— Д'Артаньян, мой добрый друг! — вскричал он, раскрывая объятия. — Ну вы и шутник, право! Мне приснилось вдруг, что Сена вышла из берегов и я иду ко дну…

— Удивительно пророческий сон, — сухо сказал д'Артаньян, держа руку поближе к шпаге.

— Что за намеки? Черт, откуда вы взялись? И почему в этом плаще, что за маскарад?

— Маскарад? — усмехнулся д'Артаньян. — Нет, любезный, это не маскарад, а кардинальская служба…

— Вы в мушкетерах кардинала?!

— А вы не знали?

— Господи, откуда? После того прискорбного недоразумения в кварталах Веррери мы, если помните, не виделись более, я даже не слышал о вас… Ходили, правда, слухи, что вас то ли убили на дуэли, то ли вы вернулись в Гасконь…

Все это говорилось столь убедительным и располагающим тоном, с такой невинной физиономией, со столь невинно выпученными глазами и столь искренне прижатыми к груди руками, что д'Артаньян, не знай он всего, мог бы и обмануться…

— Бросьте, Пишегрю, — сказал он неприязненно. — Я все знаю…

— Так-таки и все? — воскликнул Пишегрю с той наглостью, что у подобных ему субъектов порой заменяет отвагу. — В таком случае, не подскажете ли, сколько чертей может уместиться на кончике иглы? А сколько англичан в Англии? И из чего делают колесную мазь?

— Не паясничайте, — сказал д'Артаньян, чеканя каждое слово. — И не придирайтесь к формулировкам. Я имею в виду, мне известно все о покушении на Сен-Жерменской ярмарке и о тех рейтарах, которых вы наняли, чтобы нанизать меня на полдюжины шпаг…

— Черт раздери, д'Артаньян, да что вы такое несете? Вы что, не останавливались с позапрошлого дня? Хотите вина? А трубочку никотианы испить не желаете? Ах вы, шутник…

— Хватит, я сказал! — прикрикнул д'Артаньян, топнув ногой. — Вы, милейший, заврались… Надобно вам знать, что рейтар по имени де Невилет оказался не просто прохвостом, а прохвостом законченным: получив от вас денежки, он пришел ко мне. И оттого, что захотел заработать еще полсотни пистолей, и потому, что испугался — ему никак не хотелось быть втянутым в убийство из-за угла человека, состоящего на кардинальской службе… Свести вас вместе, чтобы вы слушали его показания — дело получаса… Не угодно ли взглянуть в окно?

Настороженно косясь на гасконца, с грозным и непреклонным видом стоявшего посреди комнаты с рукой на эфесе, Пишегрю, осторожненько прижимаясь спиной к стене на случай внезапной атаки, добрался до окна и бросил на улицу быстрый взгляд. Д'Артаньян не двинулся с места, он и так знал, что увидел там побледневший маркиз: де Вард и Каюзак, тоже в известных всей Франции красных плащах с вышитыми серебром крестами, стояли на противоположной стороне улицы, глядя на окна маркиза с видом терпеливо ждущих добычу охотников.

Пишегрю побледнел так, что его черные усы казались нарисованными отборным углем на белоснежной стене.

— Как видите, шутки кончились, — безжалостно сказал д'Артаньян. — До сих пор ваша персона служила предметом заботы лишь полицейских комиссаров. Положение изменилось самым решительным образом. Одевайтесь. Если не договоримся, мы все вчетвером прогуляемся до Сен-Антуанского предместья, где стоит мрачное каменное сооружение, именуемое Бастилией. Потом мы трое уйдем восвояси, а вы там и останетесь. И вами займутся уже другие люди, которые умеют разговорить и людей покрепче вас…

— Нет, но как же… — сказал Пишегрю, улыбаясь уже просительно и жалко. — Моя скромная персона — и Бастилия…

— Не скромничайте, не скромничайте, — сказал д'Артаньян. — Вы натворили столько, что вполне доросли до Бастилии и ее пыточных подвалов… Сейчас вас не спасет никакой родственник — как любого, кто попадает в Бастилию по велению кардинала…

— Д'Артаньян…

— Хватит! — прикрикнул гасконец без малейшей жалости. — Наверное, если бы вы пытались убить только меня, я бы вас… конечно, не простил бы, но отвел куда-нибудь на Пре-о-Клер или на пустырь за Люксембургским дворцом, попортил бы вашу шкуру шпагой и отпустил ко всем чертям. Но вы осмелились покушаться на жизнь женщины, которая мне дороже всего на свете, — и так просто уже не отделаетесь! Ваши косточки славно захрустят на дыбе в подвалах Бастилии!

