходом красна солнышка… Да взлететь тудыличи не в сапогах, у которых нынче изо дня в день хаживали, из ночи у ночь почивали. А утак босиком, як ходил вон у своей деревеньке Купяны раскинувшейся на реченьке Суж, с раннего утречка до поздней ноченьки, с вясны по овсень.

И немедля мальчик присел на примяту травку подле Сома, торопливо скинул с ног сапоги, снял плотно обёрнутые суконки, да сложив у одно местечко, подвярнувши штанины до колена, также резво поднялси. Вон опёрси стопами о желды, ласковенько, правым большим пальчиком, огладил залащенный, тонешенький отросточек, выглянувший с под евойных зелёных собратьев и широко просиял, вощутив теплоту живого создания когды-то сварганенного самим Сварогом. Отрок сделал пару шажочков уперёдь, на морг замерев на месте, почуяв тепло идущее и от Мать-Сыра-Земли Богини усего живого, и от самой ейной детоньки, травиночки. А засим торопливо возвернулси к тому месту иде почивал, отчавось беспокойно закряхтел Гуша, спужавшийся чё чичас отберуть охабень. Токмо Борила не тронул охабень, вон склонилси над своей котомкой, и, развязав снурки, распахнул её поширше. Тихонечко приветствуя мальчугана, запыхтел из киндяка Ёж, застрекотал ванов червячок дар Кострубоньки.