Моя дорогая Лена,

это была худшая неделя изо всех, какие я могу припомнить. Правда обо мне и Лайале стала известна, и теперь мы оба остерегаемся. Проповедника не было видно последние два дня. Он просит у Господа совета о том, как судить нас.

Нас обнаружил мальчик, сын проповедника. Я думаю, он следил за нами уже давно. Мы вместе были в лесу, Лайал и я, когда я заметила Леонарда в кустах. Кажется, я вскрикнула, заметив его, но, когда мы попытались найти его, он скрылся.

Проповедник ждал нас за ужином. Нам было отказано в еде и велено отправляться в свои дома, в то время как остальные ели. Вернувшись тем вечером домой, Фрэнк избил меня и оставил спать на полу. Сейчас меня и Лайала держат вдали друг от друга. Девочка Мюриэл присматривает за ним, а Леонард тенью следует за мной. Вчера он швырнул в меня камень и разбил мне голову до крови. Он объяснил мне, что Библия велит наказывать прелюбодеек и что его отец поступит со мной так же. Корниши видели, что он сделал, и Этан Корниш ударил его до того, как мальчишка успел швырнуть второй камень. Тогда он выхватил нож и порезал Этану руку. Семьи приводили доводы в пользу того, чтобы мы были прощены во имя сохранения мира в общине, но жена Лайала не смотрит на меня, а один из ее детей плюнул в меня, когда я проходила мимо нее.

Прошлой ночью в доме проповедника слышались громкие голоса. Семьи приводили свои доводы в нашу защиту, но он даже не двинулся с места. Все испытывают чувство горечи из-за нас с Лайалом, но гораздо больше из-за преподобного и его методов. Его просили дать отчет о состоянии наших денежных счетов, которые мы доверили ему и предоставили на хранение, но он отказался. Я боюсь, что меня и Лайала заставят покинуть общину или что проповедник заставит нас уйти и начать все снова в другом месте. Я просила Господа простить наш проступок против него и молила о помощи, но какая-то часть меня знает, что уйдет без сожалений, если Лайал будет со мной. Однако я не могу покинуть своих детей и испытываю печаль и стыд за то, как обошлась с Фрэнком. Этан Корниш сказал мне еще одну вещь. Он сказал, что жена преподобного просила его отнестись к нам с сочувствием, и с тех пор он отказывается разговаривать с ней. Ходят слухи, что он выпустит нас на все четыре стороны, и каждая семья загладит грехи общины, разнося слово Божие по городам и весям. Завтра мужчины, женщины и дети будут разделены по группам, и каждая группа будет молиться отдельно о наставлении и прощении. Я попросила Этана Корниша оставить это письмо в обычном месте и молюсь, чтобы ты получила его в добром здравии.

Твоя сестра Элизабет.

Когда мне было четырнадцать, отец взял меня с собой в мое первое авиапутешествие. Он заключил выгодную сделку со своим знакомым из «Амэрикен Эйрвейз», нашим родственником, которому помог выбраться из неприятной истории: его сын был задержан за хранение нескольких краденых радиоприемников. Мы вылетели из Нью-Йорка в Денвер, из Денвера в Биллингс, штат Монтана, там взяли напрокат машину, переночевали в мотеле, а утром отправились на восток.

Солнце освещало зеленые и бежевые с налетом серебра верхушки гор, отражающиеся в водах реки Литл Бигхорн. Мы пересекли ее около Кроу-Эйдженси и молча поехали ко входу в мемориал на поле сражения у Литл Бигхорн. Это был День поминовения, и на кладбище соорудили трибуну. Перед ней стояли ряды с откидными стульями, занятые людьми. Те, кому не хватило мест, расположились среди невысоких надгробных плит и слушали слова поминальной службы. Над ними легкий утренний ветерок развевал государственный флаг.

Мы не стали останавливаться, но, пока поднимались наверх к памятнику, ветер доносил до нас отдельные слова: «молодость», «павшие», «честь» и «смерть», – затихающие, а затем вновь набирающие силу и отражающиеся эхом над шелестящей травой так, будто бы их произносили в настоящем и давно прошедшем времени одновременно.

