Он сделал движение головой в сторону дороги:
– Я заметил, у вас что-то с почтовым ящиком, – незнакомец улыбнулся, обнаружив неровные желтоватые зубы с щербиной посередине нижней челюсти, и я сразу понял, что он имеет отношение к этой выходке.
– Пауки, – коротко сказал я, – я их сжег.
– Как неудачно, – улыбка исчезла с его лица.
– Вы, кажется, восприняли это как что-то, задевающее лично вас.
Его рот продолжал усиленно трудиться, обрабатывая кубики сахара, взгляд впился в мое лицо, ни на секунду не отрываясь от него.
– Я люблю пауков, – произнес он наконец.
– Да, они отлично горят, – согласился я. – Итак, могу быть чем-то полезен?
– Очень надеюсь. Или, возможно, я смогу помочь вам. Да, сэр, я точно чувствую, что могу вам пригодиться.
У него был немного гнусавый голос, из-за чего все гласные сливались и было трудно понять, какой у него акцент, к тому же речь незнакомца, как потом оказалось, не изобиловала яркими выражениями – скорее штампы и канцеляризмы.
На его лице снова появилась улыбка, но выражение цепких глаз не позволяло расслабиться и поверить в ее искренность. Напротив, глубоко посаженные, настороженные, они выдавали осторожную, злобную натуру в этом странном, старомодном господине.
– Не думаю, что мне нужна ваша помощь.
Он помахал передо мной пальцем в знак несогласия, и я впервые смог в деталях разглядеть его руки. Они были невероятно тонкие, и в том, как они появлялись из рукавов пиджака, было что-то странное, похожее на движение конечностей насекомых.
Средний палец, не меньше пяти дюймов в длину, так же, как и остальные, сужался к концу: не только ноготь, но весь палец, казалось, становился все уже и уже. Ногти в самой широкой части были не больше четверти дюйма, какого-то странного темно-желтоватого оттенка. Между суставами виднелась рыжеватая поросль, которая покрывала всю поверхность ладони, уходила под манжеты. Это придавало незнакомцу зловещий вид.
– Вот-вот, сэр, – его пальцы зашевелились, словно лапки паука, загнанного в угол и пытающегося освободиться. Жесты рук совершенно не сочетались с его словами и движениями остальных частей тела. Руки незнакомца жили собственной жизнью, каким-то непонятным образом прикрепленные к телу хозяина, постоянно что-то пробующие на ощупь вокруг себя.
– Не надо торопиться, – произнес он. – Меня восхищает независимость, как и любого из нас. Это достойное качество, сэр, несомненно, достойное во всех смыслах, но порой приводит к безрассудным поступкам. Более того, оно может привести права индивида в противоречие с правами ближних, о чем он может и не знать.
В его голосе появился оттенок елейности, он покачал головой:
– Вот живете вы себе, как вам заблагорассудится, а тем самым можете причинять боль и неудобства другим, а это грех, сэр, это и есть грех.
Он провел своими худыми пальцами по животу и замер в ожидании ответа.
– Вы кто? – спросил я. В моем голосе зазвучали тревожные ноты: он выглядел и комично и зловеще, как плохой клоун.
– Позвольте представиться. Меня зовут Падд, мистер Падд. К вашим услугам, сэр.
Он протянул в приветствии правую руку, но я не сделал ответного движения. Я не мог: слишком сильно было отвращение. Когда-то друг моего деда держал паука-волка в стеклянной коробке. Однажды сын этого человека разрешил мне коснуться ноги существа. Паук немедленно отдернулся, но я все-таки успел ощутить мохнатую поверхность конечности. Это было ощущение, которое не хотелось бы повторно испытать.
Рука на мгновение зависла в воздухе, и на лице снова появилась улыбка. Мистер Падд отдернул руку, и она немедленно скрылась в пиджаке. Я слегка подвинул свою правую кисть под газетой поближе к пистолету, большой палец снял предохранитель. Казалось, что мистер Падд не заметил моего движения. По крайней мере, он никак этого не проявил, но я почувствовал, как что-то в его отношении ко мне изменилось: словно у «черной вдовы», которая считала, что загнала в угол безобидного жука, а и из угла в глаза ей глянула разъяренная оса.
