— Ага. Пару лет назад она дарила мне свои, тогда еще неумелые, ласки, — Вадик встает и тянется за пиджаком: кажется, интерес к разговору он утратил.

— Почему это, интересно, неумелые? — Я возмущен манерой, в которой общается этот придурок. — Может, все дело в тех, кому их дарят, чувак?

— Тогда еще неумелые. Теперь-то, скорее всего, они умелые. — Он примирительно смотрит на меня. — Прости, не хотел тебя обидеть. Я уже бухой. Просто мне тогда не повезло, а тебе теперь, наоборот, очень повезло с этой Решетниковой. У тебя с ней все серьезно? Я не знал. Хочешь еще шампанского?

— Давай. — Я расслабился. Он действительно прикольный, этот Вадик, просто любит выебнуться. Но это смотря как себя позиционировать. Со мной-то такие приколы не прокатят, я и сам такой. — У меня с ней ничего серьезного, так просто. Одна «из», понимаешь, о чем я? А Лена — моя девушка.

— Конечно! — Он тоже улыбается, наливает шампанского и чокается со мной бутылкой. — Мы друг друга поняли!

— А она у тебя давно работала?

— Я же тебе говорю, пару лет назад. В Ростовском филиале, если ты ничего не имеешь против. Надо признать, у нее почти нет южного акцента и великолепное тело.

— Странно. — Мне кажется, он чего-то путает. У Риты нет никакого акцента, хотя… — А зачем ей было работать, с ее-то родителями-газовиками?

— С какими родителями? Фак, в носу першит, не могу больше. — Он наливает шампанского в бокал. — Ну, может быть, тогда у нее еще не было родителей-газовиков. А переехала в Москву — и появились. Давай выпьем еще! Как там у газовиков говорят? «За нас, за вас, за нефть и газ»? Может, я вообще не ту Риту имею в виду?

Я отхлебываю шампанского и чувствую, что напиваюсь.

— То есть как? — но договорить мне не дает возвратившаяся к столу компания. Антона среди них не видно.

— Ебаный насос, Вадик, где ты был?! - картинно возмущается раскрасневшийся парень в футболке с принтом в виде анаши.

— Он работал с молодежью. Да, дорогой? — Вадика обнимает стройная шатенка лет двадцати пяти. Вероятно, это и есть пресловутая Наташа.

«Обломись, детка», — думаю я и сваливаю к туалетам. Проходя мимо танцпола, встречаюсь взглядом с Ленкой и показываю ей жестом: «пять минут».

Удивительно, но перед туалетами нет вечной толпы, только две молодых девушки делают вид, что моют руки, хотя сами наблюдают в висящее на стене большое зеркало за входящими и выходящими.

— Антох, открывай! — Я дергаю дверь мужского туалета. — Свои.

Тишина.

— Антох, ты чо, оглох? Открывай, — зову я звенящим шепотом, прислонившись к двери.

— Я выхожу уже, у меня нет ничего, — раздается из-за двери. Девчонки прыскают со смеху.

— Все окей, я из отряда «Спасатели Малибу». — Я изображаю, что предъявляю им ксиву. — За дверью мой сотрудник.

Дверь открывается, чуть не хлопнув меня по лбу.

— Сука ты жадная! — говорю я Антону. На его лбу капельки пота, глаза блестят, как новогодний шарик — сразу видно, «ничего не было»! — Не оставил брату?

— Иди к черту! — Антон выталкивает меня из дверного проема, одновременно приветствуя жестом телок.

— Последнее с пацанами делил, никого ни разу не слил. Не запалил. Так наш Антоха жил, — на ходу импровизирую я.

— Слушай ты, еврейский Эминем! — Антоха обнимает меня и выводит на танцпол. — Я чего, весь вечер должен ждать, пока ты с гламурными чуваками наговоришься?

— А у кого есть? — спрашиваю я.

— Чего?

— У кого есть?

Но Антон не слышит, мой голос заглушает хрипящий из динамиков «Дельфин».

С утра приходят ко мне люди разные,

Бледные, прям на пороге могут скончаться,

И всякие другие разнообразные.

Розовые, еще не успели сторчаться…

Я выхожу на танцпол и прижимаюсь к Ленке. Веселее не становится.

— Как только мы попадаем в большую компанию, ты сразу теряешь ко мне интерес, — говорит мне на ухо Ленка.

— Лена, ну что ты такое говоришь? — Я начинаю строить из себя оскорбленного. — Ты же сама сказала, что у Вадима ко мне дело. Вот мы его и обсуждали.

