Дорога к руинам дома утопала в грязи, так что машина едва ползла. Казалось, сама природа противилась моему вторжению и пыталась остановить. В дополнение ко всему снова хлынул дождь в сочетании с ветром, сводившие усилия дворников практически к нулю. Напрягая зрение, я выискивал ориентир, каменный крест, и, когда нашел, свернул напротив него. С первого раза дом я проехал и понял ошибку, когда дорога превратилась в непролазное месиво из грязи и гниющей древесины поверженных деревьев. Мне пришлось дать задний ход, и так моя машина медленно пятилась назад, пока я не заметил слева два полуразрушенных столба, а между ними на фоне темнеющего неба — очертания стен дома, почти полностью лишенного крыши. Я остановил машину перед пустыми глазницами окон и зияющим провалом двери. Валяющиеся на земле обломки оконных и дверных перемычек походили на выпавшие зубы. Я достал из-под сиденья лампу и выбрался из машины. Дождевые струи ощутимо колотили по голове, пока я добежал до укрытия, хотя и очень скромного, которое могли предоставить руины.

Уцелевшая половина крыши потемнела от времени и непогоды. Дом состоял из трех помещений: одно из них когда-то служило кухней и столовой, о чем можно было судить по остаткам допотопной плиты в углу; в другом помещении, бывшей спальне, на полу лежал в одиночестве весь в пятнах старый матрац, а на нем в беспорядке валялись презервативы, напоминающие сброшенную змеиную кожу; третья комната, размером поменьше, в прошлом детская, теперь представляла собой массу гниющего дерева и ржавеющих металлических прутьев. Повсюду пахло старой древесиной, давно угасшим огнем и человеческими экскрементами. Угол кухни отгораживал старый диван, который топорщился вылезшими сквозь истлевшую обивку пружинами. На стене в этом месте уцелели остатки обоев с сильно выцветшим цветочным рисунком. Опершись о край дивана, я посветил за спинку. Обивка была влажной, но не мокрой, потому что сохранившийся фрагмент крыши защищал эту часть дома.

В самом углу луч фонаря высветил в полу довольно большой квадратный люк. Дверца оказалась на замке, а щели по краям заросли грязью. Побуревшие от ржавчины петли припорошили щепки и труха. Большую часть люка покрывали отслоившиеся частицы металла.

Чтобы лучше рассмотреть дверцу подвала, я отодвинул диван и невольно вздрогнул, когда потревоженная крыса прошмыгнула мимо моих ног и, растворившись в дальнем углу кухни, притихла там. Я присел на корточки и занялся замком и задвижкой. Под слоем грязи блеснул металл, а, когда я прошелся лезвием ножа вдоль щеколды, сталь засветилась в темноте серебром. Результатом такого же эксперимента с дверью стали только лохмотья ржавчины.

Теперь я более тщательно обследовал задвижку. То, что на первый взгляд представлялось ржавчиной, при более пристальном рассмотрении выглядело как удачно нанесенная маскировка. «Состарить» задвижку труда не составляло. Достаточно было привязать ее к задней оси автомобиля, и поездить с ней по разбитым дорогам. Затея была выполнена неплохо, но обмануться могли разве что только подростки, ищущие в развалинах мертвого дома острых ощущений, или детвора, подбивающая друг друга встретиться с духами других детей, давным-давно ушедших в небытие.

В машине у меня лежала монтировка, но как-то не хотелось снова мокнуть под проливным дождем. Я пошарил лучом по комнате, и на глаза мне попался стальной прут фута два длиной. Взвесив находку в руке, я вставил прут в дужку замка и нажал. Сначала мне показалось, что мой рычаг не выдержит напряжения и погнется либо сломается, но потом послышался резкий треск, и замок поддался. Вынув его, я снял задвижку, и под протестующий скрип петель поднял люк.

Из глубины подвала вырвался такой тяжелый и застоявшийся запах разложения, что меня едва не вывернуло наизнанку. Я зажал рот рукой и отступил назад, но уже через секунду меня все же вырвало рядом с диваном, и в ноздрях у меня мой собственный запах мешался с удушающей вонью из подвала. Немного отдышавшись у входа, я бросился к машине и достал салфетку для протирания стекол. В бардачке у меня лежал баллончик с освежителем воздуха. Я сбрызнул салфетку и обвязал рот. У меня даже голова закружилась от запаха аэрозоля, но я на всякий случай положил баллончик в карман, после чего вернулся в дом.