Это было место, где пять кавалерийских бригад Кастера, состоящих в основном из молодежи, были разбиты объединенными силами Дакоты и Шейена. Битва длилась всего около часа, при этом, возможно, солдаты даже не видели противника в лицо: они лежали, уткнувшись в траву, и уничтожали всадников одного за другим, определяя срок их жизни.

Я посмотрел кругом и подумал, что Литл Бигхорн – довольно мрачное место для смерти, окруженное низкими желто-зелено-коричневыми горами, теряющимися в голубых и пурпурных далях. С любого возвышения местность вокруг хорошо просматривалась. Люди, погибшие здесь, должны были осознавать, что никто не придет им на помощь и что это их последние минуты на земле. Ужасная смерть: в одиночестве, вдали от дома их тела были рассеяны по полю и лежали неприбранными целых три дня, пока, наконец, не упокоились в братской могиле на гребне небольшой горы на востоке Монтаны. Имена погибших были высечены на гранитном монументе, поставленном над могилой.

Помню, я закрыл глаза и почувствовал, что их тени окружили меня. Я услышал ржание коней, выстрелы, шорох травы под ногами, крики боли, ненависти и страха. И, как ни странно, я тоже был там на этом поле, среди них.

Есть такие места на земле, где время не имеет значения, где лишь тонкая грань истории отделяет прошлое от настоящего. Стоя здесь на продуваемом гребне горы, я, тогда еще подросток, ощутил связь времен. На поле, где погибли эти молодые люди, казалось, все еще идет сражение, они все еще бьются и умирают, и будут сражаться в этом бою снова и снова, в том же месте и с тем же исходом.

Это был первый проблеск понимания мира, впервые появившееся ощущение, что прошлое не умирает, а неким странным образом живет в настоящем. Существует взаимное проникновение всех элементов бытия и небытия друг в друга, связь между тем, что лежит похороненным в земле, и тем, что живет над всем этим. И существует некий закон, который позволяет ценой благодеяний в настоящем исправить дисбаланс чего-то в прошлом. Это в конечном счете и есть основа правосудия: не отменять прошлое, загоняя его все дальше за горизонт времени, а попытаться внести в него элементы гармонии, равновесия, чтобы жизнь могла идти дальше с более легким грузом прошлого, а мертвые смогли обрести покой в потустороннем мире.

Сейчас, направляясь на север, я снова вспомнил тот день на поле битвы своего отца, молча стоящего рядом с развевающимися от ветра волосами. День поминовения мертвых. Меня ждет другое паломничество, другая расписка в получении долга с живущих теми, кто уже умер. Просто, постояв в том месте, где эти семьи когда-то приняли мученический венец, просто прибыв на место, которое помнит последний момент их жизни, и вслушавшись в эхо, я мог надеяться, что пойму.

Вот она, их «земля обетованная». На озере Святого Фройда ее сущность выставлена напоказ.

Еще в дороге я позвонил, чтобы получить давно обещанную услугу. В Нью-Йорке женский голос попросил меня назвать фамилию, затем после паузы меня соединили с Холлом Россом. Его недавно повысили, и теперь он был одним из трех спецагентов в территориальном отделе ФБР в Нью-Йорке, который подчинялся непосредственно помощнику директора. Мы с Россом скрестили шпаги еще при первой нашей встрече, но после смерти Странника наши отношения заметно потеплели. В настоящий момент ФБР занялось пересмотром всех дел, связанных со Странником, в рамках продолжающегося расследования его преступлений. Целый кабинет в Куантико был предоставлен для материалов правоохранительных органов со всех уголков страны. Расследование получило кодовое наименование «Харон», по имени перевозчика заблудших душ в Аид, и все упоминания о Страннике также проходили по делу Харона. Это был затянувшийся процесс из тех, которые никогда не будут завершены.

– Чарли Паркер, – представился я, когда Росс взял трубку.

– Привет, как дела? Звонок вежливости?

– Разве я когда-нибудь звонил тебе из вежливости?

– Нет, насколько я помню, но никогда не поздно начать.