Он не преувеличивал и не шутил, готовый привести все свои угрозы в исполнение. При одном воспоминании об острие шпаги, направленном Анне в сердце, кровь бросилась ему в лицо, и для жалости к этому подлецу попросту не осталось места.

— Де Невилет? — переспросил Пишегрю. — И что же рассказывает… Вернее, какую напраслину на меня возводит этот пьяница…

— Не виляйте! — прикрикнул д'Артаньян. — Я не намерен путаться в ваших увертках. Конечно, я не сразу узнал вас там, на Сен-Жерменской ярмарке, но потом, когда пришел мой бывший сослуживец по роте, все встало на свои места… Или вы будете говорить правду мне — или расскажете ее чуть попозже, но уже другим…

— Послушайте, д'Артаньян… — сказал смертельно бледный Пишегрю. — Мы же были друзьями, мы совершили вместе столько проказ и пережили столько приключений…

— Короче!

— Что мне надо сделать, чтобы выбраться из этой истории целым и невредимым?

— Я же сказал — быстренько рассказать мне все, без утайки.

— Можно… Можно стаканчик вина?

— Пожалуй, — подумав, разрешил д'Артаньян. — Только не увлекайтесь!

— Да вы же знаете, я могу выпить бочку безо всяких…

— Живее!

Пишегрю проворно схватил бутылку, налил себе стакан, осушил его одним глотком и тут же налил второй.

— В глотке пересохло, — пояснил он с жалкой, искательной улыбкой. — Когда тебя будят таким вот образом и пугают Бастилией…

— Не пугают, а ясно обрисовывают будущее.

— Да, я понимаю… Влип, что называется… Д'Артаньян, я, право, любил вас, как брата, но мне предложили заплатить немедленно.

— И во сколько же оценили мою голову? — брезгливо поморщившись, спросил д'Артаньян.

— Двести пятьдесят пистолей…

— А за убийство девушки?

— Это за все сразу… Двести пятьдесят мне отдали сразу, и еще столько же посулили заплатить, когда с вами и с ней будет покончено…

— Дешево же вас ценят, маркиз, — хмыкнул д'Артаньян. — Итак, как все случилось?

— Помните англичанина, того, что вы не дали нам прирезать в квартале Веррери? Не того труса, а второго, высокого такого, решительного на вид, с орлиным носом…

— Конечно.

— Позавчера он подошел ко мне в «Голове сарацина» и поздоровался как ни в чем не бывало. Не спрашивайте, как он меня разыскал, я и сам не знаю… Я подумал было, он хочет посчитаться, но он сказал, что имеет ко мне крайне заманчивое предложение, дал в качестве доказательства серьезности своих намерений десять пистолей и попросил вечером прийти в один дом на улице Вожирар…

— Дом под номером семьдесят пять? В тупичке?

— Вот именно.

— И вы…

— И я, поразмыслив как следует, пошел, — признался Пишегрю убитым голосом. — Конечно, я все обдумал сначала… Но потом решил, что тут нет никакой ловушки: не проще ли было проткнуть меня шпагой в переулочках возле «Головы сарацина»? К тому же он дал задаток. В общем, я решился и в условленный час постучался туда… Там уже ждал англичанин.

— Он был один?

— Нет, там были еще две женщины. Одну звали Мари, и она изо всех сил пыталась притвориться особой простого звания, но я-то не первый год живу в Париже! Я этот город и его жителей изучил как следует! Это была…

— Герцогиня де Шеврез, верно?

— Если вы все знаете сами, зачем…

— Продолжайте!

— В общем, я ее сразу узнал, — заторопился Пишегрю. — Вторая… а вот вторая, пожалуй что, и впрямь из простых, хотя весьма недурна собой и одета неплохо. Констанция, помнится…

— И далее?

— Англичанин спросил меня, зол ли я на вас до сих пор. Я честно признался, что да. Тогда он без обиняков предложил с вами рассчитаться — поскольку, как выяснилось, вы чем-то крепко насолили не только мне, но и ему… Мы долго спорили…

— Долго торговались, хотели вы сказать, — поправил д'Артаньян.