— По кличке Цыпа?

— Полное имя Прннципиалка… По характеру — достаточно точно.

— Неопределенной породы?

— Отчего же неопределенной? Чистая дворянка.

— Рослая? Злая?

— Нет-нет, что вы. В холке сантиметров сорок. Примерно со спаниеля. Безобидное существо. Квадратненькая, черно-белая, с бурыми подпалинами. Как все дворняжки, трусовата. Веселая. И очень принципиальная. Ей шел седьмой год… Да, верно. В ноябре бы исполнилось семь. Цветущий возраст.

— И блоха мадам Петрова, что сидит к тебе анфас, — продекламировал Кручинин, уверенно и изящно жонглируя тремя шарами, — умереть она готова, и умрет она сейчас… Алексей Лукич, я примерно догадываюсь, как она погибла.

— Знаю, — Изместьев помолчал. — Мы обходили озеро. Как всегда. Цыпа забегала вперед или немного отставала. У нее свои интересы на прогулке. Но все время на виду. Незримый поводок. Она прекрасно меня чувствовала, даже на расстоянии… Обошли озеро и направились в лес. И тут они окликнули…

На поляне играла музыка.

— Мужик! — позвал Агафонов. — Эй! Обожди!

— Але! Не слышишь, что ли? — Притула догнал и грубо развернул сторожа за плечо. — К тебе обращаются.

Цыпа недовольно залаяла.

— В чем дело? Что вы хотите?

— Заехать тебе разок промеж глаз… Чтоб лучше слышал.

— Свянь, — сказал Агафонов приятелю. Лениво поднялся и подошел. — Извини, батя. Все нормально. Ты кто? Не сторож случайно?

— Цыпа. Помолчи… Чем могу быть полезен?

— «Жигуля» не видал? Белый такой, весь заляпанный, не видал?

— Здесь?

— Не шути, мужик, — сказал Притула. — Мы на взводе.

— Сам из деревни?

— Нет.

— Ладно, — сказал Агафонов. — Неважно. Вот оно, Привольное. Видишь? Вторая хата с краю. Там «Жигуль» стоял. Три дня. А сейчас нету. Как испарился, понимаешь? Накололи, зараза. Утром. Или ночью.

— У вас украли машину?

— Ну, — сказал Притула. — Допер.

— Сочувствую.

— Ты же ходишь тут. Не видел, когда уехала?

— А сами вы? Не слышали?

— Спали мы, батя, — сказал Агафонов. — Черт.

— Ночью, молодые люди, я тоже сплю. Утром делал обход. Привольное — не мой объект. И при всем желании я не мог увидеть, что кто-то уезжает из вашей деревни. Да и ни к чему.

— А ты кто вообще-то? Правда, сторож?

— С вашего разрешения, я пойду?

— Хрен старый. — Притула, вспыхнув, схватил сторожа за отвороты плаща. — Не люди мы, да?

Цыпа залаяла взахлеб.

— Интеллигент вшивый. Ууу. Так бы и чпокнул, чтоб башня съехала.

— Тихо ты, тихо, не заводись.

— Заткни собаку!

— Сами успокоитесь. Она и перестанет.

— На нервы действует. — Притула поднял палку. — Прибью, гадина!

— Кончай, — Агафонов присел на корточки и стал приманивать собаку. Кыс-кыс. Иди сюда. Иди. Ко мне. Кыс. Не бойся. Ну. Ну, психованная. Растявкалась. Иди ко мне. Иди.

— Цыпа! — громко приказал Изместьев. — Не подходи!

— Закрой варежку! — Притула вздернул его за шиворот.

— Цыпа! Убегай! Уходи!

— Умолкни, говорят тебе! Тварь.

— Цыпа! Домой! Беги домой! Домой!

Притула рванул сторожа на себя и подсек. Свалил и подмял под себя, дыша перегаром в затылок.

— Лежи… И не питюкай.

Агафонов гонялся за собакой.

— Прошу вас. Что вы хотите? Пожалуйста… все, что угодно. Не трогайте собаку. Прошу вас.

— Заныл!

— Прошу вас. Что мы вам сделали?

— Разговариваешь плохо… Ша, булыжник на шею и зашвырнем. Как думаешь, выплывет?

Неподалеку в кустах взвизгнула Цыпа.

— Не делайте этого. Прошу вас. Не надо.

— Помалкивай, дохлятина. Во — понял?

Пес взвизгнул и заскулил.

— Прошу вас. Ну, я вас очень прошу.

— Лафа.

— Славка! — вскричал Агафонов. — Отвал!

— Притула испуганно завертел головой. Пихнул сторожа в шею и отскочил.

