Я вернулся в комнату с босыми ногами. Софья бегло пробежалась по ним, сделала озадаченное выражение лица и затем спросила:

– Где твои носки?

– Я их слегка намочил. – Признался я. – Не комфортно было, вот и стянул.

– Может быть тебе тапки дать?

– Нет, спасибо. – Выпалил я и тут же пожалел об этом.

– Так тебе нравится моя комната?

Я положительно кивнул.

– Даже очень. Милее комнаты в жизни не видал.

Здесь пахло ее мягкими духами. Я вдруг вернулся мыслью к тому, что на кухне мне очень хотелось ее обнять. Присев на мягкую кровать, я похлопал рукой по покрывалу, говоря:

– Садись рядом.

Она повиновалась. Неуверенно примостилась на краюшке и посмотрела на меня ясными, но все еще печальными глазами.

– Ну, что такое? – Спросил я ее несколько подбадривающим тоном. – Что случилось?

Я знал Софью всего месяц, но распознать ее печаль для меня не составляло никакого труда. Все дело было в глазах. Порой, в этих черных кружочках отсвечивалось безмятежное, подлинное счастье и жизнелюбие, а иногда – отчаянное горе и вселенская тоска.

Она не сразу ответила. Опустила голову, заправила прядь волос за ухо и вздохнула. Я медленно придвинулся к ней и обнял ее плечи.

– Не хотелось тебе говорить… – Начала она. – Не хотела портить настроение.

Это меня несколько испугало, я сразу начал выдумывать, что же могло произойти с ней такого, что может испортить мне настроение.

– Ты о чем? – Спрашиваю.

– Помнишь, я говорила тебе про Германию?

Она как-то рассказывала мне о том, что ее родители хотят эмигрировать в Германию. Они были верующими. Софья часто рассказывала мне о Боге, рае, аде, заповедях, Иисусе. Я верил, но недостаточно искренне. И по ее словам, я не был спасен, и у меня не было билета в Царство небесное.

Ее семья собирались в каком-то христианском центре. Там проводились служения каждое воскресенье. У нее в Церкви было всего человек пятьдесят, но их основная Епархия находилась в США и Германии. Вся эта община была русскоговорящей. На тот момент мне это казалось безобидным. «Ну, хотят они жить в Германии и все» – думал я. – «Я тоже много где хочу жить, однако остаюсь здесь, на Родине».

– Да, припоминаю. – Сказал я настороженно.

– Так вот, родители твердо решили переехать туда. – Выдала она.

В этот момент меня словно обухом по голове ударили. Не поверив своим ушам, я переспросил:

– Что?

– Мы переезжаем, Адам. Через месяц, наверное, уедем. – Трагично заявила она и поспешно добавила. – Но это ничего. Ничего, слышишь? Мы ведь будем общаться…

И тут я неумышленно перестал ее слушать. Отдалился, погрузился в полнейший сумбур, и пустился в свистопляску. Все вокруг помрачнело. Но, кажется, она дальше сказала, что-то вроде: «…ведь есть интернет, телефон и многое другое». Благодаря своим необузданным мыслям я провел себя через всю жизнь, представляя, как вечно буду слоняться по этой земле одиноким волком и, в конце концов, умру в горьком, полнейшем одиночестве. Я даже нафантазировал, какой на мое холодное тело наденут костюм. Вероятно, черный. И галстук нужен, обязательно. А еще я никак не мог определиться с тем, какое у меня будет выражение лица и цвет кожи. Насколько я буду бледный? «Хватит!» – подумал я. – «Мне уже восемнадцать, а я такой идиот».

– Почему ты молчишь? – Тревожно спросила она.

– Но… – Заикнулся я.

Она схватила меня за руку и прижалась ближе. Я почувствовал тепло ее хрупкого тела.

– Весь этот месяц мы будем вместе, да? Да ведь? – Спрашивала она.

Я молчал и думал. Что ж такого я тебе сделал, госпожа Вселенная, что ты одарила меня столь неприятными стечениями обстоятельств? Сначала ты намочила и порвала мои носки, а теперь лишаешь меня той девушки, которая мне действительно стала дорога. В кой-то век ко мне потянулась непорочная, сватая душа милого и красивого существа – не проходит и месяца, как она заявляет, что скоро уезжает.

– Да… – Сказал я несколько двусмысленно, обращая свое согласие не то к Софье, не то к самому себе.