Его пиджак натянулся, когда рука зашевелилась, и я заметил рукоятку пистолета под тканью.
– Пожалуй, я бы предпочел, чтобы вы ушли, – спокойно заметил я.
– Очень жаль, мистер Паркер, но наши личные предпочтения не имеют сейчас никакого значения, – улыбка исчезла, и рот мистера Падда сложился в гримасу преувеличенной скорби. – Искренне говоря, я предпочел бы вообще здесь не появляться. Это неприятная обязанность, но, боюсь, это вы своими непродуманными действиями вынудили меня появиться здесь.
– Я не знаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о том, что вы домогаетесь господина Парагона, дискредитируете работу солидной организации, которую он представляет, пытаетесь связать с ней гибель некой молодой особы. Братство – религиозная структура, ее права определены нашей Конституцией. Вы имеете представление о Конституции, мистер Паркер? Вы ведь слышали о первой поправке к Конституции, ведь так?
Во время всей речи тон голоса Падда оставался спокойно-увещевательным. Он разговаривал со мной, словно родитель с трудным ребенком. Мысленно я отметил, что к определениям Падда, помимо «вызывающий страх», «подобный премыкающемуся или паукообразному» следует добавить «покровительственный».
– Несомненно, а так же о второй поправке[4]. Видимо, вы тоже о ней слышали.
Я вытащил руку из-под газеты и наставил на него оружие. Мне было приятно, что моя рука не дрожала.
– Вот это весьма неприятно, господин Паркер, – заметил он обиженным тоном.
– Согласен, мистер Падд. Мне не нравится, когда ко мне домой приходят вооруженные люди или следят за мной, когда я занимаюсь своими делами. Это некультурно, я от этого нервничаю.
Падд сглотнул слюну, вытащил руки из пиджака и развел их в стороны:
– У меня не было намерений причинить вам вред, но слуги Господни окружены врагами.
– Господь наверняка защитит вас понадежнее, чем любое оружие.
– Бог помогает тому, кто и сам о себе заботится, господин Паркер, – ответил он.
– Не думаю, чтобы Создатель одобрял вторжения в чужие дома, – заметил я, и брови мистера Падда чуть приподнялись.
– Вы меня в чем-то обвиняете?
– А вы не хотите кое в чем сознаться?
– Только не вам, мистер Паркер, только не вам.
И снова его пальцы зашевелились, заплясали в воздухе, однако сейчас в движениях появилась какая-то осмысленность, и я задумался, что бы это могло означать. Только когда я услышал звук открываемой двери машины и силуэт женщины показался на лужайке, я понял. Я встал, быстро сделал шаг назад, поднял пистолет на уровень плеч и, удерживая его обеими руками, прицелился в верхнюю часть туловища Падда.
Женщина приближалась со стороны его левого плеча. Она молчала, держа руку в кармане короткого черного пальто. У нее было очень бледное лицо, безо всякого макияжа. Черная юбка в складку почти до щиколоток, простая белая блузка с расстегнутым воротом, вокруг шеи черный шарф – во всем ее виде было что-то исключительно отталкивающее, некое уродство, которое словно сочилось из пор и заливало всю кожу. Нос на этом лице казался слишком тонким, глаза – слишком большими, брови – белесыми, губы чересчур вывернутыми. Подбородок почти не выделялся, он как-то сразу переходил в складки кожи на шее. Лицо было совершенно бесстрастным и неподвижным.
Мистер Падд слегка повернул голову к женщине, но продолжал смотреть на меня.
– Дорогая, мне кажется, господин Паркер нас боится.
Выражение лица женщины не изменилось, она продолжала идти вперед.
– Прикажи ей вернуться назад, – мягко сказал я, но на всякий случай сам сделал шаг назад.
– Или? – преувеличенно мягко переспросил Падд. – Ведь вы же не убьете нас, мистер Паркер?
Но он все же сделал жест пальцами левой руки, и женщина остановилась.
Если у мистера Падда были внимательные глаза, флер доброжелательности лишь прикрывал их истинную злобность, то у его напарницы глаза были точно у куклы – блестящие и ничего не выражающие. Они уставились на меня, и я понял, что, несмотря на пистолет в моих руках, в опасности именно я.
