Правда, с этой дверью нападавшим пришлось повозиться. Он не стали её разрушать, чтобы не повредить находившуюся за дверью кабину лифта – о существовании этого лифта они, похоже, знали, – им надо было открыть эту дверь. И в конце концов они это сделали.

Однако внизу их уже ждали одетые в защитную броню и вооружённые до зубов солдаты-охранники, предупреждённые о нападении системой тревожной сигнализации, которую призракам не удалось мгновенно вывести из строя. И здесь пришельцы понесли первые потери – опустившаяся на нижний этаж кабина лифта попала под плотный перекрёстный огонь.

Призраки оказались людьми из плоти и крови – первый из них, выскочивший в коридор подземного этажа, был изрешечен свинцовым ливнем. К тому же здесь работали «глушилки», запитанные от резервных генераторов поля, и нападавшим пришлось несладко. И в отличие от верхних этажей, узкие коридоры каждого подземного этажа то и дело перегораживали решётки и дополнительные стальные двери, на разрушение которых требовалось время и силы. Завязался бой – самый настоящий бой. Исход этого боя был неясен, пока кому-то из пришельцев не удалось каким-то образом проникнуть в агрегатную и вырубить генераторы. После этого бой превратился в избиение.

Мэй слышала отзвуки этого боя. Затем экранирующее поле исчезло, и она смогла даже кое-что увидеть. И увиденное потрясло девочку своей кровавой беспощадностью. Она не знала, кто эти люди, и зачем они напали на Приют, но подобралась, готовая защищаться от любой неожиданности.

Стену комнаты разрезала от потолка до пола узкая вертикальная полоса. Открылся дверной проём, Мэй услышала треск выстрелов и шипение огня, а потом в дверь ввалился охранник с обезумевшими глазами, состоявшими, казалось, из одних бездонных чёрных зрачков. Секунду и другую человек с оружием в руках и девочка-подросток молча смотрели друг на друга – Мэй видела пятна гари на лице охранника и кровь на его правой щеке, – а затем тело солдата судорожно дёрнулось, и он медленно упал внутрь комнаты лицом вниз.

Броня на спине охранника была проплавлена в нескольких местах; из рваных дыр медленно вытекали тонкие струйки серого дыма. А над упавшим телом в дверном проёме появилась высокая темноволосая женщина в чёрном комбинезоне. Её глаза были холодны, и в уголке рта алела маленькая капелька, словно эта женщина только что пила кровь. И ещё Мэй заметила у неё на шее странное ожерелье – змею, свернувшуюся в кольцо. Чуть приподнятая голова змеи находилась прямо напротив ямочки на горле женщины в чёрном – Мэй видела блестящие крохотные точки змеиных глаз, словно змея была живой.

– Так вот ты какая… – произнесла женщина с ожерельем. – Ты стоила большой крови, сестрёнка Мэй, – так ведь тебя зовут, верно?

Голос незнакомки звучал устало и чуть хрипловато, оружия при ней не было, однако Мэй безошибочно чувствовала Силу, переполнявшую эту странную женщину. А оружие – ей оно без надобности: она сама по себе оружие, и оружие страшное.

– Верно, – усмехнулась женщина. – Это ты верно подметила, сестрёнка.

«Почему сестрёнка? – растерянно подумала Мэй. – И… она что, читает мысли? Значит, она…».

– Да, – отозвалась женщина со змеёй. – Я такая же, как и ты, только постарше тебя, и умею намного больше. Но разговоры разговаривать мы будем потом – сейчас не время. Мы пришли за тобой, и теперь пора уходить. Если здесь появится целая свора солдат, да ещё с этими дурацкими генераторами электромагнитного поля, нам будет трудновато справиться с ними. Идём, сестрёнка Мэй. А меня ты можешь звать просто Серпентой[2] – всё равно это прозвище придёт тебе на ум, – с этими словами она снова усмехнулась и коснулась пальцем змеиной головки. – Идём, – повторила она, – времени остаётся всё меньше. Сюда скоро придёт огонь – нельзя лишать его пищи.

И Мэй подчинилась. Она не могла понять, почему эти странные люди ворвались в Приют среди ночи, – неужели действительно пришли именно за ней? – зачем они устроили такое кровавое побоище, куда ведёт её Змея, и что с ней будет дальше. Но девочка прекрасно понимала – другого выхода нет, такой Силе невозможно не подчиниться. Да и что она теряет, в конце концов? Приют?

