- Первый раз таким вижу Дмитрия Васильевича, - сказала Шура Порецкая.

- А какой он?

Нежный лобик спекся в долгую морщинку.

- Он обычно собранный, вежливый и... мало говорит. Да я и не думала, что он мое имя знает. Иногда с ним здоровалась, а он не отвечал. Пройдет мимо- глаза в потолок. Я со всеми первая здороваюсь, хотя положено мужчинам. Но ведь это производство, тут нет мужчин и женщин.

- Кто это тебе внушил?

- А разве не так?

- Господи прости, уж не сам ли Капитанов брякнул?

Шурочка, с которой мы, как всегда после очередной деловой встречи, обменивались мнениями в коридоре, вспыхнула:

- Что вы ко мне привязались со своим Капитановым? У него жена есть.

- Первая? - уточнил я.

- Знаете, Виктор Андреевич, не от вас бы это слушать.

Все-таки мы уже болтали как старые знакомые.

- Да я его не осуждаю. Я как раз тоже считаю, если одна жена надоела, надо ее менять.

- Фу, как с вами скучно.

- Женщины, Шура, больше ценят таких мужчин, которые, как угри, того гляди, ускользнут. А основательных, положительных дядек они в грош не ставят, считают их в душе за бросовый товар.

- Вас мало любили, Виктор Андреевич, - заметила она с прозорливостью гадалки.

- Верно, - кивнул я, тяжело вздохнув. - Меня обманывали, предавали, спихивали в грязь, выставляли на посм-ешище и любили мало. Можно сказать, вообще не любили. Однако я еще на что-то надеюсь до сих пор. Мечтаю еще иногда о чем-то.

По сочувственному выражению ее глаз я понял:

она не разделяет моих надежд, считает их призрачными. Мимо нас, стоящих у окна, спешили люди на обед. Хлопали двери, жужжал лифт. Жаркий день резиново стекал через все щели. Любопытный штришок:

Шурочка не оглядывалась, как вчера, не выискивала знакомых, с небрежной улыбкой терпеливо ждала, что я еще выдумаю. И ротик ее был полуоткрыт для того, чтобы не мешкая изречь свое осудительное "Фу!", "Ой!" и прочее. Ей было со мной интересно.

- Знаешь, Шура, - сказал я, - у меня голова болит. Я сейчас пообедаю и уеду в гостиницу. А вечером, может быть, мы погуляем, как ты хотела.

- Это не я хотела, а вы сами - Какая разница?

- После таких слов я никуда с вами не пойду, Я простился с Шурочкой, пообещав найти ее хоть на краю света, услышал в ответ привычное: "Фу, какие пошлости" - и отправился в столовую.

Голова и впрямь болела, и я догадывался от чего.

Как ни обидно - от побоев.

Озираясь с подносом в руках - куда приткнуться? - я заметил за столиком в углу любезного друга Петю Шутова, в одиночестве поедавшего шницель, Только о нем вспомнил - и вот он, тут как тут.

- Не занято?

Шутов видел, как я к нему продвигался, и успел приготовиться Равнодушная ухмылка, мерное движение челюстей. Человекоробот.

- Занято. Гостей жду.

Я отодвинул грязную посуду, расставил свои тарелки, сел. С удовольствием разглядел приличную дулю у него под глазом.

- А как, Петя, насчет матч-реванша?

- Чего?

- Того самого. Вчера-то вас двое было. А как ежели поодиночке?

Он опешил, заморгал, задержал вилку на полдороге ко рту. И вдруг добродушно оскалился:

Я думал, ты в милицию заявишь. Такие, как ты любят милицию вызывать. Не заявил, значит? Чудно. - Он глядел на меня и наливался смехом, как яблоко соком. - Ишь напудрился, как шлюха вокзальная. Ох, умру! Матч-реванш? Какой тебе реванш, если у меня сердце остыло.

"Он мне не враг, - подумал я, - он мне друг".

