Излагая письмо Франка, Державин обратился к примеру Мендельсона и постарался объяснить, в чем значение его труда для России, приводя Пруссию как пример страны, где «реформа нравственности» уже произошла. Державин был склонен разрешить еврейской молодежи, от которой зависело все будущее реформ, до двенадцатилетнего возраста обучаться в хедерах. Здесь следовало преподавать на «чистом еврейском языке» основы иудейской религии, «удаляя елико возможно вредные толки». После этого евреи должны были переходить в средние школы и там учиться русскому, немецкому и польскому языку, чтению, письму, арифметике «и другим умениям, каких требует их положение». Это было необходимо для их будущих деловых успехов, так как Державин требовал, чтобы в дальнейшем все сделки между евреями и христианами заключались на одном из этих трех языков. Тем, кто мог предъявить существенные доказательства своей нравственной просвещенности, предлагались разные вознаграждения, вроде освобождения от налога на свадьбу или денежных поощрений. Через десять лет образцово честного поведения они получали бы право заниматься ремеслами или коммерцией за предела ми зоны разрешенного проживания (которую Державин хотел бы неофициально все-таки соблюдать) и даже занимать низшие ступени в местном управлении – служить почтальонами, фельдшерами, охраной на таможне и т. п. Несмотря на то, что он обычно следовал примеру Австрии или Пруссии, Державин никогда не рассматривал возможности брать евреев в армию – он считал, что, за редким исключением, история доказывает их трусость и что в субботу даже угроза поражения не заставит их идти в бой. Но он предполагал использовать их на нестроевой службе, в роли медицинского персонала, музыкантов. Наконец, для немногих евреев выдающихся заслуг и одаренности Державин предполагал сделать доступным – с особого разрешения императора – обучение в университете.
Поскольку Державин не слишком верил в скорый приход нового просвещенного поколения евреев, то неудивительно, что вдвойне сомневался он в старом, морально возродить которое было бы уж совсем нелегко. Для этого он планировал создать еврейское издательство, которое под бдительным надзором властей и цензуры выпускало бы в свет книги высоконравственного и религиозного содержания. Вся его духовная и интеллектуальная деятельность велась бы под руководством просвещенных евреев и осведомленных в проблеме христиан. Однако, при всем своем реформаторском пыле, Державин никогда не предполагал отменить или ослабить строгий надзор над ними.
В отличие от Фризеля или последователей Мендельсона, он видел цель реформы в сегрегации, а не в интеграции евреев в русское общество. Этому должна была способствовать не только разная вера, но и физическое отделение евреев от христиан посредством массовых переселений. С точки зрения Державина, окончательное нравственное усовершенствование евреев было недостижимо. Если школа Мендельсона утверждала, что еврею, как и любому человеку, присуще внутреннее стремление к совершенству, то Державин обладал достаточно сильным религиозным пессимизмом, чтобы держаться противоположного взгляда. Согласно этому взгляду, в лучшем случае можно было рассчитывать на то, что евреи, очистившись от фанатизма и ненависти к христианам, смогут сделаться «полезными» для государства. «А Павлу Первому предоставится в род и род незабвенная слава, что он первый из монархов российских исполнил сию великую заповедь: “Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас”»[383].
Все историки русского еврейства согласны в том, что доклады Фризеля и Державина оказали важнейшее влияние на дальнейшие судьбы евреев в империи. Однако в оценках характера этого влияния такого единства уже обнаружить нельзя[384]. Удивляться этим научным разногласиям на следует: на редкость трудно точно определить место, которое занимают взгляды Фризеля или Державина на шкале идей между расположением и враждебностью к евреям. Те, кто пытался это сделать, неизменно были вынуждены прибегать к сильному упрощению их взглядов. Точнее будет сказать, что оба реформатора создали некий идеологический симбиоз, составными частями которого были разные традиции подхода к евреям, рассмотренные во 2-й главе этой книги. В их сочинениях отчетливо отразилась внутренняя противоречивость русской политики в отношении евреев[385].
Но если можно не соглашаться по поводу целей и мотивов, руководивших Фризелем и Державиным, одно несомненно – вдвоем они сформулировали «еврейский вопрос» в России. Прежде государство, обращаясь к проблеме евреев, старалось установить, к какому из сословий лучше всего их отнести и как извлечь максимум выгоды из их экономического потенциала. Это была та же самая позиция, с которой подходили и к другим группам русского общества. Труды же Фризеля и Державина, напротив, продемонстрировали правящим кругам, что евреи представляют собой особую категорию, что их жизнь в России не укладывается ни в какие нормы и что для управления ими требуется специальная политика. Евреи не вписывались в «правильно» устроенное государство, так как образ их жизни был несовместим ни с «хорошим управлением», ни с «общественным благом».
Таков был взгляд на евреев, который преобладал в официальном подходе и в общественном мнении в течение всего XIX столетия. Во-первых и в главных, евреи рассматривались как паразиты и эксплуататоры, от которых следовало защищать население, в первую очередь – сельское[386]. Два примера, относящиеся к началу века, показывают, как евреи становились козлами отпущения, виновными в бедственном положении города и деревни. В марте 1800 г. Сенат вновь был озабочен положением в хозяйстве Белоруссии, на этот раз – из-за нехватки соли. Сенатору Ильинскому поручили составить доклад по этому вопросу. Рассматривая в своем докладе проблемы местного населения, Ильинский вдруг отклонился от темы и ни с того ни с сего обрушился с критикой на белорусских евреев. Вслед за Державиным он жаловался, что евреи занимаются предосудительной винной торговлей, что они незаконно расселились в сельских районах и живут эксплуатацией крестьянства. Ильинский настаивал на запрете евреям занятий виноторговлей и на их переселении в города[387]. В 1804 г. митрополит Московский Платон посетил православные святыни Малороссии и составил описание своего путешествия. Его особенно поразила деятельность евреев в западных губерниях, и он привел их уничтожающий портрет. Не вдаваясь в религиозные соображения, Платон обвинил евреев во всех экономических бедах украинского крестьянства[388]. Эти эпизоды говорят о том, что еврейский вопрос в России, во мнении как государственных деятелей, так и высших церковных иерархов, представал как проблема светского, социально-экономического характера.
Описав и осудив типичного еврея-эксплуататора и его ненормальную уродливую роль в экономике страны, Фризель и Державин, кроме того, выступили как проводники самых разнообразных реформаторских течений, в том числе идей французской революции и еврейской Гаскалы. Впрочем, главным образцом и источником вдохновения служил им просвещенный абсолютизм Австрии и Пруссии, переживавших расцвет хорошо налаженной полицейской государственности. Как Фризеля, так и Державина критиковали за их склонность к «правлению силой регламентов». Однако правильнее было бы помнить о том, что такой подход отражал тогдашние новейшие политические теории и резко отличался от царившей в предыдущем столетии политики в отношении евреев, основанной на религиозных принципах. Но ирония судьбы заключалась в том, что, как мы увидим далее, предложения Фризе-ля и Державина – эти классические образцы германской просветительской традиции (Aufklarung) – попали для переработки в руки людей, больше тяготевших (по крайней мере, на словах) к традициям французского просвещения (Lumiere).
