Витек стучится в спальню и входит.
ПРУС. Не могли бы вы избавить меня от этого фарнса, доктор?
КОЛЕНАТЫЙ. Нет, вы должны быть присяжным.
КРИСТИНА. (всхлипывает). Это... похоже... на понхороны.
КОЛЕНАТЫЙ. Не плакать, девочка. Мир мертвым.
Витек вводит Эмилию в роскошном туалете, с бутылкой и стаканом в руке.
Отведите подсудимую на ее место.
ВИТЕК. Позвольте сообщить: подсудимая пила виски.
КОЛЕНАТЫЙ. Она пьяна?
ВИТЕК. Очень.
ЭМИЛИЯ. (опираясь на стену). Оставьте меня. Это только... для храбрости. Пить хочется...
КОЛЕНАТЫЙ. Отнимите у нее бутылку.
ЭМИЛИЯ. (прижимая бутылку к груди). Ну нет, не дам! А то отвечать не стану. Ха-ха-ха, вы похожи на факельщиков. Вот потеха! Ха-ха-ха-ха-ха, погляди, Бертик! Theotokos,[28] я помру со смеху.
КОЛЕНАТЫЙ. (строго). Подсудимая, ведите себя пристойно.
ЭМИЛИЯ. (смущена). Вы хотите меня напугать да? Бертик, ведь это все шутка, а?
КОЛЕНАТЫЙ. Отвечайте только на вопросы суда. Ваше место вон там. Можете сесть. Прошу прокурора огласить обвинительное заключение.
ЭМИЛИЯ. (тревожно). Я должна присягнуть?
КОЛЕНАТЫЙ. Обвиняемые не приносят присяги.
ГРЕГОР. Подсудимая Эмилия Марти, певица, обвинняется перед богом и людьми в том, что с корыстной целью совершила мошенничество и подделку докуменнтов, обманула доверие и попрала всякую порядочность. Виновна перед самой жизнью, извергнута из рядов ченловеческих и предана высшему суду.
КОЛЕНАТЫЙ. У кого есть замечания? Ни у кого? Приступаем к допросу. Обвиняемая, встаньте. Ваше имя?
ЭМИЛИЯ. (встает). Мое?
КОЛЕНАТЫЙ. Ну конечно, ваше, ваше! Как вас зовут?
ЭМИЛИЯ. Элина Макропулос.
КОЛЕНАТЫЙ. (присвистнув). Ка-ак?
ЭМИЛИЯ. Элина Макропулос.
КОЛЕНАТЫЙ. Где родились?
ЭМИЛИЯ. На Крите.
КОЛЕНАТЫЙ. Когда?
ЭМИЛИЯ. Когда?
КОЛЕНАТЫЙ. Сколько вам лет?
ЭМИЛИЯ. А как вы думаете?
КОЛЕНАТЫЙ. Лет тридцать, а?
ВИТЕК. Нет, больше.
КРИСТИНА. За сорок!
ЭМИЛИЯ. (высовывает ей язык). Девчонка!
КОЛЕНАТЫЙ. Ведите себя пристойно, обвиняемая.
ЭМИЛИЯ. Разве я выгляжу такой старухой?
КОЛЕНАТЫЙ. Боже упаси. Итак, год рождения?
ЭМИЛИЯ. Тысяча пятьсот восемьдесят пятый.
КОЛЕНАТЫЙ. (вскакивает). Ка-какой?
ЭМИЛИЯ. Тысяча пятьсот восемьдесят пятый.
КОЛЕНАТЫЙ. (садится). Восемьдесят пятый год. Значит, вам сейчас тридцать семь лет, не так ли?
ЭМИЛИЯ. Триста тридцать семь.
КОЛЕНАТЫЙ. Настоятельно предлагаю вам отвенчать серьезно. Назовите ваш возраст.
ЭМИЛИЯ. Триста тридцать семь лет.
КОЛЕНАТЫЙ. Это переходит все границы! А кто был ваш отец?
ЭМИЛИЯ. Иеронимус Макропулос, лейб-медик имнператора Рудольфа Второго.[29]
КОЛЕНАТЫЙ. Тысяча чертей! Я с ней больше не разговариваю.
ПРУС. Как ваше настоящее имя?
ЭМИЛИЯ. Элина Макропулос.
ПРУС. Любовница Иозефа Пруса Элина Макропунлос -- из вашего рода?
ЭМИЛИЯ. Это я сама.
ПРУС. То есть как?
ЭМИЛИЯ. Я жила с Пепи Прусом. От него у меня -- тот Грегор.
