– Значит, их покарал Ахилл? – спросил Алкиний.

– Наверняка, – кормчий кивнул. – Некоторые считают Ахилла покровителем мореплавателей. И вот что я тебе расскажу: бывалые моряки, ходившие к острову, утверждают, что собственными глазами видели Ахилла. Он указывал им, где лучше стать кораблям на якорь. А если кто пристанет к северной или южной стороне острова и начнёт подниматься ветер, способный повредить суда, то Ахилл извещает об этом моряков у кормы, приказывая им укрыться от ветра, переменив место стоянки.

– А почему на острове запрещено ночевать? – удивился Алкиний, заинтригованный рассказом старого моряка. – Ты, кажется, упоминал об этом в недавней беседе.

– Потому что существует негласный закон, – пояснил Медрей, – что после захода солнца люди должны непременно вернуться на свои корабли. Ни в коем случае они не могут ночевать на земле, а если отплыть не позволяет, скажем, погода, то можно заночевать на корабле, хорошо привязав его на случай разыгравшейся бури.

– Но я не понимаю? – не унимался юноша. – Каков смысл в этом запрете?

Моряк задумчиво погладил бороду:

– Рассказывают, что ночью Ахилл гуляет вокруг храма со своими друзьями: Аянтом Оилеевым, Аянтом Теламоновым, Патроклом, Антиохом и возлюбленной своей Еленой. Ночующие на кораблях у берега моряки, много раз слышали сладкозвучные переливы кифары и мелодичный голос Ахилла, воспевающего былые победы в Троянской войне…

Между тем, небо на горизонте немного посветлело. Близился рассвет.

– Но ведь мы плывём на остров не по своей воле, – возразил Алкиний. – Ведь нас силой заставляют участвовать в этом.

Медрей снова тяжело вздохнул:

– В глазах Ахилла это не оправдание. Он страшен во гневе и разбираться, кто виноват больше, а кто меньше, не станет. Попомнишь мои слова, плыть на остров – верная смерть…

От последнего слова, произнесённого стариком, юноша вздрогнул, и сердце его при мыслях о Миде, заполнило отчаяние.

…Расставание было тяжёлым. Тягостное предчувствие на душе у юноши после недавнего разговора с Медреем не оставляло его ни на секунду. В тот день у Миды на лице снова были слёзы. Алкинию всё же приходилось покидать её, обрекая на душевные муки, возможно, даже и несравнимые с его собственными. Но ничего нельзя было сделать. Изменить. Так распорядились боги и всемогущий рок.

Корабли были сделаны на славу.

Один из них был назван именем царицы Силеи, второй, по настоянию Алкиния, эллины нарекли «Мидой», а третий остался безымянным, ибо на то, чтобы подобрать имя и ему, попросту не хватило времени – царица желала совершить набег на остров до конца весны.

Воительницы грузились на корабли вместе с конями, поскольку и не мыслили себя без них, презирая пеший бой. Царица Силея лично следила за погрузкой, ожидая немедленного отплытия. Оставшиеся на берегу в качестве заложников эллины тоскливо, с двойственным чувством печали и радости, наблюдали за отплытием товарищей издалека. Среди них волей жребия оказался и Медрей, не рассчитывающий на то, что корабли благополучно вернуться назад.

Предводительницей отряда амазонок, которые должны были напасть на храм Ахилла, была назначена любимица царицы Силеи Дара. Уже немолодая, в многочисленных боевых шрамах, она вселяла в эллинов поистине мистический ужас своим исполинским ростом и выжженным правым глазом.

Когда все уже погрузились на корабли, у моря остались стоять лишь Алкиний с Мидой, не в силах разжать объятий. Царица Силея, презрительно смерив юношу взглядом, отошла в сторону, давая возможность младшей сестре попрощаться.

…Лёгкий бриз красиво разметал чёрные как смоль волосы девушки по плечам, а в её глазах застыла, как показалось Алкинию, вечная печаль и он почувствовал, что они прощаются навсегда. Это было невозможно, ведь только богам позволено предугадывать события наперёд. Видеть будущее и, при желании, менять его.

Протянув руку, Алкиний осторожно коснулся развивающихся волос девушки.

– Прощай… – едва слышно прошептал он.