— Удачно обсудили? — Она смотрит куда-то в район моих ноздрей. Я хочу незаметно промокнуть нос, но вспоминаю, что незачем.

— Обсудили, потом еще договорим.

— Поедем домой! — Она прижимается ко мне еще сильнее.

— Так быстро? Неудобно, у твоего друга день рождения. Давай еще посидим?

— Давай, — грустно отвечает она.

Вернувшись с танцпола, я вижу, что компания поредела. По обе стороны от Вадима сидят девочки, он пьет виски, волосы растрепаны, глаза мутные. Напротив него парень в наркофутболке мотает головой и орет:

— Это так устроено, понимаешь! Хочешь ты этого или нет, но оно так работает!

— Боря, я тебя умоляю! Это у тебя в Киеве так оно работает, потому что пока лохов больше. Но это временно. Нельзя плыть в потоке, нужно играть на опережение, врубаешься? — Вадим тычет пальцем чуваку в лоб. — И потом, все вещи не упакуешь я розовую бумагу. Я тебе как бывший рекламодатель скажу: я не верю в то, что под соусом гламура можно одинаково хорошо продавать дрянное игристое итальянское вино и латвийские шпроты.

Девушки заливаются хохотом. Играет «Мумий Тролль» — «Невеста».

— А я скажу, что можно и шпроты! — Чувак икает. — Каким образом, скотина ты пьяная, а?

— Если шпроты гламурные. — Чувак обводит глазами присутствующих и пьяно улыбается.

Девушки снова веселятся. Вадим откидывается на спинку кресла и закуривает. Увидев меня, он преображается:

— Вот кто нас рассудит! — Он хлопает Борю по руке. — Старичок, посмотри на этого парня. Он колумнист «Одиозного журнала», как раз пишет обо всей этой шняге.

— Зашибись, чувак, просто зашибись! — Я качаю головой. — С каких это пор продавцы отравленных кремов стали называть творчество шнягой? Это уже было в новостях? Я что-то пропустил?

— Прости, брат. — Вадик поднимает руки вверх… — Я бухой. — Творчество, Андрей. Конечно творчество!

«Этот тоже назвал меня братом, — думаю я, — налицо симптоматика».

— Скажи, Андрей, что самое крутое на сегодняшний день? — обращается ко мне этот Боря. — На что одинаково клюют менеджеры среднего звена и женщины средних лет?

— Биологические добавки? Фитнес? Рестораны молекулярной кухни? — (Откуда я знаю, о чем вы тут спорите, пьяные кретины!) — Однополая любовь? Гангста-рэп? Черная культура? Гангста-рэп как часть черной культуры — это, на мой взгляд, очень круто!

— Бьешь в яблочко, — хлопает в ладони Вадим, — точнее и не скажешь. Черная культура, йо браза!

— Не передергивай! — орет Боря. — Он все правильно сказал. Андрюш, я твой коллега, главный редактор мужского журнала в Киеве. Я пытаюсь доказать этому ослу, что можно с одинаковым успехом продать и рабочему с колхозницей, и менеджеру с моделью одно и то же, если упаковать это в…

— Люди, как сороки, бросаются на все, что блестит, — повторяю я однажды услышанную где-то фразу. — Все хотят праздника, одним словом… — Я делаю круговые движения указательным пальцем левой руки, будто бы крутя на нем связку ключей. — Одним словом… glamurous glue… гламурный клей…

— Именно! — Боря бьет ладонью по столу. — Выпьем?

Я киваю.

Боря наливает всем шампанского.

— То есть ты хочешь сказать, что можно «гламуризировать» все что угодно? — прищуривается Вадим.

— Все зависит от таланта креативщика, старичок, — подначиваю я.

— А, понятно. У нас в гостях «мальчик — ходячая цитата»! — Вадим делает глоток шампанского.

Девушки прямо-таки лопаются со смеху. Интересно, они вообще говорить умеют? «Rape me, rape me in, my friend, — поет Курт Кобейн.

— Следи за базаром, чувак! Я тебе не какой-нибудь Тимати, я знаю улицу. — Я беру бутылку и отпиваю прямо из горла, струя вспененной жидкости чуть не вырывается наружу.

— Вот именно, Вадик, вот именно. — Боря зевает. — При наличии таланта можно даже шпроты гламурно упаковать. Всем колхозницам банка шпрот покажется круче модного кафе, если Андрюха напишет, что в модных кафе Парижа только шпроты и едят. Вопрос цены вопроса. И наличия таланта, you know.