День, когда у нас появился Лэнки[1], застрял в моей памяти отчасти – из-за истории, которую он рассказал через несколько минут после того, как остановился у дома, где жили работники ранчо, отчасти – из-за дальнейших событий. Их было так много, что еще задолго до конца моего рассказа станет понятно, почему все связанное с Лэнки самыми яркими красками отпечаталось у меня в голове.

Мы как раз завершили дневные труды. С делами управился даже подсобный рабочий, то есть я. К тому времени мне только-только исполнилось двадцать два. И коль скоро я был самым молодым и зеленым, вся черная работа всегда доставалась мне. Но меня это мало беспокоило. У Порсонов собрались чуть ли не лучшие работники во всей округе. Вкалывать приходилось тяжко, но зато, когда наступали скудные и унылые зимние времена, Порсоны неизменно находили какой-нибудь предлог, чтобы удержать и сохранить добросовестных трудяг. Всех лодырей и бездельников гнали со двора, как только всерьез устанавливались холода, но каждый старательный и трудолюбивый ковбой мог не сомневаться, что спокойно перезимует на ранчо вместе с другими людьми Порсонов. Порой оставшиеся в поместье на зиму получали лишь половинное жалованье. Иногда – только еду. Но при первой возможности взяться за весенние работы на полную катушку людей снова переводили на обычную плату. Само собой, при таком раскладе всякий будет не прочь поработать.

Что до меня, то, намереваясь всю жизнь ухаживать за скотом, а то и владеть им, я был счастлив поучиться этому делу у старого Джеффа Порсона. Будучи одним из наиболее суровых и безжалостных людей в округе, он вместе с тем отличался прямотой и справедливостью, а главное, здорово разбирался в коровах! Он знал их настолько хорошо, что, просто взглянув, как годовалый теленок машет головой и бьет хвостом, мог сразу же, с точностью до десяти, сказать, сколько мух терзает бедную животину. По крайней мере, так утверждали все его работники! Сын его, Дэн Порсон, управлял поместьем, когда старик был в отъезде, и также считался хорошим хозяином. Очень активный и энергичный, Дэн излишне часто конфликтовал с теми, кто ему не понравился, а то и заводил драки. Но как хозяин он был хорош, к тому же – отзывчивый и понимающий.

Что значит хороший хозяин? Ну, это человек, который, во-первых, дело разумеет, а во-вторых, знает своих рабочих как облупленных. Он видит, когда ты потрудился на славу и сделал все, что мог, а когда – кое-как, вполсилы. В первые же дни работы на ранчо мне пришлось объезжать норовистую четырехлетнюю лошадку. Это заняло целую неделю, и все это время оставалось под вопросом, кто кого дрессирует: я ее или она меня. Увы, благодаря мне она приобрела все скверные привычки, какие только может собрать лошадь за всю свою долгую жизнь. И, несмотря на это, молодой Порсон позволил мне продолжать работу. Впоследствии я узнал, что, когда один из наших парней нажаловался Дэну: Грэй, мол, не управляется с порученной ему лошадью, и не из-за ее особой строптивости, а из-за собственного невежества, – Дэн сказал в ответ, что на этом ранчо хорошо обученный ковбой ценится выше хорошо обученной лошади и что лучшего учителя, чем жизненный опыт, у меня никогда не будет.

Обо всем этом и о Дэне Порсоне я рассказываю так подробно потому, что к моменту появления Лэнки на ранчо случились кое-какие неприятности. Всего за несколько недель до этого наш молодой хозяин ездил с компанией в город и там в случайной салунной заварушке не сумел себя вовремя сдержать. Ссора началась с сущего пустяка – из-за дурацкой пьяной болтовни, не более, но привела она к пальбе, и Дэн, будучи быстрым и метким стрелком, поразил своего противника.

