Цветов вошёл в короткую аллею. По сторонам дорожки стояло по две белых скамьи. Каждая зацепилась тремя чугунными ножками за твёрдый асфальт, задние погрузились в землю; в изогнутые сиденья завалишься, как в гамак. Между скамьями завязли белые кубы каменных урн. Справа круглым парком росли деревья, среди деревьев шли люди, пересекались у высокой сгнившей клумбы, огибали её тонзуру и расходились.

Гриша обошёл мешок асфальта, скопивший тёмную воду. Провёл пальцами по скамье. На руку скользнули холодные капли, он растёр их между ладонями, кивнул головой решению, прошёл до конца аллеи. Постоял, укладывая за уши сырые волосы, вздохнул, повернулся, медленно пошёл обратно. Его окликнули. Он повернулся, стал улыбаться и пожал руку.

– Ты пришёл раньше времени.

– Такое иногда случается, – кивнул головой и улыбнулся Саша.

– Пойдём?

– Наверное, лучше к метро.

– Да, у бабулек дешевле.

– Я вижу, ты купил новые ботинки.

Гриша посмотрел себе под ноги, словно проверяя, правда ли это, – да, в том же магазине, что и ты, – Гриша посмотрел на крохотную улыбку, приподнявшую правый уголок губ Саши, и улыбнулся ему в ответ, понимая нечто, неуловимо забавное в разговоре о ботинках, – отец говорил дорого, но я убедил, что прочно и надолго. Кстати, встретил недавно Серёгу, у него похожие, но выше щиколотки, – Гриша на ходу чиркнул мизинцем над круглой костью у ступни.

– Как он поживает?

– Учится, работает.

– Где работает?

– Не знаю, спешил на свидание, о чём сразу и сообщил.

– Понятно. Мы пойдём к Поле?

– Надо бы навестить.

– Как дождь придёт, мы пойдём к Поле. Кстати, недавно разговаривал с ней. Забавно звучит, Поля Полушкина, словно две половинки монеты, пол полушки. В общем, госпожа Полушкина больше не желает быть журналистом и перевелась на экономический факультет.

– В твой институт?

– Нет, но тоже платный. Платит, примерно, как мы с тобой.

– Как называется?

– Не помню. Говорит изве-е-е-стный, но я не слышал, – Саша улыбнулся и развёл руками. По руке скользнула лямка рюкзака, он спас его ладонью над лужей.

Дружно стуча каблуками они шли по дорожке к вознесённой над толпой на металлической штанге пластмассовой букве М, очерченной по периметру контуром света. Свет погас, когда они подошли ближе.

Навстречу густо шли люди, разделяли их, обходили, но друзья снова соединялись, пробираясь к бордовому парапету.

Вдоль парапета строем стояли старухи. Ребята подошли к крайней в чёрном платке и голубом плаще. Рядом с ней, как на сыром мясе в жировых прожилках, на гранитной плите в молочных венах потела тёмно-зелёная бутылка пива. Саша спросил цену и они стали вычерпывать из карманов деньги на поднос ладони Цветова. Она пересчитала бумажки и спрятала в карман. Морщинистыми руками с жилами, словно под коричневой кожей проросли корни, одну за другой она вытягивала из чёрной сумки бутылки, приговаривая: – Молодцы, ребятки, сразу всё забрали. Пейте на здоровье. – Вам спасибо, – привычно ответили они, – всего хорошего.

В зелёном ларьке, как вагон без колёс, они купили пакетики, где под пальцами твердели нарисованные орешки. Цветову на лицо упали крохотные капельки дождя, словно мельчайшие брызги прибоя, принесённые с моря ветром. На стёклах очков по очереди, одна за другой, набухли прозрачные пупырышки и чёрточки. Друзья пошли быстрее, осторожно поправив на плечах лямки рюкзаков, где глухо звякнуло полное стекло. Гриша пробежал по чёрным каплям пальцами, замок щёлкнул, отцепил дверь.

Они пошли наверх, постукивая крепкими подошвами по ступеням. Под слаженный стук шагов, где-то на верхнем этаже хлопнула дверь; заскрежетал ключ в замке; шаркнули шаги; ударил, и как человек в бреду, неясно забормотал невидимый лифт. Гриша, наклонив голову, на ходу протирал у живота платком стёкла очков, серые ступени с блестящими ботинками полоскали кончики русых волос. Саша говорил, что Полины наверное не будет дома, и поправлял тёмные волосы, двумя серпами качавшиеся у висков.