Однако даже пропитанная аэрозолем салфетка не могла полностью защитить от гнилостного духа. Держась левой, здоровой рукой за поручень, я осторожно спускался вниз, освещая путь фонарем. Мне совсем не улыбалась перспектива оступиться на сгнившей ступеньке и скатиться в темноту.

У основания лестницы луч света уткнулся в ткань серо-голубого цвета. Недалеко от нижней ступени лежал на подогнутых в коленях ногах плотный мужчина лет шестидесяти, соединенные за спиной руки сковывали наручники. Лицо мужчины имело серовато-белый цвет, а рана на лбу напоминала неровными краями темную звезду. В первый момент мне показалось, что это выходное отверстие пули, но потом я осветил его затылок и увидел развороченный череп, а внутри разлагающееся содержимое и белеющий позвоночник.

Скорее всего, пистолет приставили непосредственно к голове. Вокруг раны на лбу имелись следы пороха, а лучистую форму ране придали прошедшие под кожу газы, здесь они расширились и взорвались, разрывая лоб. На выходе пуля снесла большую часть черепа. Рана на входе пули объясняла необычность позы тела: выстрел был произведен, когда мужчина стоял на коленях и смотрел на приближающийся ствол оружия. После выстрела он повалился на бок и назад. В кармане его пиджака лежал бумажник, а в нем вместе с водительскими правами находилось удостоверение на имя Эрла Ли Грейнджера.

У дальней стены подвала почти напротив лестницы, неловко приткнувшись, полулежала Кэтрин Деметр. Возможно, Грейнджер увидел ее, когда спустился в подвал или его туда столкнули. Кэтрин у стены напоминала брошенную куклу: ноги выставлены вперед, плечи опущены, руки лежат на полу вверх ладонями. Одна нога, неестественно согнутая, была сломана ниже колена. Я предположил, что женщину сбросили в подвал и оттащили к стене.

Она была застрелена с близкого расстояния одиночным выстрелом. На стене вокруг ее головы образовался ореол из засохшей крови, мозговых тканей и осколков костей. Оба тела быстро разлагались в закрытом подвале, тянувшемся, как мне представлялось, под всем домом.

Кожа Кэтрин Деметр вздулась волдырями, а из носа и глаз сочилась жидкость. На ее лице и в волосах суетились пауки и многоножки, охотясь на жуков и клещей, которые уже кормились ее телом. Надоедливо жужжали мухи. Я прикинул, что с момента ее смерти прошло два-три дня. Я бегло оглядел подвал. В нем не было ничего, кроме нескольких связок полусгнивших газет, картонных коробок со старой одеждой и штабеля трухлявых бревен, — жалкие осколки жизней, оставшихся в далеком прошлом.

В этот момент я услышал наверху шорох осторожных шагов. Подрагивание досок выдало идущего, несмотря на все его старания остаться незамеченным. Я мгновенно метнулся к лестнице. Сверху меня услышали, потому что человек уже не крался, а шел быстрее, не боясь, что его услышат. В ответ на мой первый шаг по лестнице заскрипели петли люка, и темный квадрат неба с россыпью звезд начал быстро уменьшаться. Прогремели два выстрела наугад, и пули ударились о стену за моей спиной.

Дверца уже почти дошла до пола, но я успел сунуть в щель фонарь. Сверху донеслось злобное ворчание, и по фонарю несколько раз ударили ногой, стараясь выбить его у меня из рук, но я пытался изо всех сил удержать его. Сторона фонаря, имеющая форму колокола, достаточно устойчиво держалась в щели, но раненное плечо сильно болело от нагрузки, так как я одновременно толкал люк и удерживал фонарь.

Нападавший всем своим весом навалился на дверцу, не прекращая попыток выбить фонарь из щели. Мне слышалась снизу суетливая беготня крыс, но передо мной маячила гораздо худшая перспектива, чем общество этих созданий. Мне стало казаться, что по полу и по ступеням ко мне ползет Кэтрин Деметр, и вот-вот ее бледные пальцы схватят меня за ногу, и стащат назад на дно подвала.