Пуля угодила Джошу Экеру в брюхо, у самой тазовой кости, и прошла навылет. Парня уложили поправляться в одной из дальних комнат салуна, и конечно же Дэн исправно оплачивал все счета. Мы надеялись, что Джош выкарабкается. Частично – из жалости, так как очень уж обидно умереть в таком возрасте; а частично – из-за его брата. Том Экер носился сейчас по делам где-то в другом конце штата, но можно было не сомневаться, что в один прекрасный день он постучится в двери Дэна Порсона, коли Джош навсегда покинет Дикий Запад. А этот Том Экер был самым настоящим бандитом. Вооруженные поединки давно стали для него делом привычным и заурядным. В схватки Том вступал при первом удобном случае, охотно и с готовностью – как потому, что ему это нравилось, так и оттого, что это у него здорово получалось. Парня не менее полудюжины раз судили за убийство, но неизменно отпускали, оправдывая его действия требованиями самозащиты.

А потом на ранчо пришло нацарапанное рукой Джоша Экера письмо. В конверте лежали деньги – Джош возмещал Дэну Порсону все расходы на лечение, содержание и уход со времени того злополучного выстрела. А в записке сообщалось, что деньги пересылал его брат Том и он, мол, намерен лично разобраться с молодым Порсоном, как только закончит свои собственные дела.

В письме говорилось, что Том хочет потолковать с Дэном, но любой дурак понимал: на их встрече право голоса получит только судья Кольт!

Итак, над ранчо сгущались тучи. Не звенел больше громкий смех за ужином, и все без исключения ходили мрачные и хмурые. Конечно, недостатки Дэна были нам хорошо известны, но мы любили его и не хотели даже мысли допускать, что близится его смертный час.

Так обстояли дела в тот момент, с которого я начал свой рассказ, и потому-то мы, собравшись в кружок, тихо вечеряли перед домом, не в силах ни о чем говорить. Внезапно на вершине холма показался незнакомый всадник и, неспешно протрусив по склону, резко осадил лошадку перед нами. Внешне он являл собой образец настоящего ковбоя – высокий, поджарый, широкоплечий и мускулистый малый. Но лицо его поражало необычайным уродством, хотя в то же время светилось добродушием. Особенно привлекали внимание большой свернутый набок нос и широкий искривленный рот, улыбающийся тою же стороной, в которую глядел кончик носа. Из-за этого создавалось впечатление, будто незнакомец всю жизнь провел на ветру, задувавшем только с одной стороны, – совсем как одинокое дерево на краю обрыва.

Остановившись возле нас, всадник медленно соскользнул со своей лошадки.

Тут мы увидели, что вся его одежда превратилась в сплошные лохмотья, спина мустанга как-то по-бычьи вогнута, а голова свисает так низко, словно ее притягивает к земле тяжеленная гиря на шее. Да, они стоили друг друга. Что лошадь, что хозяин – оба выглядели крайне неряшливо и убого. Ковбои в наших краях обычно останавливаются резко, с фасоном, а с седла соскакивают так, будто провели в нем всю жизнь. Но этот странный тип просто полусошел-полувывалился из седла и встал на землю самым простым и естественным образом.

– Здорово, ребята, – бодро приветствовал он нас. – Там, на вашей кухне, не осталось чего-нибудь перекусить?

Дэн Порсон сидел вместе с нами. Он и ответил незнакомцу:

– Поставь лошадь в конюшню, путник, а потом зайди в дом и скажи повару, чтоб тебя накормил. Заодно пусть он даст пару запасных одеял. Здесь найдется и свободная койка.

– Лошадь я поставлю, если смогу загнать ее в конюшню, – усмехнулся долговязый. – С ней ой как непросто справиться!

– А она что, только по прямой привыкла ходить, животина твоя? – полюбопытствовал кто-то.

– Она-то? Да нет, сэр, просто это не обычная лошадь, а медвежья! – воскликнул незнакомец в ответ.

Он направился к конюшне, с трудом волоча за собою мустанга со впалой спиной. Затем мы увидели, как он свернул к дому.

– Что этот парень имел в виду, когда назвал свою лошадь «медвежьей»? – спросил Дэн Порсон вслух.

– Смахивает на бродягу, а ходит как ревматик, – мрачно заметил Лефти Гинесс. – Надеюсь, он не долго тут задержится.

Стоял уже конец весны – время самых длинных дней, и когда незнакомец с одеялом через плечо и сигаретой в зубах вышел из дому, мы отчетливо видели в розовом свете сумерек его долговязую фигуру. Двигался он медленно, короткими шагами, словно бы у него болела нога да еще и колики в животе беспокоили вдобавок.