Я остановился сразу, за троллейбусной остановкой. Впереди, метрах в двухстах, остановился лимузин. Выйдя из машины, увидел: опель стоит сзади, на проезжей части, у разделительной полосы. Из-под сработавшей подушки безопасности выбирается водитель, по виду – кавказец. К нему, мимо меня, от лимузина бежит Мишка, Лилькин жених. Он лишь на пару секунд задержался у моего ниссана, убедился, что никто в нём не пострадал.

Потом …из лимузина выпорхнула Лилька…

…Сначала она бежала ко мне, поддерживая руками подол своего белого платья. Затем …перешла на шаг…

Не понравился мне сразу этот шаг. Какая – то пугающая, отчаянная решимость была в нём… Потом я увидел выражение её лица, и …мой внутренний «Я», догоняя ситуацию, подсказал мне услужливо: «Ещё несколько шагов, и она …кинется тебе на шею»…

…Подозреваю: любимое развлечение судьбы, искушать людей такими вот …сюжетными зигзагами. Неожиданно, на ровном месте, вдруг сталкиваешься лицом к лицу с моментом истины. Точнее, с моментом неопределённости этой истины. Когда тебе предоставляется свобода (или …искус?) – принять решение, выбрать, внести определённость. Что выберешь, то и будет истиною. Но решение, куда маятник судьбы качнуть, надо принимать тут же, на месте, очень быстро. Как игра в русскую рулетку. Ошибочный выбор потом никто тебе уже переиграть не даст.

«Лилька! Марш в машину! Простудишься!» – испугавшись, заорал я.

– …Цок! …Цок-цок! – Простучали ещё, по инерции, её каблучки и растерянно смолкли. Она остановилась в трёх шагах от меня. Было видно, как меняется выражение её лица. С неё, как бы спадало наваждение. Конечно, она всё поняла. Момент был. И решение его, момента, мною только что озвучено. И он, момент, …уже прошёл. Постояв несколько секунд, она повернулась и пошла к лимузину…

…Вот он, выбор. Только что сделан. Этого и не заметил никто, кого это не касалось. А маятник судьбы получил соответствующий выбору импульс. И – не важно даже, что этот выбор делаешь, порою, не ты. Уже одного того достаточно, что ты позволяешь себя под него прогнуть. Время пошло от нового момента отсчёта. От момента невозврата. Она уходила, как уходят навсегда. В соответствии с этим выбором….

…И никто ничего даже не заметил…

Я вернулся к разбитому ниссану. Удар пришёлся по касательной. В левую сторону. Свидетельницу на переднем сидении била нервная дрожь. «Сп-па-асибо Вам за наши жизни!» – заикаясь сказала она мне. Такой оборот дела мною совсем не ожидался. Подумал с удивлением: «Я ещё и – герой в ваших глазах! А между тем, …как я-то вам благодарен! И тем, что ехали в моём ниссане, и тем, что стояли на троллейбусной остановке. За то, что вы все живы – здоровы. Даже …без синяков дело обошлось. Слава Богу!»

Около покорёженного опеля горный асс тупо мотал головой, в такт Мишаниным зуботычинам. Эта воспитательная экзекуция сопровождалась одобрительными возгласами населения с троллейбусной остановки. Нервы. Они только что испытали …острые впечатления, от нашей авто – корриды. В очень опасной, для них, близости.

Впрочем, как и большинство крупных людей, Мишка – человек великодушный. Успокоился быстро.

Позвонили. Вызвали ГИБДД. Там спросили: нет ли пострадавших? Получив отрицательный ответ, сказали: ждите. Это, скорее всего, означало: Запаситесь терпением. Ждать придётся долго.

– Чего делать-то будем? – обратился Миха ко мне.

– …Ну что тут сделаешь? …Вы езжайте. Мне гаишников придётся ждать.

Моих пассажиров, вместе с дрожащей свидетельницей, развели по другим машинам. Свадебный кортеж уехал. «Алексей Палыч! Обязательно требуй наркологической экспертизы! – крикнул мне, отъезжая, Мишка. – Он – явно обкуренный!»