Ей стало не по себе. Мой поникший, задумчивый вид вогнал ее в еще большую тоску и растерянность. Я это понял. Нужно было утешить ее, подать надежду, забыться самому, и заставить забыться ее. Ведь в такие моменты самое главное что? Не показывать виду. Не показывать печали. Сказать, что все будет хорошо. Мужчина на то и мужчина, чтобы решать проблемы или хотя бы создавать иллюзию того, что он решает их. И вдруг я придумал: впервые потянулся к ее бледным, девственным, немного вздутым губам и поцеловал их. Безгрешно, неожиданно, легко и томно. Тишина достигла максимума, и были слышны лишь ее неровные, взволнованные вздохи. Она сжала мою руку сильнее. И вправду все отдалилось назад: заботы, проблемы, печали. Были лишь мы. Мы и наш поцелуй. Раньше я не решался ее целовать, потому что она говорила, что целоваться можно только после свадьбы, но ведь это полная чушь, и она сама об этом знала.

В коридоре что-то зашуршало. Испугавшись, я попытался отпрянуть, но она не отпустила, и снова притянула меня к себе.

– Софа. – Сказал я, отклоняя голову назад. – Там кто-то есть.

Она пришла в себя и посмотрела на дверь, затем на меня.

– Это был мой первый поцелуй. – Призналась она, улыбнувшись, как маленький ребенок.

– Ты ангел. – Просиял я. – Не хочу тебя терять.

– Мы и не потеряемся. Мы будем вместе. Обещаю!

– Наверное, мне пора. – Сказал я.

– Ты уверен? Посиди еще немного.

– Нет, нужно идти. Мои родители будут переживать. Я и так уже засиделся.

– Ты тут не больше получаса.

Она действительно хотела, чтобы я остался. Но мне нужно было побыть наедине с собой, да и домой пора, это точно. Я еще раз поцеловал ее и взглянул в широко раскрытые глаза. В них отсвечивалась радость. Пусть даже эта радость пройдет, как только она останется одна. Я поступил, как мужчина. Первый в ее жизни поцелуй, подумать только! Неужели все эти годы, ты дожидалась меня, дурака? Неужели тебя никто не замечал? А может быть ты никого и не подпускала. Но тогда почему подпустила меня? Я поднялся и вышел в коридор.

– Какие у тебя планы на завтра? – Спросила она.

Я пытался впихнуть босую ногу в узкие туфли – безрезультатно. Софья заметила это и подала мне металлический рожок для обуви.

– Лето. – Сказал я, засунув наконец-то ногу. – Никаких планов.

– Позвонишь мне? Где-то в час дня.

– Не вопрос.

Она улыбнулась. Из комнаты вышла ее мама.

– Уже уходишь? – Она широко улыбнулась, как всегда.

– Да. Спасибо огромное за все. Рад знакомству!

– Взаимно, взаимно. – Добродушно кивала она.

Я посмотрел на Софью. Она начинала опять грустнеть.

– Не грусти. До завтра. – Сказал я и вышел.

На улице было свежо. Алмазные недосягаемые звезды хаотично разметаны по ясному безгранично-глубокому небосводу. Ранняя одинокая лилово-дымчатая луна взошла, осветив неправедный мир своим ровным, блеклым светом. Дома были раскиданы беспорядочно. Каждую минуту в чьих-то окнах гаснул свет.

Внутри меня было какое-то странное беспокойство. Всю жизнь я ориентировался на свои чувства. Нравится – возьму, сделаю, съем, поцелую. Не нравится – выкину, разрушу, выплюну, отвернусь. И в этот раз я быстро сориентировался. Тот поцелуй был точкой. Точкой в моих чувствах. «Любовь, ты ли это?» – Подумал я. – «Я не знаю тебя, и не могу знать наверняка. Но, кажется, это, в самом деле, ты, зараза». Перед глазами стояло чистое обворожительное лицо, в носу циркулировал запах ее духов и кожи, на губах остался привкус мягких девичьих губ, в ушах разносился тихий высокий голос, на руках ощущались длинные, темные локоны. Мои мысли разорвались на две части: одна часть называлась просто «она», а другая – «она скоро уедет».

На следующий день я позвонил ей ровно в час дня, как и просила. Во мне бушевало чувство трепета, но утро выдалось не совсем добрым. А она, напротив, была на редкость веселой. «Видимо вчерашний поцелуй выпустил в нее немалый залп бодрости, живости и радости» – думал я.