Слушай-ка, Петя-книгочей, а что, если я вот эту тарелку дорогого горохового супа не пожалею и вмажу ее- тебе в харю? Что ты об этом думаешь?

- Это серьезно?

- Шутя вылью. Для смеху.

- Куда прийти?

- В восемь вечера ко мне в номер. Только один, без шпаны. Или одному непривычно?

Шутов хмуро, растерянно кивнул, залпом выпил стакан компоту, двинул к выходу. Походка пружинистая, нервная, враскачку, как у гепарда. Руки вразброс. Не оглянулся.

И еще одно было у меня свидание в столовой - с Шацкой Елизаветой Марковной. Ну, не свидание, так, обмен любезностями. Я выходил, бережно баюкая боль в затылке, она входила, неся на лице светскую небрежность.

- Прибор все еще не работает, - сообщил я поспешно.

- Мне-то какое дело, любезный?

Ишь, как по-дворянски.

- Приятного аппетита.

- Всего хорошего.

Теперь в гостиницу, поспать бы часика потора, с Натальей потрепаться... Быстрее, быстрее...

20 июля. Четверг (продолжение)

Я начал думать о своем покойном дедушке. Эта командировка добром все равно не кончится. Один за другим являются ко мне образы прошлого, незваные, незабвенные. Мучают меня, зовут.

Отец матери, мой дедушка, - Сергей Сабуров - пережил отца на три года, я его хорошо помню. Даже после смерти отца он не переехал к нам, к дочери, жил в Мытищах в собственном деревянном домике, отшельником. Суровый нелюдимый старик, его таинственные словечки до сих пор слышу явственно, хриплые, прокуренные махрой: "Высвободилось чрево, высвободилось, ратуйте, люди добрые!"; "Невпригляд живете, невпригляд"; "Оскоромился, сокол сизый, да и дух вой...". И еще много он бормотал, гладя шершавой ладонью мою макушку. Что, о чем - до сих пор не знаю. Когда мы у него гостили (обычно летом, по выходным), дедушка всегда угощал нас красноватым салом и маринованными вишнями. Сало я не ел. я вишнями набивал живот до опасного урчания. Сам дедушка нарезал сало в тарелку мелкими стружками, заваливал сверху вишнями с соком, перемешивал и хлебал это странное блюдо как суп.

Одну историю он рассказывал постоянно, может быть, главный случай своей жизни. Про золото. Про тщетность устремлений. Про суету сует.

- Давно было, при царе. Мы в бараке жили, где теперь Валентиновка. Я по железной дороге работал, обходчик, а со мной рядом на нарах солдат спал, Щуплов Васька, криворукий, шебутной человек без роду, без племени. Гвоздь, а не человек. И видом гвоздь, и нравом. Где какая щель - там он непременно вклинится. Да и не солдат он был, конечно, а такодежда солдатская, шинелка штопан?я, галифе рваное, сапоги дырявые. Гвоздь в казенном платье Спер где-нйто, не иначе. А утверждал, конечно, солдат, мол, по хворости списанный из рядов... Спали рядом, а дружбы промеж нас не было, какая может быть дружба: я человек рабочий, почти уже семейный, вскорости жениться собирался на Полине, дочери кондуктора, бабке твоей, а он - никто, сопля на воротах, нигде не работает, неизвестно чем промышляет. Иной раз валяется на нарах с утра до ночи, уйдешь - спит, вернешься на том же боку дрыхнет; а то исчезнет на день, два, бывало, на неделю. Где бродит -нам знать необязательно, но воротится сытый, пьяный, с котиной мордой, еще и с собой приволокет штоф да шамрвки. Хорошую еду приносил в мешке - колбасу, яйца, копченья разные. Я думаю теперь -бандит он был, обыкновенный бандит. И тогда знал, что бандит, только мне какое дело, у меня своя цель - хозяйством обзавестись, на ноги стать.