Незначительность еврейского населения, проживавшего на русских территориях в период между 1772 и 1793 г., позволяла правительству не слишком спешить с выработкой линии поведения в отношении его. Сравнительное безразличие политиков в этот период связано и с тем обстоятельством, что еврейские общины Белоруссии (в отличие от общин, которые прибавились после 1793 и 1795 гг.), были однородны в религиозном отношении, а потому не привлекали к себе внимания бурными столкновениями хасидов с «миснагдим». Определенную роль играло и рассеянное, а не компактное, проживание евреев на территории Белоруссии. По всем этим причинам евреи были малозаметны, и если временами коренное население проявляло к ним враждебность, то это не вызывало особенного беспокойства властей. Кроме того, правительству нетрудно было идти навстречу желаниям численно превосходящего евреев христианского населения городов в вопросах экономической политики. Самое большее, что могло извлечь русское правительство из такой демографической ситуации – это использовать белорусское еврейство в качестве подопытной группы, на которой можно было испытывать политику в отношении евреев, не опасаясь с их стороны противодействия и не ожидая возникновения сколько-нибудь масштабного кризиса.
Экономическая деятельность белорусского еврейства отличалась большим разнообразием, но особенно много евреев было сосредоточено в арендаторстве – по оценке М. Вишницера, этим занималось больше трети польских евреев – ив мелком ремесленном производстве и торговле[213]. Евреи-ремесленники занимались преимущественно портняжным делом, приготовлением пищи и напитков, но кроме того, они чинили обувь, столярничали, слесарничали, делали мыло и свечи, работали цирюльниками и брадобреями, изготовляли щетки и гребни. Трудно в точности определить все профессии евреев, так как они нередко совмещались. Ремесленники могли торговать собственными изделиями и продукцией чужого производства, торговцы в свободное время подрабатывали различным ремонтом, а лавочники физическим трудом. Еврею-корчмарю часто приходилось искать дополнительные занятия, чтобы свести концы с концами. Существовал также довольно обширный слой попрошаек и бродяг, которые жили за счет общинных благотворительных организаций. На другом полюсе общества находилась элита – зажиточные торговцы и предприниматели, выделявшиеся богатством. Были также члены профессиональных групп – врачи, учителя, религиозные деятели, занимавшие разные ступени социальной лестницы в общине[214]. Это социальное разнообразие, хотя оно нередко и фиксировалось в докладах чиновников-христиан, изучавших положение евреев, в значительной мере игнорировалось законодателями екатерининской России. Из всех возможных сословных вариаций они неизменно видели в евреях либо купцов, либо мещан, несмотря на то, что, как будет показано ниже, значительная часть евреев никак не отвечала критериям занятий и проживания, предъявляемым к членам этих сословий.
Стиль жизни еврейской общины зависел от природных условий и жизненного уклада людей, среди которых жили евреи. Новые владения России по Первому разделу достигали площади в 103 тысяч кв. км (в то время как по Второму разделу она получила 260 тысяч, а по Третьему – еще 116 тысяч кв. км). Эти территории отличались особой непродуктивностью: почвы здесь были бедны, основной зерновой культурой являлась рожь, которая и служила главным продуктом питания крестьян. В отсутствие развитой дорожной сети рожь часто приходилось не отправлять на рынок, а пускать на производство водки. И если некоторые специалисты высказывали мнение о том, что не следует преувеличивать царившую там нищету, то большинство современников настойчиво твердило о жалком положении крестьянства, тем более что в период, последовавший за присоединением к России, именно здесь выпало несколько неурожайных и голодных лет кряду. Не считая нескольких городов, таких как Витебск и Могилев, это были преимущественно сельскохозяйственные районы[215].
