ЭМИЛИЯ. (Прусу). А вы, Прус? Ведь вы джентльнмен. Вы не позволите...
ПРУС. Попрошу вас не говорить со мною.
КРИСТИНА. (с рыданием). Как мерзко вы с ней понступаете! Оставьте ее в покое.
КОЛЕНАТЫЙ. Я то же самое говорю, девочка. Мы действуем нагло. На редкость нагло.
ГРЕГОР. (вываливает на стол кучу бумаг). Вот как, мадемуазель? Вы, оказывается, возите с собой целый арнхив. (Идет в спальню.)
КОЛЕНАТЫЙ. Будто специально для вас, Витек. Прямо деликатесы, а не документы. Может быть, раснсортируете по годам?
ЭМИЛИЯ. Посмейте только читать их!
КОЛЕНАТЫЙ. Милостивая государыня, убедительно прошу вас оставаться на месте. В противном случае я буду вынужден применить насилие, в нарушение
параграфа девяносто первого уголовного уложения.
ЭМИЛИЯ. И это говорите вы, адвокат?!
КОЛЕНАТЫЙ. Видите ли, я вошел во вкус. Очевидно, у меня врожденная склонность к преступлениям. Подлинное призвание иногда познается лишь к старости.
Пауза.
ВИТЕК. Разрешите осведомиться, мадемуазель Mapти: куда вы поедете гастролировать?
Молчание.
ГАУК. Mon dieu, je suis dиsole... dиsole.[25]
ВИТЕК. А... читали вы рецензии о себе?
ЭМИЛИЯ. Нет.
ВИТЕК. (достает из кармана вырезки). Восторженные рецензии, мадемуазель. Вот, например: "Голос изумительной яркости и силы, необыкновенная полнота вернхов, совершенное владение своими вокальными средстнвами". Дальше: "Исключительный драматизм игры... невиданное сценическое мастерство... явление единственное в истории нашей оперы и, видимо, оперного искусства вообще". В истории, мадемуазель, обратите вниманние!
КРИСТИНА. Так оно и есть.
ГРЕГОР. (возвращается из спальни с охапкой бумаг). Вот, доктор. Пока -это все. (Бросает бумаги на стол.) Беритесь за дело.
КОЛЕНАТЫЙ. С удовольствием. (Нюхает бумаги.) Какая пылища, мадемуазель. Витек, это пыль веков.
ГРЕГОР. Кроме того, нашлась печать с инициалами Э. М., оттиск которой есть па заявление Эллен Мак-Грегор.
ПРУС. (встает). Покажите.
КОЛЕНАТЫЙ. (над бумагами). Господи боже! Винтек, здесь есть бумаги, датированные тысяча шестьсот третьим годом.
ПРУС. (возвращая печать). Это печать Элины Макропулос. (Садится.)
КОЛЕНАТЫЙ. Чего-чего только нет...
ГАУК. Ох, боже мой...
ГРЕГОР. Вам не знаком этот медальон, господин Гаук? По-моему, на нем ваш достопочтенный бывший герб.
ГАУК. (рассматривая медальон). Да... так и есть... я его сам подарил ей.
ГРЕГОР. Когда?
ГАУК. Ну, тогда... в Испании... пятьдесят лет назад.
ГРЕГОР. Кому?
ГАУК. Ей, лично ей, Евгении Монтес... понимаете?
КОЛЕНАТЫЙ. (роясь в бумагах). Тут что-то по-испански. Можете прочесть?
ГАУК. О, конечно. Позвольте-ка. Хи-хи, Евгения, это из Мадрида.
КОЛЕНАТЫЙ. Что это такое?
ГАУК. Полицейское предписание о немедленном вынезде... за нарушение общественного порядка... Ramera Gitana que se llama Eugиnia Montez.[26] Хи-хи! Я знаю: это из-за той драки, а?
КОЛЕНАТЫЙ. Виноват. (Разбирает бумаги.) Занграничный паспорт на имя Эльзы Мюллер; семьдесят девятый год... Свидетельство о смерти... Эллен Мак-Грегор, тысяча восемьсот тридцать шестой год. Так, так. Все вперемешку. Подождите, мадемуазель, мы рассорнтируем по фамилиям. Екатерина Мышкина -это еще кто такая?