— Все, мужик… Сам довел. Сам!

— Славка! Рвем когти!

— Цыпа, где ты? Цыпонька моя… Что они с тобой сделали?.. Цыпа… Девочка…

Иван и Севка примчались на мотоциклах раненько, как и договаривались.

Андрей уже был на ногах. Бодрый, в своем любимом восточном халате. Впустил и предложил кофе.

— Подруге лейтенанта — привет, — сказал Севка.

Иван фыркнул — на тахте лежала под одеялом Катя, курила и читала «Огонек».

— Доброе утро, мальчики.

— Плохая примета.

— Кончай, — сказал Андрей. — Пора тебе, Иван, менять взгляды.

— Пусть наши классовые враги их меняют.

— Женоненавистники — ущербные люди.

— Как и хахали, — парировал Иван.

— А Яшка? — спросил Севка.

— Он очень милый, — ответила Катя.

Иван злился.

— Ваше дело, мадам, губки подкрашивать.

— Мне уйти?

— Ни в коем случае, — улыбнулся Севка. — Просвещайся, пожалуйста.

— Иван, — Андрей покачал головой. — Ну, чего ты?

— Мы так не договаривались. Работа есть работа.

А ты? Развел тут…

— Пей кофе, — сказал Андрей. — Она нам кое-что задолжала.

— От баб один вред.

— Повторяю. Для глухих. За ней должок.

— Новости? — удивилась Катя.

— Видишь? — горячился Иван. — Она даже в постели врет!

— Ванечка, — сказала Катя, сощурив блеклые неподкрашенные глазки. — Я тебе сейчас всю рожу расцарапаю. Выведешь.

— Валяй.

— Ладно, все. Перебрех заканчиваем. Время — деньги, — недовольно сказал Андрей. — Катерина, у меня к тебе тот же вопрос. Где Маринка?

Катя отложила журнал.

— Я ей не мать.

— Подумай. Не спеши. Твое упрямство — тоже ответ.

— Точно, — сказал Севка.

— Ну, не знаю я! Не знаю!

— Огорчаешь, девонька моя. Я не спрашиваю у тебя точный адрес. Но кое-что ты могла бы нам сообщить. Я узнавал. Дома не живет. Вот уже больше двух месяцев. Чем занимается? С кем? Я видел, она раскатывает на такси. На какие шиши?

Катя потупилась. И тихо сказала:

— Любовник.

— Об этом я уже догадался. Кто? Где обитает?

— Хвалилась, что на шикарной даче. Я там не была.

— Имя? Чем занимается? Возраст?

— Кажется… не то Антоном его называла… не то Артемом. Не помню.

— Фамилия?

— Это все, что я о нем знаю. Честное слово.

— Честное слово, — хмыкнул Иван. — Не смешила бы народ.

— Два месяца… Уголовник? По амнистии вышел?

— Ой, ну откуда я знаю?.. Пристали… как на Лубянке.

— Проверим, учти. Вспомнишь еще что-нибудь — мы на проводе.

— Ерунда какая-то, — сказал Иван. — И мы этой врушке помогаем?

— Да, Катерина, запомни. Разговор при свидетелях.

Правду сказала — извинимся, прости. Нет — пеняй на себя.

Севка хихикнул:

— Пощады не жди.

— Противные, — от злости захныкала Катя. — Противные. Не надо мне ничего! — Она выпрыгнула из постели, подхватила одежду и убежала в ванную. — Не надо! Не хочу! Не хочу!

— Истеричка, — сказал Севка. — Дурдом.

— А я ей и сейчас не верю, — сказал Иван.

— Однако, братцы. Кажется, перебдели немного.

— Штучка. Та еще.

— Друзья называются. — Катя выбежала из ванной. — Пошли вы все к черту! Не хочу! Ничего не хочу!

И шандарахнула дверью.

— Отлично, — сказал Иван. — Теперь можно и поговорить.

— Звякну в парк, — сказал Андрей. И набрал номер. — Марь Николавна! Здрасьте, Гребцов говорит.

Андрей.

— Андрюшенька, голубчик ты мой, — отозвался радостный женский голос. Здравствуй, сынок. Все хорошо? Помогаете?

— В меру сил.

— Ну, я рада. Береги себя, будь осторожен.

— Марь Николавна.

— Аюшки?

— Мне бы…

— Сделаем, голубчик ты мой дорогой.

— Только водплу не матерого, Марь Николавна.

— Молодого, смекалистого. Подберем, золотой. Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?

— На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.

— Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?

— Примерно.

— Если больше — позвони. Я сменщицу предупрежу.