Однако уже в коридоре, пробираясь вместе с Серпентой через густой дым и поминутно спотыкаясь о мёртвые тела, Мэй вдруг резко остановилась. Что она теряет? А как же Хайк?

– В чём дело? – тут же спросила Серпента. – Что ты забыла?

– Мой друг… – пробормотала Мэй. – Его зовут Хайк, и я без него никуда не пойду!

– Не беспокойся, – успокоила её Змея. – Мы забрали всех детей-индиго из этого Приюта. Так что твой сердечный приятель с нетерпением ждёт тебя в одном из вертолётов. Идём.

Но Серпента ошиблась – ни в одном из вертолётов Хайка не оказалось.

– Какого чёрта, Джейк? Какого чёрта, я вас спрашиваю?

Арчибальд Эссенс был раздражён – раздражение из него так и хлестало. За последние годы он сильно постарел и усох, превратившись в скелетообразное существо, обтянутое потемневшей морщинистой кожей. И только глаза его остались прежним – пронзительными. И сейчас эти глаза светились раскалёнными угольями, выдавая охватившую Эссенса ярость.

– Мы тратим огромные средства, время и силы, собирая по всей планете детей-индиго во имя нашего будущего, а четырнадцатилетний сопляк играючи обманывает охрану и бежит из Приюта! Где же были ваши хвалёные электронные системы контроля, способные, как вы меня уверяли, засечь полёт мухи в полной темноте? Знаю, знаю, что вы скажете: этот сопляк – индиго, а индиго способны на многое! Тогда надо было держать его – и всех! – на цепи! В кандалах! Неужели нельзя было использовать богатый опыт если не тюрем, то хотя бы сумасшедших домов?

Прибывший среди ночи по срочному вызову босса Джейк Блад молчал, хотя многое мог бы сказать в ответ на его упрёки – совершенно незаслуженные упрёки. Например, он мог сказать, что система охраны Приютов – в том числе и злополучного семнадцатого – была предметом долгих споров, пока наконец не победила точка зрения (поддержанная, кстати, и самим Эссенсом), согласно которой с детьми-индиго следовало обращаться с предельной осторожностью. Индиго с их сверхспособностями должны были стать опорой и союзниками – сознательными союзниками! – Правителей, и поэтому любые принудительные методы (в том числе и направленные на явное ограничение свободы) считались недопустимыми. «Этих детей ни в коем случае нельзя провоцировать на сопротивление – как тайное, так и явное!» – разве не самого Эссенсу принадлежит эта фраза? Поэтому-то в Приютах не было ни решёток, ни сторожевых вышек, ни колючей проволоки, ни прочих милых атрибутов мест лишения свободы – Приюты выглядели обычными элитными пансионами со строгими правилами. А теперь что, за побег этого мальчишки всех собак будут вешать на него, Джейка?

Однако Блад сохранял полную невозмутимость, слушая излияния шефа. Он прекрасно понимал, что дело вовсе не в побеге одного-единственного мальчишки (поймаем, а если не поймаем – одним меньше, одним больше, какая разница?). «Старик чует недоброе, – думал Блад, изображая на лице почтительное внимание дисциплинированного подчинённого, – вот и бесится по пустякам, прощупывая мою реакцию. Да, Арчи стар, но до маразма ему далеко, и остроте его ума многие могут позавидовать. А чутьё у него всегда было отменным…»

В последнее время настроение Эссенса менялось непредсказуемо. Не далее как сегодня, всего пару часов назад, он с торжеством в голосе сообщил Бладу, что одна из воспитанниц Приюта-семнадцать, Мэй («Это ведь вы её нашли и курировали, Джейк!») вытворила нечто совершенно невероятное. Блад получил от шефа похвалу и распоряжение утром отправиться в Приют, чтобы детально разобраться в случившемся – на месте. А теперь – громы и молнии из-за побега этого сорванца, тоже «крестника» Джейка – именно Блад обратил внимание на странные преступления в городе и на его окраине, примыкавшей к знаменитой Трущобе. По статусу начальнику службы безопасности Головного Центра отнюдь не полагалось самому заниматься подобными мелочами, но Джейк любил такие головоломки. Кроме того, Эссенс считал – и в этом Блад был с ним полностью согласен, – что в очень важных делах (а проект «Индиго» был именно таким делом) нельзя всецело полагаться на слепых исполнителей.