Девочки злодейки нам не интересны Женские привязанности разные бывают: девушки-политики в пушечки играют, играют и рады. Видно им так надо, ведь у таких ватрушки — пушки да снаряды. Не рисуй картины, нам таких не надо! Вы поэты, тоже свое дело бросьте: напишите повесть о женской тихой злости. Иль давайте лучше в гости сходим к бабе: – Здравствуй, дева, здравствуй, мы к тебе с цветами! – Здравствуйте, ребятки, — тихо я сказала. — Вы пошли бы к чёрту, вас к себе не звала! Видно мне так надо — песни и сомнения, под луной широкой самопостроения: ать-два левой, девка, ходи около дома. Видишь пленным солнце? Значит, замуж скоро. Женские привязанности: кошки да матрёшки. Женские обязанности: мужа ждать в окошко, а не шастать полем и не бегать лесом. Девочки-злодейки нам не интересны! Недошедшему память Они всегда одиноки, они всегда голодны, эти воины света, победившие воинов тьмы. Всё, Россия больше не будет участвовать в войнах гадких. «Уходим, уходим отсюда», — горько шептали ребятки. Наверно, неверное войско неверный выбрало путь: в тех сердцах стучалось: «Ошибка!» А этим надо свернуть свои сердца на замочки и вернуться домой, ведь дома сыны и дочки и стих окровавленный мой. Домашние командиры, домашний и свет луны. Где ж вы долго так были? «Мы к дому так долго шли.» А недошедшему память. Пришедшему снова в бой! Как долго мы будем плакать над тобою и мной? Наши мальчики Наши мальчики умирают и рождаются вновь. Наши мальчики твёрдо знают: мир не спасёт любовь. Наши мальчики не играют, наши мальчики не поют, наши мальчики погибают, нет не с нами, не тут. Проходило былое былом, улетало лётное вдаль… Сколько мальчиков наших было тут убито? Не помню. Жаль. Жизнь, как марево
Никогда никого не любила. Кашу пшённую детям варила и приговаривала: «Малая жизнь, как марево; большая жизнь, как бельмо; когда-нибудь встречу его; варись, варись, моя каша.» Без любви хороша я. Наша доля – скорее неволя; наша доля – запрет, не боле. Наша правда – чужая неправда. Наши вещи – топор и клещи: порубаю и выстрою племя от семени нелюбимого. Время досталось такое сегодня. Злая, голодная я, в исподнем выходила на бой и билась: кого убила, в того и влюбилась. Вот так поздно влюбилась, значит. Он не плачет – герои не плачут. И я плакать совсем не умею. Никого никогда не согрею, никому не скажу: «Любимый!» Мимо стреляет, мимо стрела молодого Амура. Не жду ничего. Я дура. А завтра весь мир войной Ощущение войн повисло, ведь люди не дураки: числа считают, числа до ядерной той войны. Числа считая, числа застыли на наших губах: день-деньской, день коромысло, день мужнин, день жён, день впотьмах. Часы с кукушкой на стенке, сегодня блины горой, и дети на переменке, а завтра весь мир – войной! Я одна об этом писала, лишь я твердила о том: очень сильно я сожалела, что планета Земля – мой дом. Дочь спрашивает о войне «Зачем война?» – Просто так. «Зачем смерть?» – Да вот так. «Почему ни папы, ни мамы?» Какими бесчувственными голосами мы отвечаем детям, насмотревшись на смерти, намаявшись в быту. Где холод, где жар – не пойму! «Знаешь, дочь, – сказала я очень устало. — Хочу чтоб смерть и меня прибрала, но она все никак не приходит, хотя, вроде бы, рядом ходит.» Дочь равнодушно плечами пожала. А у того ребёнка, что хочет маму, мамы не будет больше. И кому от этого горче? Усталыми, чёрствыми голосами мы мёртвых своих провожали и складывали в ряды. Милосердие не подходи! А после высохшими губами: «Всё пройдёт», – своим детям шептали. |