Дверь открыла её мама, сверху-вниз оценила благосостояние друзей, улыбнулась ему. Сказала, что Полина в институте, покачала головой, сомневаясь, следовало ли её дочери менять будущую профессию. Сквозь судьбу своей дочери она коротко спросила их жизнь. Ребята рассказали о себе, пожелали всего лучшего и попрощались.

Они поднялись к окну на девятом этаже, расстегнули чёрные рюкзаки, выставили на подоконник в белой краске звонкую толпу тёмно-зелёных бутылок, рассматривая через запылённое стекло двор внизу. Под раскачивающимися ветвями, на чёрной земле, в густом садике разноцветных лестниц, качелей, турников и олимпийских колец стояли два человека. Один темнел сквозь туман бирюзовой накидки с капюшоном. У другого под красной шляпкой зонта, вертящегося колесом, постукивали друг о друга ножки в жёлтых сапожках. Рыжая с белым пятном колли и чёрная овчарка лениво переходили от дерева к дереву, нюхали кору и не замечали друг друга.

По жестяному карнизу застучал быстрый дождь. На стекле, на высохших каплях, появились тонкие царапины, затем царапины расплавились, слились в ручейки и смыли пейзаж.

Они смотрели на залитое окно, словно снаружи кто-то поливал стекло водой из ведра. Внизу редкой очередью проходили люди под зонтами, и ребятам стало уютно, в сухом и тёплом подъезде. Они сели на подоконник, свесили над горячей батареей ноги. Саша достал из кармана ключи, и особым брелоком, жёлтой головой льва с открытой пастью, сковырнул железные крышки. Они одинаково обняли горлышки бутылок губами, сделали несколько медленных глотков и улыбнулись, не зная что сказать.

– Серёга говорил у нас почти не живёт. Живёт у подруги где-то на Пресне.

– У нас там дом строится, чуть в стороне, у реки.

– Так вы всё-таки переезжаете?

– Наверно да. Дом строится, но когда будет готов не известно.

Они помолчали, понемногу отпивая пиво.

– А что с это квартирой?

– Мама взяла льготный кредит у себя в банке, отец собирается попозже занять денег, всё это надо отдавать, поэтому квартиру продадут наверняка. Привык здесь жить, не хочется переезжать.

Всё же перемена места будет символизировать перемену в жизни.

– Как мама?

– Ты же знаешь, она болеет. Болезнь мешает ей, а потому и нам. Она немножко изменилась, стала нежнее ко мне, к отцу… Вообще изменилась… – Саша отпил пива и спросил с улыбкой в углу губ:

– Как твои сокурсники поживают, как Иван?

– Как обычно.

– Иван что-нибудь читает?

– Насколько я знаю, – улыбнулся Цветов, – проект нового Уголовного Кодекса.

– А великолепный Жора?

– Отличается. Летом был на практике в прокуратуре, теперь на каждом семинаре по уголовному праву высказывается. «Когда я работал в прокуратуре, то мне в процессе работы довелось столкнуться со случаем» – Цветов поправил очки, которые чуть съехали по длинному носу, – и рассказывает эпизод, который не имеет никакого отношения к этой статье, – Гриша зачеркнул ладонью, – мы веселимся, преподаватель плавно краснеет, но Жора находит какое-то крохотное, формальное сходство, и привязывает рассказ к нужной статье. Кстати, Кристина передавала тебе привет.

– Спасибо.

– Спрашивала, как ты поживаешь, чем занимаешься.

– Понятно. Она уже прилетела из Лондона?

– Кажется нет. Точно не помню. То ли сегодня, то ли завтра прилетает. Интересовалась, почему, мол, у нас не бываешь.

– Передавай привет.

– У тебя ведь с Юлей всё кончено? – спросил Гриша, протягивая Саше закрытую бутылку пива.

– Да, там всё.

– Кажется, ты нравишься Кристине.

– Ну и ладно, – кивнул головой Саша и новая бутылка в его руке недовольно зашипела.

– А как там Света, она всё так же яростно тебе названивает?

Гриша сморщил лицо, дёрнул влево головой, вздрагивая свободной левой кистью: – Не так часто мы созваниваемся. Нам просто интересно общаться друг с другом. Она очень умный и тонкий человек.