Отец недоверчиво посмотрел на Андрея.
- Что за фотография?
Андрей поднялся из-за стола, прошел в свою комнату и принес снимок Эратосфена.
- Вот.
Отец повертел карточку перед глазами.
- Что это такое:
- Луна, - тихо сказал Андрей, чувствуя дикую безнадежность положения.
- Какая еще Луна?
- Ну... та, что на небе. Такой снимок нельзя сделать обычным способом. Надо находиться невысоко над планетой и...
Отец бросил фотографию на стол.
- Хватит! Можешь рассказывать сказки приятелям, но не мне! Адреса, Луна, фотография... Что это за бред? Что ты морочишь мне голову?
- Это не бред, папа! - сказал Андрей в отчаянье. - Это самая настоящая правда! Я отыскал адреса этих людей и пошел к ним. Фотография была забыта в книжке, понимаешь? Только оказалось, что фотографировал не он... Я был только у одного, у Михаила Антоновича... Он работает на швейной фабрике "Радуга" и еще ведет драмкружок...
Отец ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили чайные чашки, а одна из них боком упала на блюдце.
- Хватит! Завтра я пойду в школу и все выясню сам!
Он встал и прошелся по комнате.
Губы у него сердито кривились.
Андрей искоса поглядывал на него.
Конечно, он не поверил ни одному слову. Любой человек на его месте не поверил бы. Но ведь фотография существует! И Андрей не сказал ни одного слова лжи!
А что если рассказать отцу все?
Про "Космос Первый", про то, как это началось, и про то, как он первый раз вышел в Пространство...
Может быть, пригласить отца с собой и слетать вместе хотя бы до той же самой Луны, и показать ему обрывистый полукруг Залива Зноя, страшную трещину, рассекающую цирк Ламберта, и загадочные белые лучи Коперника?
Нет, нет, нет!
Отец никогда не согласится, не оценит и не поймет. Скажи ему сейчас, здесь, за столом, что раскрыта тайна тяготения и построен антигравитационный двигатель, он поморщится, покачает головой и скажет с досадой:
- Занимался бы ты лучше настоящим делом. Учил бы литературу и геометрию...
А про чердак вообще нельзя заикаться после того, как в прошлом году, весной, мать обнаружила там спиртовку и коробок спичек.
... Где, где найти человека, с которым запросто можно поговорить о ракетах и стартовых площадках, о звездных дождях, о стремительных ночных полетах, похожих на сновиденье, и о чудесных линзах Торичелли?
Есть где-то такие люди, увлеченные, страстные, настоящие любители, как назвал их старик с Красной улицы, только как с ними встретиться, какой знак подать?..
- Стыдно мне за тебя, - сказал отец. - Взрослый парень, а все ерундой занимаешься. Не пойму, что у тебя в голове.
Он сел за стол и взялся за газету.
Андрей ушел в свою комнату, сбросил ботинки и лег на кровать лицом к стене.
* * *
...Желтоватая стена постепенно поворачивала на юг. Термометр показал, что ее поверхность нагревается Солнцем меньше, чем окружающие скалы. Видимо, металл хорошо отражал инфракрасную часть солнечного спектра.
Оплавленные куски породы, похожей на пемзу, грудами лежали у подножия стены. Они осыпались и дробились под ногами. Колючий стеклянный хруст передавался в шлем по защитным оболочкам скафандра.
Он несколько раз сфотографировал арку снизу, из долины. Теперь, поставив на камеру объектив для микросъемок, через каждые десять - пятнадцать метров фотографировал изъеденную космической пустотой поверхность стены. Там, на Земле, по форме луночек и бороздок, можно будет приблизительно установить состав сплава, из которого сделаны чудовищные секции.
Он старался не думать о тех, кто создал эти секции, и о машинах, на которых прокатывались колоссальные листы металла.
Потом, потом. Сейчас нет места бесплодным фантазиям. Нужны факты. Как можно больше фактов, из которых впоследствии вырастет гипотеза. Пофантазировать можно отдыхая.
