Немцам вдалбливалось, что Гитлер олицетворяет добродетели германской расы, что он и Германия - понятие единое. Немудрено, что все это отучало думать. Больше того, фашизм объявлял борьбу самостоятельному мышлению: "тот, кто думает, всегда пребывает в сомнениях"; "народ с твердой верой единственная сила, с помощью которой фюрер приведет к великой победе"; "высшая государственная задача - не терпеть никаких мыслей, а культивировать единое национал-социалистское убеждение". Даже давний и верный сподвижник Гитлера, его правая рука, министр вооружения А. Шпеер, осужденный Нюрнбергским судом за тяжкие преступления перед человечеством, признал, что в гитлеровском рейхе "у 80 миллионов людей было отнято право на самостоятельное мышление, они были подчинены воле одного человека".
Радио и газеты, книги, театр и экран внушали: "Любыми средствами завоевать весь мир, создать великую германскую империю, тысячелетний рейх"; "Вытеснить и истребить славянские народы"; "Убить каждого, кто против нас"; "Уничтожай в себе жалость и совесть, убивая всякого русского, советского, этим ты прославишься навеки"; "Сотрем с лица земли Москву и Ленинград. Уничтожим русскую нацию". Так фашизм разлагал немцев - трудолюбивый и талантливый народ, некогда давший миру величайших философов, поэтов, писателей, композиторов, художников, творения которых перешагнули границы Германии. Сейчас через границу Германии перешагнул вооруженный до зубов ландскнехт.
Мы, конечно, знали об этой системе оболванивания немцев: до 1939 года она проводилась совершенно открыто под лозунгом "Дранг нах Остен". После заключения с Советским Союзом Договора о ненападении антисоветская пропаганда перекочевала в солдатские казармы, на закрытые сборища нацистов, а с началом войны она вновь зазвучала в полный голос, только стала еще более шумной, еще более крикливой и злобной. Но мы не представляли себе, насколько глубоко яд нацизма проник в души многих немцев, насколько кровавый террор обезволил их, насколько страх и слепое повиновение связали им руки. Значительно позже выяснилось, что нацисты уничтожили 10 000 одних только активистов и функционеров КПГ. Правда, в Германии продолжали действовать силы Сопротивления (сегодня мы даже знаем точное число антифашистских организаций - 112), возглавляемые коммунистами, но они находились в глубоком подполье и не могли в то время стать массовыми, чтобы открыто выступить против нацистского аппарата насилия и террора. Однако ничто не могло поколебать нашей уверенности в том, что классовая солидарность, пролетарский интернационализм возьмут верх. "Мы верили, говорил Л. И. Брежнев, - что дух сопротивления фашизму жив и на немецкой земле, что в подпольных группах и тюремных казематах бьется сердце будущей Германии"{30}.
Опираясь на антифашистов
Мы все чаще задумывались: неужели солдаты фюрера, вчерашние рабочие и крестьяне, и в самом деле невосприимчивы к советской пропаганде? Неужто и впрямь нацистам удалось отучить людей думать, понимать преступность войны, которую они ведут? Даже немецкие коммунисты, покинувшие Германию после фашистского переворота 1933 года и хорошо знавшие свой народ, не могли в то время толком объяснить, что же произошло с их соотечественниками, каким образом нацистам удалось изуродовать сознание и психологию немцев, лишить их способности мыслить. "Как только молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, свершится эмансипация немца в человека"{31} эти известные слова К. Маркса часто повторялись в наших разговорах тех дней.
Должен заметить, что наши пропагандистские выступления, рассчитанные на немцев, в основе своей четко и убедительно разъясняли коренные вопросы войны и мира. В частности, такие листовки, как "Кому нужна война?", "Кто правит Германией?", "За что вы воюете" и многие другие, должны были побудить немецких солдат если не к действию, то хотя бы к размышлению. И мы располагали на этот счет некоторыми свидетельствами. Сошлюсь на факты. В дневнике унтер-офицера штабной роты 162-го пехотного полка 61-й пехотной дивизии Гейнца Пушмана, убитого в бою, говорится: "Сегодня русские самолеты засыпали нас листовками. Это уже не первый раз. Читали почти все, даже офицеры. Советские листовки помогают понять, что именно происходит. Меня всегда поражала способность комиссаров просто и ясно изложить самый сложный вопрос. Кроме того, меня сильно интересует вот что: где научились большевики писать простым и понятным языком. Вот это действительно пропагандисты! Наш Геббельс им в подметки не годится". Эта запись помечена ноябрем 1941 года. В том же месяце ефрейтор В. Сивере из 123-й немецкой пехотной дивизии писал отцу, вероятно, после прочтения наших листовок, разоблачающих национал-социалистов: "Теперь я понял, что Гитлер проповедовал расовую теорию только для того, чтобы вбить в наши головы идею захвата чужих земель и порабощения других народов"{32}.
Но таких дающих себе труд задуматься немецких солдат в первый год войны было еще очень мало. Основная их масса оставалась в плену фашистской пропаганды.
В чем же дело? Что надо предпринять, чтобы наши издания и агитпередачи неотразимо воздействовали на военнослужащих вермахта? В те дни, в сентябре 1941 года, я получил от батальонного комиссара Н. Ф. Янцена, редактора газеты "Зольдатен фройнд" (политуправление Северо-Западного фронта), деловое и критическое письмо, которое свидетельствует, что фронтовые политработники также задумывались о еще слабом влиянии нашей пропаганды на войска противника. Янцен писал, что, по его наблюдениям, листовки доходят до немцев, они их читают, но не всегда верят им. Одна из причин - слабая вооруженность листовок убедительными аргументами и доводами. "Наша пропаганда, - утверждал Н. Ф. Ян-цен, - голая агитация". Исключение, по его мнению, составляет лишь газета "Фронтиллюстрирте": она интересна и убедительна, ее с доверием читают немцы, потому что и иллюстрации, и короткие подписи к ним без лишних слов бьют не в бровь, а в глаз. Спору нет, "Фронтиллюстрирте" (редактировал ее батальонный комиссар Л. А. Железнов, опытный журналист-"правдист") -привлекала своей актуальной иллюстрацией. Но это не означало, что другие средства агитации исчерпали себя. В главном же Н. Ф. Янцен был, безусловно, прав. Мы еще не научились находить и умело использовать сильные аргументы, доводы и факты, которые заставили бы самоуверенного и обманутого солдата-гитлеровца думать. А ведь именно здесь проходила та линия фронта, которую должны были прорвать именно мы, пропагандисты. Словом, "внешняя политработа" все еще слабо проникала в глубь вражеской обороны. И хотя политорганы старались делать все, что было в их силах, им явно не хватало мастерства, искусства ведения идеологической борьбы. Я имею в виду прежде всего агитацию, непосредственно обращенную к солдатам противостоящих частей и соединений и органически увязанную с боевыми действиями наших войск на том или ином участке фронта. Между тем успешные контратаки на ряде направлений давали, казалось бы, нужный материал для такой агитации, но он либо использовался далеко не всегда и далеко не в полной мере, либо не использовался вовсе. Тут сказывалась неопытность политработников, да и недостаток мобильных технических средств, в результате чего благоприятные возможности воздействия на вражеских солдат упускались.
