– Но как же это всплыло? – недоуменно произнёс я.

– Вы сами выдали себя своим поведением. Первой вас раскусила Дейрдра, то есть, как я понимаю, сначала она приревновала. Ведь вы относитесь друг к другу не как брат и сестра, а как робкие влюблённые, вот Дейрдра и решила, что Пенни твоя кузина и любовница.

– Ага! – сказал я. – Теперь понятно, что за муха её укусила.

– Да уж, – кивнула Бранвена. – Бедняжка Дейрдра провела несколько бессонных ночей. Потом она поделилась своими подозрениями с Даной, и они вместе раскрутили Пенелопу.

– В каком смысле «раскрутили»?

– Время от времени, как бы между прочим, задавали ей каверзные вопросы, чтобы заставить её проговориться, и вскоре пришли к выводу, что она твоя дочь.

– Это было так просто?

– В общем, да. Особенно, если учесть, что порой Пенелопа произносит твоё имя с лёгким придыханием, вроде как «Оартур». Куда труднее было выяснить, какие у тебя отношения с её матерью. Тут уж и я подключилась к их расследованию. Втроём мы установили, что матери Пенелопы давно нет в живых; а лично для себя я сделала ещё одно открытие, но решила не делиться им ни с Дейрдрой, ни с Даной.

– Какое открытие? – обречёно спросил я, чувствуя себя как нашкодивший ребёнок, которому вот-вот надерут уши.

– Мать Пенелопы, – спокойно ответила Бранвена, – была твоей близкой родственницей, предосудительно близкой – родной сестрой, тётей или племянницей. Я бы поставила на тётю, скорее всего, со стороны твоей матери.

Я тяжело вздохнул и пробормотал:

– Надо же, Пуаро в юбке… Нет, миссис Марпл – в клетчатой шотландской юбке.

– О чём ты говоришь?

– Да так, ни о чём. Кое-что из фольклора миров, где саксы крепко намяли бока наши родичам бриттам.

– Так я угадала? Мать Пенелопы была твоей тётей?

– Да, ты права, – сказал я, понимая, что возражать бессмысленно. – Она была младшей сестрой моей матери.

– А как её звали?

– Диана.

– Диана, – задумчиво повторила Бранвена. – Красивое имя. Между прочим, ты знаешь, что покойный дядя Бриан называл Дейрдру Дианой-охотницей?

– Правда? – удивлённо спросил я.

– Забавное совпадение, не так ли? А может, и не совпадение. Может, ты вовсе не случайно полюбил Дейрдру. Она чем-то напоминает тебе твою Диану?

Я растерянно пожал плечами.

– Трудно сказать. Они очень разные и в то же время похожие. Обе весёлые, непосредственные, жизнерадостные… То есть, Диана БЫЛА жизнерадостной. Она очень любила жизнь.

– Она была той самой Дианой-охотницей, о которой говорится в античных мифах?

– Нет. Прообразом той Дианы было несколько женщин из нашего рода, живших много столетий назад. Моя же Диана была семьдесят третьей из принцесс Сумерек, носивших это имя.

– Аж семьдесят третьей? Но ведь так немудрено и запутаться.

– Немудрено, – согласился я. – Поэтому в Сумерках установлено жёсткое правило: ни один из новорожденных принцев или принцесс не может быть назван именем здравствующего родственника. Так, к примеру, за всю историю Дома был и есть только один Янус – мой дед. Все остальные семейные имена повторялись не раз и не дважды… За исключением Йове.

– Кого?

– Ну, Зевса или Юпитера, сына Крона.

– Того, который поедал своих сыновей?

Я коротко хохотнул. Недавно точно такой же вопрос задал мне Морган.

– На самом деле Крон никого не ел, тем более своих детей. Просто у него были проблемы с сыновьями – он страшно ревновал их к своей жене Гее. А что касается Йове, то он был у Крона на особом счету, поскольку Янус прочил его в понтифики Олимпа. Кстати сказать, Йове был единственным в истории Сумерек бессменным понтификом. Он правил Олимпом почти тысячу лет; то была эпоха Громовержца.

– Он действительно метал молнии с вершины горы?

– В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.

– Подумаешь! – фыркнула Бранвена. – Я могу наслать такую грозу…

– И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?

– Ну… Боюсь, что нет.

– Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.

– Звучит устрашающе, – заметила Бранвена.

– Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают её откровением свыше.

– Значит, Йове был посланцем небес?

– Не знаю. Я ни в чём не уверен. Но говорят, что он стал богом.

– Как Иисус?

– Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чёртиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрёл божественность.

– В каком смысле?

Я хмыкнул.

– Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия – концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времён Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.

– Странно всё это, – сказала Бранвена. – Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.

– Ты считаешь Источник богом?

– Нет. Хотя соблазн очень велик. – Она усмехнулась. – Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?