Покинув устье Термодонта, корабли направились к острову Ахилла, до которого было около двух тысяч стадиев. Обученные греками мореходному искусству, воительницы с энтузиазмом взялись за вёсла. Женщины почти не разговаривали с моряками, держа их на дистанции, хотя все распоряжения, связанные с управлением кораблями, выполняли беспрекословно.

Те несколько дней, пока они плыли, Алкиния не покидали тревожные предчувствия. И вот, когда до острова оставалось совсем уже немного, Алкиния посетил удивительный сон.

…Он долго блуждал тёмными лесными тропами, ища выход, спотыкаясь и падая, рассекая в кровь колени и руки. Ему всё казалось, что где-то совсем недалеко его ждёт Мида, он слышал её голос полный тоски. Она звала, но сомкнувшиеся вокруг деревья, не пропускали Алкиния к ней. Потом он вдруг оказался у прекрасного храма с высокими колонами и куполообразной крышей.

Храм сиял неестественной белизной, резко выделяясь на фоне чёрного леса. Юноша сделал шаг и оказался на его пороге.

Внутри храма был алтарь, у которого горел жертвенный огонь. Над ним высилась большая, в рост человека мраморная статуя прекрасного молодого мужчины с чистым ликом божества, а вокруг блистало золото в туманном сияющем ореоле. Здесь были чаши, драгоценные камни, прекрасные перстни, чеканные тарелки из серебра и ещё много других сокровищ…

Алкиний не смог всего рассмотреть – его взгляд сразу же приковала статуя. Теперь он ни на секунду не сомневался, что во сне попал в тот самый храм Ахилла, куда и плыл.

Когда он подошёл к алтарю ближе, статуя вдруг ожила, и с пьедестала спустился высокий мужчина с золотыми волосами и в золотой накидке.

Пораженный Алкиний понял, что ему явился сам Ахилл.

– С миром ли ты пришёл в мой храм, чужеземец? – спросил герой, легко касаясь ладонями жертвенного огня.

…Алкиний отпрянул, видя что руки героя не горят. Но ведь так и должно было быть, ведь это всего лишь сон?

На какой-то миг юноша усомнился в реальности происходящего, но Ахилл, словно почувствовав, тут же, грозно нахмурился:

– Я вижу в твоём сердце великую скорбь и сомнение. С миром ли ты пришел сюда?

Алкиний сделал шаг назад, ибо сон принимал зловещий оборот. Юноша хотел, проснуться, но не мог, а лицо великого героя было уже совсем рядом…

– Зачем спрашиваешь ты, если и сам прекрасно знаешь ответ, – еле выговорил молодой грек, пытаясь не смотреть на сияющие одежды победителя Трои.

– Как смеете вы, эллины, участвовать в столь низком замысле? – гневно пророкотало под сводами храма. – Как смеете являться на мой остров с недостойными помыслами?

– Нас заставили, – закричал Алкиний, ударяя себя кулаком в грудь. – Силой заставили сделать это. Наши братья остались на материке в заложниках. Мы не могли поступить иначе…

Покачав головой, Ахилл сделал небрежный знак рукой:

– Иди, смертный, всё, что хотел, я уже сказал…

В ту же секунду храм подернулся рябью, его очертания, словно отражённые в воде, расплылись. Яркий свет стал резать глаза, и Алкиний, инстинктивно прикрыв лицо, проснулся. Он лежал на палубе у мачты, и уже давно вставшее утреннее солнце нещадно светило ему в лицо, заставляя щурить глаза.

Вёсла были убраны, и корабли шли на одних парусах, чему способствовал хороший попутный ветер.

И Алкиний вдруг понял, что это был не просто сон. Это – предупреждение. Великий Ахилл знает о грабительских замыслах, плывущих на его остров амазонок.

Но в силах ли он, Алкиний, помешать святотатству? Можно поднять на кораблях бунт, но что сделают десять невооруженных эллинов против двухсот профессиональных воинов, не знающих ни страха, ни жалости? Можно под покровом ночи покинуть корабли и, привязав себя к пустым деревянным бочкам, дождаться какого-нибудь торгового судна, которые были частыми гостями в этих водах… Нет, и это не выход. Воительницы вполне могли и сами вернуться обратно, значит, заложников ждет неминуемая казнь. А если корабли вообще не возвратятся до начала осени, царица Силея наверняка прикажет убить эллинов, обвинив в вероломстве их же уплывших товарищей.