Кавказец, и впрямь, был неадекватен. Он, словно допотопный 486-й, постоянно тормозил, подвисал и без конца перезагружался. Разбитыми губами он озвучивал угрозы в адрес Мишки: «Удавлу! На его же галстуке!» Но, …как-то путано и не очень уверенно. И то сказать: рядом с представительным Мишаней, пылкий горец выглядел просто хлюпиком. Воображение нарисовало комичную картину: маленький жгучий брюнет повис, уцепившись в Мишкин галстук, и истерично вопит, при этом: «Удавлу-у!».

Потом он куда-то звонил. Вскорости …понаехали тут …евойные земляки. Абреки с кунаками. Сначала эмоционально что-то обсуждали на своём, горском. Потом, всем аулом, стали агитировать меня решить проблему полюбовно. Поехать с ними в их автосервис, где они бесплатно восстановят мой ниссан.

– Не-е, Ребята! Плавали! Знаем. Без протокола ГАИ я отсюда никуда не поеду!

Время шло. Темнело. Импровизированный аул быстро исчерпал аргументы в пользу полюбовного разъезда. Разговор на горском еле теплился, а сами земляки, сидя на корточках, явно продрогли и заскучали…

…Скоро аул, видимо, сочтя ритуал земляческой солидарности исполненным, помаленьку опять рассредоточился по городу. А ГАИ всё не было. Горный Шумахер, похоже, начал отходить от действия наркоты. В его речах появились признаки осмысленности. Он заявил, что очень виноват. Испоганил людям праздник. И схлопотал вполне заслуженно. Благодарил меня за то, что я «смолодцевал» (надо же! Прежде такой глагол мне был не ведом), и дело обошлось без пострадавших. А потом …пообещал мне безоговорочно всё подписать у гаишников. Но, …чтобы я, при этом, не настаивал на наркологической экспертизе. А я – то, уж было, подумал: у него и вправду совесть пробудилась….

…Наконец ГАИ явилось… Мерили рулеткой расстояния, рисовали схему ДТП… Потом пригласили в свою машину кавказца. Для дачи показаний.

После пришла, наконец, и моя очередь давать показания. Молодой старлей устало задал мне полагающиеся вопросы, ознакомил с показаниями горца (он, и вправду, вину признал). Потом спросил, буду ли я настаивать на наркологической экспертизе? И, …мне показалось, …он очень надеялся на мой отрицательный ответ. …Да фиг с ним!

…Под утро она позвонила.

– Спасибо тебе …за всё…

– Лиль! Только без душещипательных фраз! Я – тя умоляю!

– …А знаешь? – Ведь я…

Опять я, боясь чего-то, не дал ей договорить, перебив: «Погоди! Сначала я скажу. Всё, что было вчера сделано, было сделано …правильно!»

– …Хорошо… Будем считать так. Я …приеду к тебе завтра?

«…Не приедет. – (Это мой внутренний „Я“ опять встрял). – Предложение её – сугубо эмоциональное. От момента. Если сейчас согласишься, она завтра придумает непреодолимую причину. Но не приедет. И это – тем вернее, чем сильнее ты этого будешь хотеть».

«Да как же?! При твоём – то новом социальном статусе? Мои представления о мужской солидарности не позволяют мне иметь …отношения с замужней женщиной» – отшутился я. И было, в общем, понятно: мой ответ её …вполне устроил.

– …Одни проблемы от меня. Машина надолго из строя выбита?

– У меня ведь – внедорожник ещё есть. Поезжу на нём пока.

– …Я …всегда буду тебя помнить!

– Блин! Ну, опять ты – за своё! Будто эпитафию сочиняешь! Думаю, рано! Пока понадобится, – сто раз ещё текст забыть успеешь.

Мне удалось – таки сбить её настрой на драму. Она перешла на обычный язык. Поговорили ещё… Уже без театральщины, как …уже – бывшие – близкие люди. «Если у меня когда – нибудь будет сын, назову его „Алекс“» – на прощание сказала она. И это слово своё Лилька сдержала…

Эту удивительную историю я услышал в поезде «Москва – Феодосия», от попутчика – крымчанина.

Служил когда – то мой попутчик в армии. И был в их полку солдат, по имени Юлий.

Местные девчонки, как водится, приходили к солдатикам на КПП. А мой попутчик часто бывал на КПП дежурным. И заметил он, для себя, вот что: если посетительницы спрашивали какого – нибудь Васю – Сашу – Мишу, то приходилось подолгу уточнять фамилию, роту, взвод… А Юлий был один на весь полк. И проблем с его идентификацией и поиском никогда не возникало.