ВИТЕК. Екатерина Мышкина была русская певица, в сороковых годах.
КОЛЕНАТЫЙ. Вы все знаете, дорогой мой.
ГРЕГОР. Любопытно, что инициалы всегда "Э. М".
КОЛЕНАТЫЙ. Мадемуазель, видимо, коллекционинрует документы с этими инициалами. Особое пристранстие, а? Ого, "твой Пепи"! Это, безусловно, ваш предок, Прус. Прочитать? "Meine liebste, liebste Ellian".[27]
ПРУС. Может быть, Элина, а?
КОЛЕНАТЫЙ. Нет, нет, Эллен. И на конверте -- Эллен Мак-Грегор. Вена, Императорская опера. Погодите, Грегор, Эллен еще придет к финишу первой. "Meine liebste, liebste Ellian"...
ЭМИЛИЯ. (встает). Погодите! Дальше не читайте. Это мои письма.
КОЛЕНАТЫЙ. Что ж поделаешь, если они оказанлись такими интересными и для нас.
ЭМИЛИЯ. Не читайте. Я расскажу все сама. Все, о чем вы спросите.
КОЛЕНАТЫЙ. Правда?
ЭМИЛИЯ. Клянусь!
КОЛЕНАТЫЙ. (складывает бумаги). В таком случае, тысяча извинений, мадемуазель, за то, что нам приншлось принудить вас к этому.
ЭМИЛИЯ. Вы будете судить меня?
КОЛЕНАТЫЙ. Боже упаси. Вполне дружеский разнговор.
ЭМИЛИЯ. Но я хочу, чтобы вы меня судили.
КОЛЕНАТЫЙ. Ах, так? Постараемся, в пределах наших возможностей. Итак -пожалуйста.
ЭМИЛИЯ. Нет, все должно быть, как в суде. Крест и все прочее.
КОЛЕНАТЫЙ. А, вы правы. Еще что?
ЭМИЛИЯ. Но сперва пустите меня поесть и принвести себя в порядок. Не могу же я предстать перед сундом в неглиже.
КОЛЕНАТЫЙ. Совершенно верно. Все должно иметь надлежащий, солидный вид.
ГРЕГОР. Комедия!
КОЛЕНАТЫЙ. Тс-с-с! Не дискредитируйте акт пранвосудия. Обвиняемая, вам предоставляется десять минут на одевание. Довольно этого?
ЭМИЛИЯ. Да вы в своем уме? Дайте хоть час.
КОЛЕНАТЫЙ. Полчаса на подготовку и обдумыванние, после чего вы предстанете перед судом. Ступайте. Мы пришлем вам горничную.
ЭМИЛИЯ. Спасибо. (Уходит в спальню.)
ПРУС. Пойду к Янеку.
КОЛЕНАТЫЙ. Только возвращайтесь через полчаса.
ГРЕГОР. Не могли бы вы хоть сейчас быть немного серьезней, доктор?
КОЛЕНАТЫЙ. Тс-с-с, я страшно серьезен, Грегор. Я знаю, как на нее воздействовать. Это истеричка. Витек!
ВИТЕК. Что угодно?
КОЛЕНАТЫЙ. Сбегайте в ближайшее похоронное бюро. Пусть пришлют сюда распятие, свечи и черное покрывало. Потом -- Библию и прочую бутафорию. Скорей!
ВИТЕК. Слушаюсь.
КОЛЕНАТЫЙ. И раздобудьте где-нибудь череп.
ВИТЕК. Человеческий?
КОЛЕНАТЫЙ. Человеческий или коровий -- это все равно. Лишь бы у нас был символ смерти.
Занавес
Эпилог
Та же комната, обставленная как зал суда. Столы, диван, стулья покрыты черным сукном. На большом столе налево крест, Библия, горящая свеча и череп. За столом председатель суда Коленатый и секретарь
ВИТЕК. Прокурор Грeгор за столиком в середине. На диване--присяжные: Прус, Гаук и Кринстина. Налево свободный стул.
КОЛЕНАТЫЙ. Ей пора уже явиться.
ВИТЕК. Не приняла ли она, не дай бог, какой-нинбудь яд?
ГРЕГОР. Вздор! Она слишком любит себя.
КОЛЕНАТЫЙ. Введите подсудимую.
