И от этих мыслей становилось как-то совсем не по себе.
– Всё, я дома, – восторженно выкрикнул появившийся, наконец, на кухне Кирилл, стягивая с себя белую легкую рубашку, бросая ее на один из ажурных плетеных кухонных стульев с округлой удобной спинкой и оставаясь в шортах.
«Ну, ну,» – пронеслось мгновенно в голове, и Ирина, пользуясь отвлеченным вниманием Кирилла на хозяйское изучение своей загородной кухни, с никак не исчезающим, а словно назло Ирине все более обостряющимся интересом, уже с полным удовлетворением – «да, да», – пришлось мысленно констатировать этот факт, любовалась, именно так, любовалась его идеальным, загорелым телом…
Уходящий вечер заканчивался вполне мило, совсем в русле рамок и ограничений, выстроенных непрошибаемой стеной решения Ирины держаться хотя бы эмоционально подальше от такого близкого присутствия, несомненно, яркого источника мужской энергетики. После обильного и необыкновенно вкусного, заботливо приготовленного умелой рукой ужина, Ирина утащила Кирилла в сад, где тот, с нескрываемым удовольствием, бродя между кустиками и клумбами, по присыпанным белым песком, аккуратно и четко обозначенным дорожкам, очень обстоятельно, объяснял ей устройство альпийской горки с подробным описанием растущих на ней растений. Ирина с головой ушла в этот, всегда увлекающий ее мир природы, своим любопытством заставляя Кирилла все глубже и подробней описывать, казалось бы, совершенно банальные вещи в отношении ухода за этим прекрасным в своей рукотворной красоте мире флоры ограниченного пространства парка вокруг далеко неординарного дома Кирилла. Она даже не замечала, как именно этот, неподдельный искренней интерес ее, стремящейся познать максимально глубже соприкасающийся с ней предметный, принадлежащий всецело Кириллу мир, незаметно для нее, уничтожал мысленно настроенные баррикады, освобождая пространство для такого незримого, спокойного вторжения в ее уже чувственный мир, рождая эту необъяснимую, нелогичную в ее ситуации полнейшего запрета на снисхождение, до малейшего колебания в сторону, хотя бы на разрешение снова что-то почувствовать к мужчине, все четче проявляющую себя связь. Она слушала его объяснения, нарушая их неожиданно приходящими в голову вопросами, смеялась вместе с ним над его шутками, нюхала цветы и даже касалась листьев или ветвей карликовых деревьев и кустарников, растущих в маленьком парке, если их касался Кирилл и это проявление обычного, такого простого, человеческого в этом, на первый взгляд, надменном, полном напыщенной, непробиваемой недосягаемости, успешном красавце, все более затягивал ее в открывающиеся двери нового и такого любопытного бытия этого человека.
– Кирилл, я ничуть не удивлюсь, если узнаю, что ты сам колешь дрова для камина, мастеришь себе полочки на кухне и ловишь рыбу с веранды своего дома в пруду, – наконец выдала Ирина после возвращения их к выложенному из каменных плит крыльцу дома.
– Нет, ты ошибаешься, – очень серьезно ответил Кирилл, – дрова я еще порублю, но рыбалка… скучновато. Я люблю путешествовать, знакомиться с новыми странами и людьми, на это уходит очень много времени. Ты знаешь, я жаден, да, да, – энергично закивал он в ответ на удивленный взгляд Ирины, – я неконтролируемо жаден на впечатления. Ты знаешь, я до сих пор не могу понять, откуда это у меня, скорей всего природное. Я вырос в Москве – обычная семья, мама – учительница, отец – мастер на заводе. Но у меня была удивительная тетушка. Родная сестра отца, она была обычным врачом. Она объездила весь бывший Союз, а потом все бывшие страны СЭВа. Я заслушивался ее рассказами. Нравы, обычаи, встречающиеся ей люди, события происходящие с ней в поездках, архитектура и пейзажи тех мест… В общем всё, что с ней происходило и всё, что она видела и о чем рассказывала мне, просто затягивало меня с головой, не давая спокойно жить. Знаешь, когда я приезжал в родной городок отца к бабушке, я часто в одиночестве садился на подоконник в ее небольшом доме, стоящем на самом краю рабочего поселка и смотрел на далекую, длинную, уходящую за горизонт лесопосадку, из-за которой слышался стук колес поездов, проезжающих там, по закрытой лесопосадкой железной дороге. Дорога вела дальше – к Уралу, в Сибирь, к Дальнему Востоку, а там океан… А там много необычных стран, а за океаном… Захватывало дух… Потом зачитывался Жуль Верном, не пропуская смотрел все выпуски передачи «Вокруг света», читая все что хоть как-то связано с географией. Я думаю, пожалуй, вот эта безумная тяга к путешествиям и заставила меня стать тем, кем я есть сейчас, заставила иметь возможность увидеть множество стран.-
– А, значит, эта тайная страсть сделал тебя одиноким, я ведь не ошибаюсь, у тебя нет семьи… – Ирина осеклась. Его глаза вдруг стали жесткими, мгновенно превращаясь в те узкие холодные щелочки, как в клубе, в момент грозящей опасности. Он молчал, разглядывая ее в эти щелочки, словно напряженно обдумывал опасную для него ситуацию.
