Действительно, 23 августа кольцо окружения замкнулось. А ночью начальник политотдела полковой комиссар П. И. Горохов{9}, энергичный и неутомимый, передал мне одобренный Военным советом 1-й армейской группы войск текст обращения советско-монгольского командования. В обращении говорилось:
"Японские солдаты!
Вы окружены монголо-советскими войсками. Вы сидите в окопах без воды. Ваши склады с продовольствием, горючим и боеприпасами взорваны, а артиллерия раздавлена советско-монгольскими танками. В воздухе господствует советско-монгольская авиация. Если вы хотите сохранить свою жизнь, сдавайтесь немедленно. Часть полковника Экки пыталась оказать сопротивление и 23 августа была уничтожена полностью. Вас постигнет та же участь, если вы не сдадитесь".
К 6 часам утра 20-тысячный тираж этого обращения был отпечатан и без промедления сброшен с самолетов над окруженными. На барханах то тут, то там замелькали белые флаги и поднялись первые фигурки, но большинство японских солдат не сделали и шагу: тут же на месте они были расстреляны своими офицерами. От тех же, кому все-таки удалось перебежать, мы узнали, что японские генералы скрывают от солдат факт окружения. Мы тут же написали об этом одну за другой несколько листовок, повели непрерывные агитпередачи по звуковещательной станции, и над вражескими окопами снова взметнулись белые флажки, но офицеры опять расстреливали солдат, пытавшихся перебежать к нам. Так повторялось неоднократно еще в течение нескольких дней. Последнее слово осталось за оружием: в ночь на 31 августа ликвидация окруженной группировки была завершена. Границы братской Монгольской Народной Республики остались незыблемыми.
Японские милитаристы получили на Халхин-Голе наглядный урок.
* * *
Мы навещали лагерь, где содержались пленные японские солдаты. Плен пошатнул их былые представления, некоторых заставил изменить свои взгляды. В ожидании репатриации они смотрели советские кинофильмы, слушали доклады и лекции, читали на родном языке книги о Советском Союзе. Перед отправкой на родину многие пожелали оставить нам на память слова благодарности. Привожу выдержки из их записей: "Господа красноармейцы очень добродушны"; "Когда я возвращусь в Японию, всем расскажу о сердечном отношении ко мне солдат и офицеров Красной Армии"; "Не понимаю, для чего нам нужна была эта война"; "Россия в войне сильнее Японии"; "Русские солдаты изо всех сил ухаживали за нами, больными". Многие отмечали: "Пища в Красной Армии очень хорошая". В этом, как и в другом, они не кривили душой. Когда в сентябре пленных доставили к границе, их лица заметно округлились...
Но вот военнопленные, миновав проволочное заграждение, перешагнули границу, вступили на землю Маньчжурии. И что это? Тут же, на наших глазах, солдаты подвергались оскорблению и унижению, на их головы нахлобучивались "колпаки позора". Колпаков не хватило (японское командование явно не рассчитало), и в ход пошли обыкновенные мешки. Мне стало не по себе...
Чему учит опыт
Мирные переговоры с Японией завершились в октябре, и войска 1-й армейской группы переходили на зимние квартиры. Политработники, прикомандированные к политотделу, возвращались в Москву. Не все, конечно. Часть из них, в том числе и я, продолжали службу в войсках. Напряженность на наших дальневосточных границах сохранялась. В Европе гитлеровская Германия вела боевые действия против Польши, положив, таким образом, начало второй мировой войне. В этих условиях закрепление кадров в развернутых соединениях представлялось нам вполне естественным. Хотя мне лично было жаль расставаться с академией и ее слушателями, педагогической работой, с Москвой...
Наш политотдел подводил итоги, анализировал опыт партийно-политической работы в боях, который, как нам представлялось, должен был способствовать дальнейшему повышению боевой готовности войск. Всестороннему анализу подвергалась и практика идеологической работы, которую проводил политотдел среди солдат и населения противника.
Слов нет, только что закончившаяся "необъявленная война" велась сравнительно малыми силами и непродолжительное время, хотя сражения и носили ожесточенный характер. Приобретенный опыт по работе среди войск противника был, естественно, недостаточен для больших широких обобщений. И все же мы могли сделать важные выводы. Во-первых, чтобы успешно вести работу по разложению войск противника, надо хорошо знать его, иметь о нем постоянную исчерпывающую информацию, оперативно ее использовать для агитационных выступлений, разумеется, на языке противника; во-вторых, идеологическую работу на войска противника необходимо строить в органической связи с боевыми действиями своих войск с учетом оперативных планов командования; в-третьих, командиры и политработники должны быть хорошо знакомы со средствами, формами и методами работы по разложению войск противника, их применением в различных боевых условиях; в-четвертых, для ведения пропаганды и агитации на войска противника политорганы должны располагать специально подготовленными кадрами политработников, владеющих соответствующими иностранными языками, знающих противоборствующую страну и армию. И конечно же, иметь необходимые технические средства, приспособленные к эксплуатации в боевой обстановке.
На Халхин-Голе в полной мере подтвердились слова М. В. Фрунзе о политической работе как "добавочном роде оружия"{10}. Именно оно, это оружие, помогло деморализовать маньчжурские и баргутские части, оказать определенное влияние на морально-политическое состояние японских солдат.
Опыт Халхин-Гола при всей его скромности побуждал во мне стремление пополнить свои знания, глубже понять закономерности идеологической борьбы. И я задался целью под этим углом зрения заново проштудировать ленинские произведения. Такая возможность представилась неожиданно быстро: в ноябре меня вызвали в политуправление РККА и, заслушав сообщение о работе нашего отделения, вручили мне путевку в подмосковный санаторий "Архангельское". Так кстати подвернувшийся отпуск я и решил посвятить теоретической подготовке.