Отношение местного населения к евреям служило важным фактором при разработке российской политики, и необходимо подчеркнуть, что оно едва ли могло именоваться «русским». Правящий слой состоял из поляков или полонизированных литовцев и белорусов, как правило, исповедовавших католичество. У крестьянства, отрезанного от великорусских земель с XIII в., выработалась своя, отличная от великорусской, речь и культура. Здесь на долю православных крестьян выпали превратности, которых не испытали в других местах, так что их исторические судьбы были не такими, как в средневековой России. Православная церковь Белоруссии после краха церковной унии в 1448 г. ненадолго признала главенство митрополита Московского, но к 1596 г. там уже существовал собственный униатский «митрополит Киевский и Всея Руси», подконтрольный Риму. Поэтому каковы бы ни были взгляды великороссов на евреев, было бы глубоким заблуждением автоматически приписывать их православному населению земель Речи Посполитой. Важнейшее различие между обеими странами состояло в том, что если великорусские взгляды на евреев носили преимущественно теоретический характер и сложились при отсутствии еврейского населения, то белорусские воззрения выросли из еврейско-христианского симбиоза, веками существовавшего на этих территориях, и опирались не на абстракции, а на подлинные культурные и экономические взаимосвязи.
Самой первой заботой русских властей в 1772 г. было сохранение порядка на вновь присоединенных землях. Этой озабоченностью проникнуты инструкции, данные Екатериной новому генерал-губернатору Белоруссии, графу З.Г. Чернышеву. Территории, подвластные Чернышеву, разделили на две губернии – Могилевскую и Псковскую. В Псковскую губернию вошли провинции Псковская, Великолуцкая, Витебская, Полоцкая, Двинская; в Могилевскую губернию – провинции Могилевская, Оршанская, Мстиславская, Рогачевская. Во главе каждой из этих губерний стоял военный губернатор. Согласно договору, контроль России над этими областями вступил в силу 1 сентября 1772 г., и Чернышев получил приказ занять всю территорию к 8 сентября и «поддерживать порядок и спокойствие». Предстояло провести демаркацию новых границ, направить поток местных налогов в распоряжение соответствующих русских властей и установить контроль над всеми судебными органами. Центральное правительство вполне ясно сознавало, как относится местное население к русской оккупации. Чернышеву приказали немедленно потребовать формальной присяги императрице, которую должны были принести все сословия. Тем, кто не согласится присягать, следовало разрешить покинуть страну.
Чтобы ослабить предполагаемую враждебность к русскому правлению, особенно со стороны польской знати, правительство поспешило уверить все слои общества в своих добрых намерениях. Как только началась оккупация, Чернышев распространил прокламацию, адресованную местному населению (известную как «Плакат»). В ней содержалось обещание свободы вероисповедания, очевидно, нацеленное на то, чтобы успокоить католическое дворянство. Кроме того, всем подданным гарантировались их имущественные права. Для всех сословий сохранялись не только прерогативы и привилегии, данные польскими властями, но на них также распространялись все права подданных Российской империи. Взамен новым подданным было ведено проявлять «истинную и несомненную преданность» своей новой государыне, как того требовала от них присяга.
В прокламации Чернышева были особо выделены не только гарантии благорасположения правительства к дворянству и духовенству Белоруссии, но целый раздел посвящался еврейскому населению. Вероятно, это было сделано для того, чтобы рассеять его страхи перед угрозой изгнания и продемонстрировать местным жителям, что к евреям власти намерены относиться терпимо.
«Чрез торжественное выше сего обнадежение всем и каждому свободного отправления веры и неприкосновенной в имуществах целости, собою разумеется, что и еврейские общества, жительствующие в присоединенных к Империи Российской городах и землях будут оставлены и сохранены при всех тех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имуществ своих пользуются: ибо человеколюбие Ее Императорского Величества не позволяет их одних исключить из общей всем милости и будущего благосостояния под благословенною ея державою, доколе они со своей стороны с надлежащим повиновением, яко верноподданные, жить и в настоящих торгах и промыслах по званиям своим обращаться будут. Суд и расправа да будут продолжаться в настоящих их местах именем и властью Ее Императорского Величества, с наблюдением строжайшего правосудия»[216].
