платки, бумажник, сигареты - ключей не было. Меня это заинтересовало. Вроде бы я их перекладывал утром з этот пиджак. Или не перекладывал? Или выронил в лесу? Или?.. Вот они, родимые, вся связка.
Шесть ключей. Два от квартиры, один от почтового ящика, один от стола на работе, два вовсе не помню от чего. Увесистый металлический пучок, имеющий свойство уныривать в самую потаенную складку кармана. Что-то прояснилось у меня в голове. Я выскочил из подъезда и побежал к Натальиному дому. Ее дверь.
Глазок, как око Вия. Пластмассовая кнопка звонка. Дзинь! Дзинь!
Наташа открыла сразу. Но от двери не отстранилась, загораживала вход.
- Такое дело, - сказал я. - Ключи забыл. Уехал я утром за грибами с Мишкой - вот, видишь? - а ключи забыл. Хоть на улице теперь ночуй. Наташа, пусти обогреться.
- Не надоел тебе самому этот балаган?
- Наташа!
Она сделала непонятное движение: то ли хотела захлопнуть дверь, то ли отодвинулась. Я ловко скользнул в щель, став гибким, как шланг, и прошмыгнул на кухню. Там вывалил весь свой грибной сбор на клеенку. Прибежала Леночка. Всплеснула ручонками от радости, глазки засверкали:
- Ой, дядя Витя! Это ты нам принес? Нам, да?
- Нам! - ответил я. - Все нам. Будегл жарить грибы. Ты любишь грибы, детка?
- Ой, я не знаю.
Наталья стояла в дверях, скрестив руки на животе, - судья и богиня. Я мельтешил, суетился.
- Видишь, Наталья Олеговна, видишь. Мы с Леночкой решили жарить грибы. Она хочет. Правда, Лена? У вас есть большая сковородка?
Наташа фыркнула и ушла в комнату. Через пять минут мы с Леной, вооруженные ножами, сидели друг против друга и чистили грибы, складывая готовую продукцию в эмалированный тазик. Я прочитал девочке небольшую содержательную лекцию о полезности и питательности, а также вкусноте грибов в сравнении с другими продуктами. Она слушала, высунув язычок.
Внимательный зайчонок.
- Что-то мать нынче, кажется, не в настроении? - спросил я осторожно.
- У мамы голова болит от мигрени, - озабоченно пояснила девочка.
- А вот мы ее накормим грибами, голова и пройдет.
К тому времени, как мы справились со всей кучей, в большой кастрюле уже вовсю кипела вода. Мы вместе ее подсолили и вывалили туда из тазика ароматную массу. Я собрал со стола очистки, протер клеенку тряпкой. Леночка мне усердно помогала. Наталья так ни разу и не показалась.
- А сходи-ка ты, Лена, узнай, что там с мамой.
Не надо ли ей чего...
На кухне вдоль стены стояла старенькая кушетка.
Я прилег на нее, подложив под голову вышитую подушечку, свесив ноги на пол. Я слышал Ленин звонкий голосок:
- Мама, мама! Мы уже все почистили! Дядя Витя сказал, у тебя голова пройдет от грибов...
Что ответила Наталья, я не услышал. Подумал облегченно, что с этой кушетки я теперь уйду только прямо в районное отделение милиции. Под закрытыми веками плавали тугие волны тепла. "Наташа!" - хотел я позвать, но уже не мог, уже спал.
Когда очнулся, то увидел ее спину. Наталья склонилась над плитой и что-то там помешивала. По кухне растекался терпкий горячий запах картошки с грибами.
- Который час, Натали?
- Около семи.
И тут я уяснил, что лежу на кушетке с ногами, укрытый пледом.
- А где мои почти новые ботинки? - спросил я.
- Сушатся, - сказала Наташа.
Я сел, снял пиджак и швырнул его в угол.
- Не забывайся очень-то!
Наталья повернула ко мне перекошенное еще не вспыхнувшим, еще подступающим гневом лицо. Волосы плеснулись на щеку.
- Ты что делаешь? Очумел? Лена дома!
Не отвечая, я двинулся в ванную, не спеша разделся и встал под душ. Включил его на такую мощность, что прохладные иглы воды чуть не прокололи кожу.
Целую вечность упивался этим струящимся блаженством, ворочался, кряхтел, отплевывался. Потом отключил воду, раскрыл пасть и рявкнул:
- Эй, Натка! Дай чистое полотенце! Слышишь?!
Дверь приоткрылась, и в щель просунулась тонкая
ее рука с синим махровым полотенцем.
- Давай не подглядывай! - предупредил я.
Ночь. Мы лежим в кухне на узкой кушетке.
В окошке покачивается унылая луна. Как ни дико, я не знаю, о чем говорить, и спать не хочется. Как-то не до сна. Зато Наталья уже несколько раз засыпала, я будил ее, неосторожно повернувшись.
- Да спи уже, спи! - говорит она с бабьей ночной ворчливой интонацией.
Легко сказать: спи.
- Мы ничего не обсудили, Натали, - говорю я нудно. - Это безнравственно.
- Что обсуждать?
- Как? Вот... жизнь дальнейшую. Мало ли. Разные детали.
- Витя, завтра на работу. Сейчас три часа ночи.
- Ты что, действительно любишь своего мужа?
- Да, люблю.
- Не ври!
- А ты не спрашивай.
Луна сует под штору рыжую голову. Вздрагивает в приступе невралгии холодильник.
- И все-таки, наверное, я доволен, Натали. Всетаки счастлив. У нас будет семья, дети. Мы никогда не расстанемся...
Она поворачивается ко мне, влипает головой в плечо. Спит.
Она меня, наверное, не любит. И все равно я счастлив. Эту ночь я счастлив. Я счастлив долгую теплую ночь в маленькой кухне на кушетке рядом с доктором Натальей Олеговной. Она спит, посапывает, и я стараюсь не дергать затекшим плечом, чтобы ее не разбудить.
"Знаешь, Наташа, - говорю я ей молча, - я выстою. Надо дело делать. Вся наша утешительная самоирония, вся эта дешевая фанаберия - никому не нужны, не самоценны. Пока мы заняты делом, и честным делом, - мы живы, и жизнь имеет смысл. Как бы ни было трудно и тошно - доводи до конца любую работу. До последней точки. Только тогда сможешь уважать себя. Сколько можно сворачивать с полдороги, отсиживаться, смотреть, как другие в кровь расшибают лбы, и еще при этом ехидно посмеиваться. Мы умные, а те дурные. Неправда! Умен тот, кто брезгает прятаться за словами, оправдывать свою трусость и неумение идти до конца некоей высшей мудростью.
Пора жить, Наташа, а не кривляться и не прикилываться живущим. Как поздно мы понимаем самые простые вещи. Ты слышишь, Наташа?"
Она спит.
31 июля. Понедельник
В институт приехал минут за сорок до начала рабочего дня, чего со мной давненько не случалось. Хотел успеть отпечатать новую докладную, пока не явятся сотрудники.
Через пять минут пришла Мария Алексеевна Кондакова. Увидев меня, не удивилась. Ее серое лицо напоминало осенний день. Она не прошла к себе в закуток, села напротив меня, закурила и молчала.
