– Да херня твоя водка, – добродушно говорил он, – только организм гробить. И доблести в этом никакой нет.

– А в чем она, бля, есть, доблесть твоя? – спросил Юрик.

– Да уж в калипсоле и то больше.

– В чем?

– В кетамине. Знаешь, такой… в ампулах. У первой аптеки продают.

– Так его что, пить?

– Зачем пить? – удивился Антон, – в мышцу колоть.

Эта идея – заменить алкоголь калипсолом – возникла после одной истории c кем-то из друзей Антона. Не то к Никите, не то к Саше пристал однажды отец: типа знаю я, что вы с друзьями наркотики употребляете, мол, и мне хотелось бы попробовать. Никита (или, соответственно, Саша) вкатил ему два куба гидео-рихтеровского калипсола и отправил его в жесткий полуторачасовой трип, а сам с интересом естествоиспытателя сел ждать последствий. Очнувшийся отец некоторое время лежал молча, а потом произнес:

– Это очень хорошая вещь. Правильная.

С тех пор венгерский пузырек с зеленой крышечкой всегда стоял у отца в баре – между постоянно обновляемой бутылкой водки и неизменной бутылкой виски Black Label.

Юрик, однако, оказался не столь продвинутым – и вместо того, чтобы отправиться с пацанами к первой аптеке, пошел прямо к владельцам ресторана, визжа, что их бармен только что пытался толкнуть ему героин. Попытки Антона объясниться, взывая к разуму собеседника («во-первых, у меня ничего с собой нет, во-вторых героин вообще говно, и в-главных, его же колют по вене, а я тебе что говорил? Я говорил „в мышцу“!») потерпели неудачу. Наутро он оказался безработным, хотя и не безденежным: по счастливому стечению обстоятельств зарплату ему выдали накануне. Сто долларов он заплатил за месяц вперед за квартиру, а на остаток купил у Валеры травы – чтобы не было проблем со всем остальным.

Антон опять уменьшил громкость – и в уши сразу ворвалась музыка из большого аудиоцентра, стоявшего где-то в углу комнаты. Песни Антон не знал, но похоже было на столетней давности диско… тех времен, когда он еще толком и не родился.

Поручик танцевал с Лерой, раскрасневшейся от водки и, видимо, напрочь забывшей о своих феминистких идеях, которые она так горячо отстаивала вчера. Все остальные галдели что-то свое, уже не слушая друг друга. Только Женя по-прежнему задумчиво стояла в стороне.

– У тебя отличный дом! – крикнула Лера Белову.

– Скажи спасибо Альперовичу! Его находка! – ответил он.

– А почему сам не взял? – спросил Альперовича Роман

– Зачем мне? – ответил тот, – у меня нет гигантомании. Мне бы чего поменьше.

– Восемнадцатый век, не хуй собачий! Красота! – кричал Белов, – главное – подоконники широкие.

Да, Антон его понимал. Дом даже ему понравился с первого взгляда. Снаружи он выглядел как самая обыкновенная помещичья усадьба, но изнутри представлял собой причудливый лабиринт, наполненный, вероятно, скрытым эзотерическим смыслом. Помещик-масон, построивший его в начале прошлого века, спланировал усадьбу в согласии со своими представлениями о гармонии. С последовательностью безумца он расположил комнаты в соответствии с неким символически-осмысленным планом. Сегодня уже нельзя было понять, что он имел в виду, но, казалось, стены еще хранили память о благих намерениях вольных каменщиков, руководивших крепостными строителями. Специфические нужды райотдела ОГПУ, располагавшемся в доме после революции, тоже наложили на планировку свой отпечаток. Оба крыла здания были перестроены в стиле обычных советских учереждений: коридоры и кабинеты с двух сторон. Возможно, подумал Антон, в этом тоже была своя эзотерика – но сегодня она забыта основательней, чем масонство.

Большевики не тронули только центральную залу и семь комнат, выходящих в нее. Неизвестно, для каких целей эти комнаты планировались изначально, но Владимир без особого стеснения разместил в них спальни, а залу превратил в столовую. Антону досталась комната на втором этаже – что его вполне устраивало.

Со своего наблюдательного пункта Антон пытался почувствовать скрытую гармонию семи комнат – безо всякого, впрочем, успеха. Почему так? Одни вещи легко цепляются одна за другую, словно части паззла, а другие, как не бейся, не укладываются. Что бы, интересно, сказал об этом дон Хуан?

Кассета кончилась, и пока Антон переворачивал ее, он успел услышать, как Поручик, подпрыгивая, кричит:

– Ромка, помнишь новогоднюю дискотеку?

– Я же никогда не любил дискотек, – ответил Роман.

– Ну да, – сказал Андрей, – ты тогда был комсомольским боссом.

– Я тоже, – сказал Владимир, – ну и что?

Он тоже уже подпрыгивал, напевая: «Синий, синий иней лег на провода».

– А помните, мы тогда анекдот сочинили и Кларе Петровне хотели еще его рассказать? – спросил Поручик. – Про то, как выходит Леонид Ильич, достает текст речи и читает, – Поручик на секунду замер и скорчил рожу, имитируя покойного генсека: «Дорогие товарыщи, вас никогда не били мокрым веслом по голой пиз… простите, я случайно надел пиджак поручика Ржевского». Идеальный анекдот, точно.

Антон перевернул кассету и включил плейер. Ради одного этого стоило ехать сюда. Тупой анекдот, сочиненный пьяными восьмиклассниками черт-те сколько лет назад, открывал правду: существовал изначальный мир, в котором жили все герои анекдотов, выходя оттуда то в одну, то в другую шутку. Юлик Горский рассказывал ему в свое время про универсальный мир идей («сокращенно он должен называться универмир, наподобие универсама», – предположил тогда Саша) и, видимо, даже у Поручика было ощущение этого мира.

Все было правильно. Правильно было три недели ездить по гостям, курить, слушать новые треки Orbital, Moby или The Foundation K, читать по вечерам Кастанеду и не предпринимать никаких шагов, чтобы найти работу. До тех пор, пока три дня назад не раздался звонок, и Сергей, с которым они были знакомы еще по временам «Санта-Фе», не предложил ему подработать на частной вечеринке у одного из его приятелей, который как раз искал себе «не то официанта, не то сторожа – дачу охранять». Антон не стал объяснять, что бармен и официант – это разные вещи, а просто спросил цену. После того, как цифра была названа, никакого желания спорить уже не было. Несколько дней работы решали его финансовые проблемы на месяц вперед. Он собрал остатки кончающейся травы и через два дня входил в большой двор, напомнивший ему кадр из заграничного фильма – столько там стояло иномарок. И вот теперь их владельцы отплясывали под музыку своей далекой юности, а он смотрел на их беззвучные движения, словно на танец рыб в аквариуме.