Неожиданно погасло Солнце, и он остановился, оглушенный наступившей вдруг темнотой. Только через несколько секунд сообразил, что Солнце на месте. Просто его закрыла стена. Задумавшись, он не заметил, как перешел терминатор - место раздела света и тени.
Дав глазам освоиться с темнотой, он поднял защитный дымчатый козырек и включил рефлектор на шлеме.
После белого сияния дня пятно света на стенке трубы показалось бледным и маленьким, хотя он знал, что мощность рефлекторной лампы - пятьсот ватт.
Площадка здесь слегка понижалась к западу и была ровнее, чем на солнечной стороне. Пройдя метров двести; он заметил, что наклон стены изменился. Теперь она уходила в почву под острым углом, нависая над головой глухим черным сводом. Это значило, что он оказался под трубой.
Еще раз измерив температуру на поверхности секции, он с удивлением убедился, что она всего на шесть градусов ниже, чем на открытом солнце. На шесть градусов! А должна быть, по крайней мере, градусов на сто. Не могло же Солнце насквозь прогревать эту махину! Невероятно!
Через несколько шагов в плотном мраке он увидел узкую полоску света, лежащую на скалах. Свет выбивался откуда-то слева и с каждым шагом становился ярче. Скоро пришлось выключить рефлектор, а потом опустить на стекло шлема дымчатый козырек. Полоса света расширялась. Еще несколько метров, и он остановился перед высокой амбразурой, прорезанной в секции.
Неужели вход в трубу?
Да, кажется.
Но почему внутри такой ослепительный свет? Что там может быть?
Опасность?
Нет.
Красный глазок радиометра остается тусклым, и термометр показывает плюс сто двадцать два.
Можно войти.
Тем более, что ученые, разработавшие инструкцию для лунных исследователей, не предусмотрели такого случая. Здесь должен решать сам космонавт.
Всего четыре шага отделяют его от амбразуры.
Имеет ли он право рисковать?
Впрочем, никакого риска нет.
Опасности тоже.
Опасность всегда угрожает тем, кто боится ее. На всякий случай он взял в правую руку геологический молоток - единственное орудие и оружие, которое имел - и шагнул внутрь.
Глаза сами собой закрылись от яркого света, а когда он снова открыл их, трубы не было.
Он стоял на краю ровной круглой площадки, и перед ним, на расстоянии полукилометра, застывшим языком белого пламени горел южный склон Оливия, который он миновал сорок минут назад. Над головой мрачно темнело небо, осыпанное разноцветной пылью звезд, а на западе открывался широкий вид на полуразрушенный вал Йеркеса и зубчатое кольцо Пикара. Долина внизу казалась серебристой, будто покрытой инеем, а почва под ногами была темно-коричневой и, судя по всему, очень плотной.
Но, черт возьми, куда же исчезла труба?
Он сделал шаг назад и ударился шлемом о невидимое препятствие. Повернул голову. Пустота. Протянул руку, и в этой пустоте пальцы наткнулись на стену. Повел руку вниз и влево, нащупал край проема. Сделал осторожный шаг вперед и очутился перед амбразурой в том самом месте, где стоял с геологическим молотком в руке минуту назад. Никакого Йеркеса, никакого Пикара и никакой долины внизу. Только черный свод трубы, нависший над головой.
Он включил рефлектор. Световое пятно легло на желтоватую, изрытую коррозией поверхность металла.
Что же это такое? Оптический феномен? Неизвестное явление природы? Чудо?
Какая чепуха!
Стиснув зубы, он снова шагнул в амбразуру. И снова перед ним встал южный склон Оливия, загорелась над головой звездная россыпь и фантастической короной вырезались на горизонте крутые склоны Пикара,
Труба исчезла, будто ее никогда и не было.
И в то же время он явственно ощущал край амбразуры рукой!
О черт!
Прозрачной она становится, что ли?
Но почему именно в тот момент, когда он оказывается внутри?
Он начал ощупывать внутреннюю поверхность секции. Вот она, гладкая как стекло и абсолютно прозрачная. Температура сто шестнадцать. На шесть градусов ниже, чем снаружи. Вот край амбразуры. Толщина металла около десяти сантиметров...
