– Не стоит переживать, – успокаивала меня синьора, когда довольные сытые гости разошлись, а я осталась, чтобы помочь разобраться с остатками пиршества. – В следующий раз мы обязательно всех удивим. Например, приготовим борщ – настоящий, ядреный как сибирский мороз! Только без чеснока, пожалуйста, без перца и без квашеной капусты. Ну можно брокколи туда бросить, «звездочек» вместо картошки. Сметану покупать не надо, мы же не торт готовим. И, разумеется, никаких свинных косточек для бульона. Закажем у мясника нежного ягненка! Да, еще очень важный момент: без барбабьетолы! Моя мама никогда ее не кушала.

И вот тогда мне стало не по себе. Я даже испугалась и решила категорически возразить Флавии.

– Ну, что Вы, синьора, говорите! Без свеклы «ядреный борщ» не получится, не стоит и заморачиваться. Я лучше блинов напеку. Блинами удивлять будем!

Но дело, разумеется, не в свекле, без которой борщ – не борщ, а сплошное недоразумение. И не в «звездочках» – это такие крошечные макарошки, которые в данном конкретном случае ни к селу ни к городу. Просто мне почему-то очень жаль стало несчастного глупого ягненка.

Ну вот, расписалась однако… Тоже захотелось вкусненького. Давай, предлагаю дочери-студентке, приготовим что-нибудь этакое-растакое. Наше, родное.

– Здорово! – Подхватывает она мою идею. – Давно о пельмешках мечтаю. Но знаешь что… С чем угодно, только без «настоящего фарша».

И сварганили мы на обед пельмени со свежей капустой. С уксусом и со сметаной. Совсем, как в моем детстве.

Вера проснулась от собственного смеха.

Не истеричного, как у капризных, знающих себе цену женщин, которых недооценили или наоборот переоценили. Не сексуального, как у очень темпераментных барышень (и Мопассана читали, и Бунина, а как же…).

Его даже веселым или просто радостным нельзя было назвать.

Это был тихий счастливый смех молодой (ну, не слишком уж молодой, но все же), довольной собой женщины. В тот день, то есть 13 сентября 1978 года, среда, ровно в 16.00 у нее родился ангел. Крошечный – 2кг. 900 г, голубенький, с обмотанной вокруг тельца пуповиной. Он так, бедненький, старался…

Потом их разлучили. Дите, обмыв прямо под краном и завернув в больничную пеленку, утащили в детское отделение. Истерзанную мамашу на каталке отвезли в послеродовую палату. И тут она моментально вырубилась. Забылась в мягкой обволакивающей дреме всего на часик, но сон оказался таким глубоким и безмятежным, что и этого хватило, очнувшись, почувствовать себя на седьмом небе.

Она смеялась. Она так изумительно смеялась! Ну, скажите, отчего бы это?.. Да просто накатила на Веру во сне волна какой-то неземной легкости и благодати. Вспыхнуло озарение, осветив не только промозглый день бабьей осени, но и всю ее жизнь. Жизнь сегодняшнюю и завтрашнюю. Ну а вчерашней, без ангелочка-то, уже как бы и не существовало.

Заглянула нянечка: все ли в порядке? Вера ответила, что ужасно есть хочется! Из коридора тянуло божественным ароматом пшенной каши с мясной подливкой. Но ей в ужине отказали. Сама, мол, виновата: поздно разродилась. Даже хлеба не дали – не положено и точка! У Веры не было ни сил, ни желания возмущаться и требовать ну хотя бы кусочек… Ближе к полночи привезли еще одну роженицу. У той, предусмотрительной, оказался пакет с продуктами. Она протянула Вере пачку печенья «Юбилейное» и большое зеленое яблоко.

Утром в палате было уже пять обессиленных, но довольных судьбой мамаш. После обеда принесли малышей в тугих белых коконах, щечки словно у хомячков. Вере протянули самый миниатюрный сверток. Ребеночек спал: черные реснички на пол-лица, кожа такая нежная, аж светится. Впрочем, у всех родились милые здоровые детки, но ангелочек, без сомнения, был только у ней – у Веры!

