– Давай не будем считать чужие деньги, – сказал Горский, – а лучше вернемся к этой истории про твоих деловых друзей, у которых, вероятно, свои способы наколдовывать капиталы. Ты мне много нового рассказал, но к разгадке мы не продвинулись. Ясно, что кто-то, кто был в курсе истории с цветиком-семицветиком, подкинул этой Жене марку кислоты… то есть не кислоты, а этой отравы. Сделать это мог любой, выгодно это всем… впрочем, все это было и так ясно.

– Почему?

– По требованиям жанра. Герметический детектив. Шесть подозреваемых, одна жертва. В случае топорно сделанной работы убийца – тот, на кого меньше всего падает подозрение.

– В каком смысле топорной работы? – удивился Антон.

– Если автор – халтурщик, – объяснил Горский, – потому что если он не халтурщик, то подозрение падает на всех в равной степени. Хотя, конечно, есть определенные идеологические предпочтения.

– Что значит… – начал было Антон, но Горский, судя по всему, вышел на автономный режим и не нуждался в дополнительных вопросах.

– Что я имею в виду под идеологическими предпочтениями? – спросил он сам себя. – Ну, к примеру, в советских детективах старый большевик никогда не может оказаться преступником. И даже старый заслуженный рабочий. Опять же, если детектив написал англичанин и действие происходит где-то в Европе, среди немцев и французов, то вряд ли единственный затесавшийся в их ряды британец окажется убийцей. Или, возьмем, к примеру, евреев. Ни один уважающий себя русский автор не рискнет делать главным преступником еврея: потому что тогда он сразу попадет под традиционные обвинения в антисемитизме.

– Значит, Поручика и Альперовича можно исключить? – ехидно спросил Антон.

– Можно было бы, если бы ты был уверен, что автор этой истории – русский.

– А кем он, собственно говоря, может быть, если действие происходит в Москве?

– Знамо кем, – сказал Горский, закатывая глаза под веки, – кто у нас автор всех происходящих с нами историй? Вот Он-то и есть. И о его национальности лично мне ничего неизвестно. А ведь автор – главная фигура в детективе. Например, ты понимаешь, почему все преступления в классическом детективе совершаются из-за секса или денег? – продолжил Горский. – Просто потому, что канон задал Конан-Дойль, а его Холмс сидел на кокаине. Если бы на Бейкер-стрит ели мескалин, то в детективах совершались бы одни только ритуальные убийства.

– Я думал, – сказал Антон, – все убийства как бы из-за денег, потому что типа бизнес.

– Ну, – задумчиво сказал Горский, – это смотря как посмотреть. Можно ведь считать, что психоделия и бизнес – почти одно и то же. Просто в одном случае циркулирует космическая энергия, а в другом – финансовые потоки.

Антон вспомнил Лерины деньги, уплывшие в конце концов к безвестным драгдилерам, и кивнул.

– Я вот когда-то читал, едва ли не в школе еще, что люди употребляют наркотики, в смысле жесткие наркотики, из-за тяги к саморазрушению. Я, между тем, уверен, что смертность среди банкиров больше, чем среди наркоманов. По крайней мере – сегодня в России. Так что можно сказать, что трупы убитых в разборках соответствуют томящимся в дурке телам, потерявшим свою душу в бесконечных дурных и благостных трипах, – отчеканил Горский.

Воспоминания о дилерах снова напомнили Антону об ушедшем Диме Зубове.

– Ты говоришь, – сказал он, – убийцу определяет, типа, автор для своих идеологических штук. Тогда получается, что Зубов оказался подонком, потому что он – дилер. А торговать наркотиками как бы плохо.

– Да ладно тебе, – сказал Горский, – кто нынче не приторговывает? Дилер – это человек, у которого доходы от торговли наркотиками составляют приличную часть его доходов. Хотя бы треть. Но, конечно, этот веский довод в милиции не предъявишь. С другой стороны, торговать наркотиками – неправильно.

– Даже если это психоделики?

– Даже если. Деньги можно брать только на покрытие расходов. Если ты считаешь, что наркотики – дрянь, то нехуй их продавать. Это, так сказать, случай герыча. Если же считаешь, что они – как святое причастие, то как можно торговать святым причастием?

– А третьего варианта нет?

– Остальные варианты – линейная комбинация этих двух. С различными коэффициентами. И результат такой же. На 30 процентов подлец, на 70 – святотатец. Или – наоборот. Но это, конечно, не повод, чтобы не пользоваться услугами дилеров.

– А Зубов кто?

– Зубов – несчастный человек, которого никогда ничего не вставляет. То есть вставляет – но не до конца. И потому он живет отраженным светом – рассказами тех, кого вставило. Потому его и сжигает зависть к тем, кто получает опыт, которого у него все равно нет – что он ни пробует. Оттого он и продает, оттого и с Милой спал – ну, ты сам слышал.

– А почему с ним так происходит?

– Можно, конечно, сказать «карма» или чего-нибудь про эндорфинный баланс. Но я думаю, что он просто не может поверить в подлинность каждого своего переживания, психоделического в том числе. Он все время сравнивает его с тем, что читал или слышал. А это, сам знаешь, последнее дело. Короче, чужой трип ему всегда интересней, просто потому что – чужой. Вот он и меня упрашивал рассказать, что я увижу под его порошком.

– Но цену не сбросил! – возмутился Антон

– Конечно. Я же, по его представлениям, свой кайф получу, а он – только деньги. Кстати, я порошок для тебя брал.

– Для меня?

– Ну да. Смотри: у Холмса от кокаина была мания величия и он верил в силу своего разума. Ты, кстати, знаешь, что кокаин изобрел Фрейд?

– Нет.

– Еще один фанатик рационального постижения мира, насколько я понимаю. И на сексе его здорово клинило. Так вот, мы же с тобой – не кокаинисты и потому не думаем, что узнаем правду, потому что такие умные. Просто есть место, где эта правда лежит – и надо туда попасть и ее увидеть. Все факты про эту Женю у тебя есть, убийцу ты видел. Так что осталось чем-то подстегнуть интуицию – и все. Случай сложный, потому нужно особое вещество. А если простой, как с Милой, то и травы хватает.

– А с Милой разве была трава?

– Да я же сразу все понял, когда ты мне про Шиповского рассказал. Покурил – и увидел эту девушку, которая в замке с тронами и прекрасными принцами. И понял, что ее просто кто-то на это развел. Ну, а поскольку Олег сказал, что видел какого-то парня, а Алена говорила, что поругана с Милой, то все было ясно. Она кому-то рассказала, а он и воспользовался. Дальше – дело техники, сам видел.