– Прости, – опять покраснев, произнесла Ирина, – глупое женское любопытство, я правда не хочу вторгаться на твою территорию. —
– Пойдем в дом, – взгляд Кирилла стал мягче, – закат встречать прикольно на террасе, болтая ногами в теплой воде пруда.-
И это действительно было прикольно.
– А русалка ногу не пощекочет, – пошутила Ирина, покосившись на спокойно сидящего Кирилла, разглядывавшего что-то или просто смотрящего на воду пруда у ног.
– Нет, русалки в это время в лесу на ветвях сидят, – на полном серьезе ответил он ей.
– Кстати, ты что-то говорила о барабашках, – вопросительно глянул на нее Кирилл.
– Да так, – махнула рукой Ирина, – страхи детства. Я темноты всегда жутко боялась, ты знаешь, и до сих пор иногда с включенным светом одна в квартире сплю, а жила с родителями в частном доме. Как-то выскочила из своей освещенной детской комнаты зимним утром в темный зал, а в кресле сидит белый старик с длинной бородой… До сих пор жутко… Так и не знаю, откуда это видение. – Ирина покосилась на Кирилла, ожидая его реакции, и одновременно удивляясь своей необъяснимой открытости, зачем она это ему сказала. Она даже ведь родителям ничего не рассказала тогда, да и потом, старалась не вспоминать, а уж тем более никому не говорила об этом случае. Что он о ней подумает?
– Удивительно, – лишь спокойно произнес Кирилл, не отрывая взгляд от воды, – поэтому ты любишь природу, но боишься темноты – у тебя есть связь с тонким миром.-
– А у тебя? —
– Нет, – мотнул головой Кирилл, – ты женщина, у тебя это проявляется острее, а я… я всего лишь естествоиспытатель – мужчина, я люблю ночь, она обостряет чувства, а здесь в почти диком лесу и еще заставляет собраться и воспринимать, почти ощущать окружающую тебя тайную жизнь, как первобытный охотник. Хотя, к сожалению, здесь, по большому счету, до скукоты безопасно – везде датчики понатыканы. Придурков поживиться кругом полно.-
Красный шар солнца скатывался за горизонт, теряясь где-то в ветвях старых елей и сосен нетронутого леса окружающего такой претензионный дом современного горожанина. С уходящим солнцем в наползающих постепенно сумерках медленно, но верно пожирающих четкость окружающих предметов, наполняя пугающим мраком и лес, и кусты, и даже клумбы с цветами, приходила ночная прохлада, делая весьма чувствительной разницу температуры остывающего воздуха и нагретой жарким солнцем за день воды, и от этого болтать ногами в ней было еще приятней. Они молча сидели на краю деревянной террасы, лениво иногда разрушая ногой неподвижную гладь пруда. Неизвестно где витал Кирилл, явно полностью ушедший в свои глубинные думы и не обращающий на Ирину ни малейшего внимания. А Ирине становилось жутковато. Она совершенно отчетливо ощущала свое одиночество в этом отзывающимся непонятными, многочисленными звуками, почти диком лесу, глухой стеной стоящим вокруг маленького островка цивилизации. Ей мерещились сумрачные тени в кустах, какое-то движение и осторожное любопытство проснувшихся ночных жителей окружающего мира, для которых закат являлся началом их активного существования. Она даже боялась вглядываться в ночной лес, с ужасом ожидая, что может увидеть нечто, пугающее и непонятное.