Девочку она назвала редким, старомодным именем Ангелина. Можно еще Гелей называть или Линой. Но правильнее всего – просто Ангел…

Встречала их при выписке сестра Майя. Специально за двести километров приехала, бросив хозяйство на своих мужиков. У Маечки был муж и два сына-подростка. У Веры – только Ангелочек. Сестра привезла пышные батоны белого хлеба, трехлитровую банку сливок, семена, чтоб укропную водичку запаривать и малышку поить (от колик помогает) и еще много чего полезного. Помогла – спасибо ей! – но извела советами. Мол, кормить дите строго по часам надо. Ночью не вставать, если завозится. Не вставать, даже если заплачет. И вообще главное в воспитании – режим…

У неопытной Веры так не получалось. Она оказалась суматошной мамашей, подскакивала в постели, казалось бы, даже от шороха ресниц. Иногда ей мерещилось, что при родах забыли перерезать пуповину и они с Ангелочком до сих пор одно целое, что у них даже бьется одно сердце на двоих. А тут еще возникла проблема с кормлением. Девочка вялая, грудь деликатно брала. Чмок-чмок с ленцой и заснула… Да и Вера поначалу не шибко молочной была. Чтоб малышка не голодала, она ее сутками с рук не спускала, держала к груди поближе. Дите проснется, ресничками похлопает, разинет ротик словно птичка, а тут – нате, пожалуйста! – все условия.

Месяцам к шести мордочка у дочки округлилась, порозовела, а сама Вера хоть высыпаться начала. В ясельки кроху жаль отдавать, решила оставлять с няней. Из нескольких кандидатур такую выбрала: женщина-инвалидка с одной рукой. Предусмотрительно дома у нее побывала, отметила: чистенько живет, но бедновато. Такая расстарается даже за мизерную плату. И не ошиблась…

Работала (закон для кормящих матерей позволял это) полдня. Домой неслась ног не чуя, чуя только сильные приливы молока. Зачастую оно обильно пропитывало не только сатиновый лифчик, но и нейлоновую блузку, и трикотажный свитерок-самовязку. Одежда становилась как накрахмаленная, колом топорщилась… Дома Ангелочек, не дав переодеться, буквально перелетала от няни в материнские объятия и хватала, жадно впиваясь, горячую напрягшуюся грудь.

Потом все-таки в ясли пришлось оформлять. Экономнее, но, боже, какой стресс! Малышка не желала отлипать от матери, орала так горько и отчаянно, цеплялась так судорожно и больно, хоть тоже вой. Вера всегда старалась забрать ее пораньше. Придет, присядет в раздевалке на скамеечку. Ангелочек словно чувствует – молнией вылетает из игровой комнаты, лезет к матери на коленки и хозяйским жестом рвет пуговички на блузке.

– Ай-ай-ай! Такая большая девочка, – стыдила ее тетя Света, мама толстенького неуклюжего Паши.

Ангел лишь крепче обхватывала грудь («мое!!!»), зарывалась в нее, но одним глазком, сердито, с торжествующим любопытством следила за окружающими. Два года ведь уже было…

Ну а потом легче стало. Девочка славненькой росла, некапризной, улыбчивой. «Мамин хвостик», – говорили про нее взрослые. Иногда солнышком называли, но чаще всего по имени – Ангелочком. К самостоятельности быстро приучилась, в садик «Ласковый Миша» (его во дворе их дома к Олимпиаде построили) уже одна ходила. С семи лет и за хлебом в магазин носилась, и супчик себе разогреть могла.

Вера со временем успокоилась, даже строгой стала. Дочку воспитывала без поцелуйчиков, «ми-ми-ми» и прочих «соплей в шоколаде». Но была в их отношениях особенность, даже странность одна, которая не давала Вере покоя, пугала и мучала. Стоило им ненадолго расстаться, тут же какая-нибудь дребедень приключалась… Сначала Вера сомневалась: мало ли что в жизни бывает, может случайность? Но вскоре забеспокоилась: неприятности, одна за другой, следовали с настораживающей закономерностью. Ну, например, едет девочка со своей садиковской группой на дачу. Кстати, в их северном городке считалось престижным отправить ребенка месячишка на два на юг для оздоровления. Возвращается Ангелочек – голова в грязных бинтах.

– Ох, ах! – Произносят воспитатели, подавая мамаше из вагона забинтованное дитя. – У девочки лимфы на шейке воспалились, операцию ей сделали. Мы и сообщить Вам об этом не успели, да и зачем расстраивать.