От запрещений удавалось спасаться только там, где запрещения угрожали убытками самим запретителям. Так, не Бог весть в какие давние годы одному из администраторов некоторых малороссийских земель пришло в голову запретить пахать землю обыкновенными и общеупотребительными в том крае малороссийскими плугами потому-де, что эти плуги тяжелы и несовершенны и требуют много лишней силы. Администратор выписал английский плужок Смайля и решил по нем перестроить все пахотные орудия в Малороссии. Сказано и сделано: плужок привезен и выставлен на поле, согнаны туда с окрестных деревень крестьяне, и назначена публичная проба "для наглядного убеждения крестьян в несомненных превосходствах смайлевского плужка" Народ и начальство, и плуг Смайля, и плуг малороссийский, и шесть пар волов - все на месте, и началась проба. Запрягли шесть пор волов в нарочно, конечно, выбранный самый тяжелый малороссийский плуг и погнали борозду. Идут понурые, соловые волы, тянется тяжелый плуг и глубоко взрезывает грудь земли; идут шесть погонщиков и орут: "гой-гей! цобэ! цоб!" Администратор и власти смеются - народ ничего. Прогнали борозду, отпрягли переднюю пару волов и заложили ее в плуг Смайля; немец, доставивший плужок, взялся за рукоять; волам вскинули на рога "налыгач", и пошла другая борозда рядом с первою - борозда поуже и помельче, но все-таки хорошая борозда. - Видите! - кричит мужикам радостный администратор. - Видымо, ваше осиятельство, видымо! - отвечают мужики, совсем недоумевая, чему тот радуется. - Хорошо небось? - Добрэ, ваше осиятельство, добрэ! - Хотите таким плужком пахать? Молчание. - Что же вы? Хотите или нет? А? Да что же вы молчите, канальи? Мужики "чухаются". - Ну, так я же вам запрещаю на ваших чертовщинах пахать, а вот этот немец научит вас, как делать такие плужки, Слышите? - Чуемо, ваше осиятельство, чуемо. - И согласны? - Да цэ як зволыте, ваше осиятельство. - Ну, так я по-старому пахать запрещаю. Но вдруг выделяется из толпы седой "дедуня" и, поклонившись аж до самого "чобота", начинает: - Милуйте-жалуйте, ваше грапское благородые... - Что? Что тебе, старик? Что? Администратор обрадовался, что вызвал-таки, наконец, свободное мнение. - Ты свое мнение хочешь сказать? - Эге. - Ну, говори, старик, говори. - Да зволтеся, будьте ласковы, ваше грапское благородые - заводит тихонько старик. - Вы от здается зволыли як бы моркотнуть, где сами плужками орут? - У немцев, любезный, у немцев этими плужками пашут. (Почему администратор махнул именно на немцев, это так и осталось его тайной; но, может быть, он имел резон, потому что о других иностранцах мужики, пожалуй, и не слыхали.) - То то же у тих немцев, що у нас в Одессе хлиб купуют? - Ну вот, вот, вот, у них, у них, у этих самых немцев, что у вас в Одессе хлеб покупают. - То добрэ, але скажите ж, добродию, як мы зачнем по вашему указу сими плужками орать, то где же вы тоди нам будете хлиб куповать? - Я! я! я вам буду хлеб покупать? - Да а вже не знаемо - кто, але звисно, начальство повинно буде покупать. Администратор велел поставить пока плужок Смайля в пожарный сарай в волости. " Да так его куры там и засрамотили", - рассказывают мужики, знающие эту историю по всему малорусскому краю. Администратор побоялся, что запрещение малороссийского плуга ему "дорого обойдется". Летопись всех этих чудес и чудачеств велика безмерно, и конец ее, предреченный Федором Лукичем Морошкиным в "запрещении запрещений", едва лишь намечается на отдаленном горизонте, да и то, Бог весть, во что это все оборотится: в голубя ли с масличной ветвью, или в кричащего ворона? Между тем газеты последних дней и журналы, на сих днях вышедшие, и кое-какие собственные наши корреспонденции дают новые материалы для рассказов о запрещениях, и в тех материалах замечательнее всего то, что наши "новые люди", как оказывается, в сочинении запрещений ничем не уступают опороченному в своем поведении "старому поколению". Напротив, новые, как явствует, еще дошлее, еще искуснее "запрещать", "строго запрещать" и "строжайше запрещать", и за то по усердию их в их ревности и чудодейственная сила их запрещений гораздо несноснее и гаже, несмотря на то, что это молодая сила. (Тем она и гаже.) В новом "режиме" опять мелькают перед нами судьи, администраторы, следователи, либералы и "от всякого жита по лопате", но у нас нет времени и места, чтобы призаняться всем этим сегодня же, а потому отложите, благосклонный читатель, нашу беседу о новых запрещениях и новых запретителях до следующего вокресенья, и тогда подведем всему этому маленький итог в надежде, что нам никто этого не "запретит".
КОММЕНТАРИИ
Опубликовано в No 319, 23 ноября 1869 г., без заглавия, под рубрикой "Русские общественные заметки"; озаглавлено составителем по первой фразе. Некоторые мотивы статьи явственно предвещают знаменитый рассказ Лескова "Железная воля", главный герой которой, Гуго Пекторалис, имеет, как известно, прототипом немецкого инженера Крюгера, знакомого Лескову по "шкоттовским" временам. Возможно, следует ввести в число прототипов также и английского инженера Миллера, утонувшего в пензенской луже.
Стр. 116. Турбин Сергей Иванович (1821-1884) - писатель, статистик, полковник Генерального штаба. См. примеч. на стр. 432. Флеровский (псевдоним Василия Васильевича Берви, 1829-1918) - социолог и публицист, популярный в кругах революционно настроенной молодежи в 70-е гг.; в 1862-1887 гг. в ссылке; автор книги "Положение рабочего класса в России" (СПб., 1869). Пекарский Петр Петрович (1827-1872) - библиограф, историк русской литературы, академик (1864). Стр. 117. ...пока они еще не оборкаются - не свыкнутся.
Л. Аннинский
