Я смущенно и с благодарностью хмыкаю - болван, он и есть болван. Спрашиваю под сурдинку:
- А правда, Федор Николаевич, что блок ваш на премию выдвигают? Или сплетни?
Никорук крякает, фыркает, а может, и плюет через левое плечо:
- Рано, рано об этом, любезный товарищ. Ну, еще раз приятного времяпрепровождения.
Все. Гудок, отбой.
Я доволен. Я приступил к работе, и никто не сможет мне помешать довести ее до конца.
Буфет на этаже напоминает девичью светелку - чисто, бело, на стенах нарядные пейзажики неизвестных художников, на маленьких столиках - ажурные скатерки и цветы в синих стеклянных вазочках, на окне шторы - небывалый для общепита "ют. За стойкой, рядом со сверкающим никелевыми боками кофейным агрегатом - пава в белоснежном халате. Она скользит рассеянным лазоревым взглядом по столикам, по посетителям, по мне, горемыке, и в этом взгляде я читаю травяную грусть. Такие лица любил рисовать Кустодиев Будьте добры, полстакана сметаны, вон тот бутерброд с ветчиной, яйцо и чашечку кофе.
Пава трогается с места и заполняет собой все узкое пространство за стойкой. И такие фигуры Кустодиев любчл рисовать. Это не человек движется передо мной, это подает мне завтрак сама всевластная мать-природа, воплощенная в женщину.
Я протягиваю десять рублей, пава небрежно бросает их в ящик, небрежно отсчитывает сдачу.
- До пляжа отсюда далеко? - спрашиваю я с единственной целью привлечь внимание.
- До пляжа? - Замедленное ее сознание всплывает на поверхность, и на меня обрушивается поток холодных голубых лучей. - До какого пляжа? До озера?
- А я не знаю. Первый раз ведь в городе.
- Так вы ступайте через парк и прямо все время идите.
- И приду на пляж?
- На озеро. Там уж увидите.
Вот незадача. Сознание ее снова погрузилось куда-то внутрь ея, и взгляд безразлично заскользил по стенам. И я понимаю, что грех ее отрывать от велики к скорбных дум. Ей даже лень вытереть сметану с пальцев, которыми она ненароком угодила в мой стакан.
Завтракая, я нет-нет и поглядываю на удивитель- - ную буфетчицу, и один раз она замечает мой взгляд и вдруг загадочно улыбается, отчего я проглатываю непережеванный кусок ветчины. О, чудо незнакомого и прекрасного женского лица, свирепую власть имеет оно над нами!..
Ат,рес предприятия я узнал } портье - пять оста-., новок на автобусе. Я решил идти пешком, и правильно сделал. Чудесная получилась прогулка. Я шел словно по киношному павильону. Улицы разноцветных, деревянных, стройных домиков, красочные витрины магалшчпков, в основном, как я понял, торгующих сувенирами, кое-где двух и трехэтажные блочные дома, почти не портящие общего праздничного впечатления, зеленые пушистые аллеи, припорошенные лучами нежаркого утреннего солнца, блестящий булыж- .
ник мостовых - все умытое, чистое, непыльное, и люди, попадающиеся навстречу, улыбающиеся, без тени усталости на лицах, с плетеными корзиночками, полными фруктов, с пляжными принадлежностями, в пестрых легких одеждах, участники какого-то тайного карнавального шествия. Разительное отличие от московской душной летней толчеи. Казалось, на этих ласковых улицах, под свежим небом нет места заботам и горю, слезам и разочарованию. Я влюбился в этот город с первого взгляда. А когда дошел до черты, откуда открывался совсем иной пейзаж - обыкновенное шоссе, конвейерный микрорайон, близнец десяткам московских, и сверх всего привычный взору чернильный столб дыма над заводиком, - неодолимая сила повлекла меня в сторону и усадила на замаскированную сиренью скамейку. Творилось со мной чгото неладное, кровь вяло текла по жилам, голова кружилась, душистый воздух клонил в сон, к воспоминаниям. Я думал, что снова позвала меня издалека Наталья Олеговна, и покорно склонил голову, приготовившись к встрече. Но это была не она. И никто. Это была вязкая сердечная слабость, расплата за сумасшествие и счастье последних московских недель, я не мог ей сопротивляться и поплыл по течению...
С Перегудовым я познакомился через его жену, а с ней самой, с Линой Петровной, встретился при весьма забавных обстоятельствах. Ехал в автобусе в час пик (москвичи знают, что это такое) и стал свидетелем дорожного скандала, тоже очень типичного. Есть такие люди, большей частью пожилые, которые именно в переполненном автобусе утверждают себя как личность. В поисках свободного местечка они тратят столько энергии, сколько иной альпинист не тратит при восхождении на Эльбрус. Любимая тема их автобусных выступлений - хамство молодых людей, не уступающих место инвалидам, и шире - о падении нравов вообще. Они бывают настолько агрессивны, что с криком: "Не пихайте меня локтями!" - способны нанести членовредительство. Однажды я зазевался, не успел сразу вскочить с места, и пожилая гражданка с забубённым лицом содержательницы "малины", с садистской улыбкой отдавила-таки мне ногу кованым каблуком. С тех пор я остерегаюсь садиться в автобусах или в метро, если не вижу рядом минимум пятьшесть свободных мест.
В этот раз в автобусе, в толчее, куражился полупьяный мужчина в клетчатом пиджаке, с кирпичом вместо лица. Тоже знакомый тип - этакий автобусный свободомыслящий вития, подделывающийся под юродивого. Сначала он куражился сам по себе, а потом привязался к худенькой женщине с двумя огромным"
хозяйственными сууками. Чем уж она ему досадиланеизвестно, скopеe всего просто оказалась под рукой.
Тип требозат от женщины ответа на какие-то туманные "философские" вопросы и, не получив оных, перешел к угрозам и разоблачениям. Он брызгал слюной, издавал горловые хрипы, сверкал гнилыми зубами и, в общем-то был не сильно пьяный, а сильно дурной.
Связываться с ним, понятное дело, не нашлось желающих, и от зтого своего мнимого превосходства он все больше наглел и входил в раж. Я бы тоже, скорее всего, не вмешался, но случайно увидел испуганные, несчастные глаза женщины и еще заметил, что тип, приговаривая: "Лиха вы не встречали, а вот скоро встретите!" - каждый раз тихонько подталкивал ее коленом. Не заметил, а догадался, потому что женщина неестественно дергалась и беспомощно озиралась.
