На эту тему СП любил говорить не без иронии. Он пытался показать нам свое якобы несерьезное отношение к академическим ученым. На самом деле, и в этом я не раз убеждался, он прятал от окружающих его прагматиков романтическую мечту о действительно фундаментальных научных открытиях.

Трудно доказывать маршалам, генералам, вождям партии и министрам, что для счастья советского народа необходимо тратить десятки миллионов рублей на исследование Луны, Венеры и Марса. В этом отношении космонавтике повезло. Главный вождь партии -Хрущев оказался, может быть, большим романтиком космических исследований, чем Королев и Келдыш. Поэтому поддержка самых смелых и еще сырых космических программ с самого верха была обеспечена.

И не только Хрущев был энтузиастом космонавтики. Главный маршал артиллерии Неделин тоже проявлял к космическим программам внимание и доброжелательность. В те годы никто не думал о возможности военного использования космических программ исследования планет. Неделин проявлял в этом отношении широту мышления, не свойственную министру обороны маршалу Малиновскому и пришедшему ему на смену маршалу Гречко.

Четвертая задача – сразу после Луны мы должны готовить не менее двух четырехступенчатых ракет для пуска аппаратов к Марсу в октябре.

– Насколько я знаю, – сказал Королев, обращаясь ко мне и Туркову, – у нас по изготовлению и испытаниям 1М (это был шифр первых марсианских автоматов) еще и конь не валялся.

– Конь, Сергей Павлович, валяется уже давно, но вставать и скакать пока не может, – сказал Турков. Он не счел нужным молчать и, переходя в нападение, заявил, что нет еще многих чертежей для изготовления, и, насколько он знает, нет надежды на получение комплектации в сроки по действующему графику.

– Сама четвертая ступень ракеты – блок «Л» с двигателем Мельникова – еще только в заготовительных цехах, – закончил Турков.

При таких бунтарско-панических заявлениях СП обычно менял деловой дружелюбный тон на свирепо-обличающий, но на этот раз сдержался. Он понимал, что эта четвертая задача для октября практически нереальна, но в части сроков он никаких предложений слушать не захотел:

– Если не будем готовы к пуску по Марсу в октябре, то следующий астрономический срок только через год! Никаких поблажек. Более того. Вот вам, друзья, еще и самая главная, пятая, задача: мы должны изготовить, отработать на Земле и пустить не менее четырех-пяти «обитаемых» спутников со спасением спускаемых аппаратов. Отработка спуска необходима нам и для космических фоторазведчиков.

Термины «пилотируемый корабль», «космический корабль» в 1959 году еще не употреблялись. Мы говорили просто «объект», либо «обитаемый объект», имея в виду, что полетят собаки, либо пользовались чертежными индексами «изделие 1КП» или «1К». Все заместители Королева уже были им привлечены к разработке пилотируемого космического объекта. Но до начала первых экспериментальных пусков не очень верили, что это событие – полет человека в космос – произойдет в ближайшие два года. В конце 1959 года срок в два года казался нам на грани возможного. Воскресенский, выслушав задачи на 1960 год, осмелился сказать: «Получается по минимуму десять, а если с запасом, то двенадцать пусков! Это, Сергей, мы только и должны с технички ездить на старт и обратно. Даже смотреть пленки и в аварийных комиссиях заседать уже времени не будет».

Ввязываться в споры по этому поводу 31 декабря Королев не стал, пожелал всем здоровья, просил передать поздравления женам и пожелал хорошей встречи Нового года. Несмотря на долю скептицизма, описанная выше предновогодняя встреча заканчивалась на оптимистической ноте.

Мы разъезжались по домам в хорошем настроении – впереди столько интересной работы! С тех пор сборы 31 декабря под каждый Новый год стали у нас традиционными.