ГРЕГОР. А Эллен Мак-Грегор?
ЭМИЛИЯ. Это я.
ГРЕГОР. Вы в своем уме?
ЭМИЛИЯ. Я твоя прапрабабушка; Ферди был моим сыном, понимаешь?
ГРЕГОР. Какой Ферди?
ЭМИЛИЯ. Да Фердинанд Грегор. В метрике он занписан, как Фердинанд Макропулос, потому что... там мне пришлось назвать свое настоящее имя.
КОЛЕНАТЫЙ. Безусловно. Так когда же вы родинлись?
ЭМИЛИЯ. В тысяча пятьсот восемьдесят пятом году. Christos Soter,[30] отвяжитесь наконец от меня с этим вонпросом.
ГАУК. Но... прошу прощения... ведь вы Евгения Монтес?
ЭМИЛИЯ. Я была ею, Макс, была. Но в то время мне было только двести девяносто лет. Была я и Екатериной Мышкиной, и Эльзой Мюллер, и еще бог весть кем. Вы поймите, не может же один человек жить триста лет!
КОЛЕНАТЫЙ. Особенно певица.
ЭМИЛИЯ. Я думаю!
Пауза.
ВИТЕК. Значит, вы жили также в восемнадцатом веке?
ЭМИЛИЯ. Ну конечно.
ВИТЕК. И лично знали... Дантона?
ЭМИЛИЯ. Знала. Отвратительный субъект.
ПРУС. А откуда вам известно содержание запечантанного завещания?
ЭМИЛИЯ. Пепи показал мне его, прежде чем запенчатать. Он хотел, чтобы я потом рассказала о завещании этому дурачку Ферди Грегору.
ГРЕГОР. Почему же вы не сказали?
ЭМИЛИЯ. На кой черт мне было заботиться о своих детях.
ГАУК. Ай, ай, что вы говорите!
ЭМИЛИЯ. Я, голубчик, давно уже не дама.
ВИТЕК. Много у вас было детой?
ЭМИЛИЯ. Человек двадцать. Иной раз, знаете, не убережешься... Никто не хочет выпить? Матерь божия, до чего горло пересохло! Умираю от жажды. (Опусканется на стул.)
ПРУС. Стало быть, письма за подписью "Э. М." писали вы?
ЭМИЛИЯ. Я... Знаешь что? Отдай их мне. Я люблю их иногда перечитывать. Похабство, да?
ПРУС. Вы писали их, как Элина Макропулос или как Эллен Мак-Грегор?
ЭМИЛИЯ. Это все равно. Пепи знал, кто я. Ему я все рассказала, его я любила.
ГАУК. (встает в волнении). Евгения!
ЭМИЛИЯ. Молчи, Макс: тебя тоже. С тобой хорошо жилось, сорвиголова! Но Пепи... (Расплакалась.) Его я любила больше всех. Потому-то и дала ему... средство Макропулоса... которого ему так хотелось...
ПРУС. Что вы ему дали?
ЭМИЛИЯ. Средство Макропулоса.
ПРУС. Это что такое?
ЭМИЛИЯ. Тот рецепт в запечатанном конверте, конторый сегодня я получила от вас. Пепи хотел его испронбовать и вернуть мне... и положил рядом с завещанием. Наверно, чтоб я когда-нибудь явилась за ним. И вот я пришла только теперь. Как умирал Пепи?
ПРУС. В горячке... и ужасных судорогах.
ЭМИЛИЯ. Это из-за... средства... из-за него! Aia Maria. Я говорила ему!
ГРЕГОР. Так вы приехали сюда только ради ренцепта?
ЭМИЛИЯ. Да, и я не отдам вам его! Он теперь мой. Не воображай, Бертик, что меня интересовал твой
дурацкий процесс. Мне наплевать, что ты -- мой потомок. Я сама не знаю, сколько моих пащенков бегает по свенту. Мне нужен был рецепт... Он мне необходим, потому что...
ГРЕГОР. Потому что?
ЭМИЛИЯ. Потому что я старею. Потому что моя жизнь кончается. Потому что я хочу опять начать все сначала. Потрогай, Бертик, как я холодею. (Встает.) Потрогайте, потрогайте мои руки! О, господи! Как лед.
ГАУК. Что же такое -- средство Макропулоса?
ЭМИЛИЯ. Там написано, как оно делается.
ГАУК. Что делается?
ЭМИЛИЯ. Средство, чтобы прожить триста лет; чтобы триста лет не стареть. Мой отец составил этот рецепт для императора Рудольфа... Но вы ведь его не знаете, а?
