Лоррейн, приподняв бровь, уставилась на его тарелку:

– Майкл, ты даже не притронулся к торту. Я думала, шоколадные тебе нравятся больше других.

– Собственно говоря, это не шоколад. – Каммингс отрезала себе второй ломтик. – Это плоды рожкового дерева, подслащенные грушевым и виноградным соком.

Гиббонс, гримасничая, отодвинул свою тарелку:

– То-то мне показалось, у него странный вкус.

Каммингс, как всегда, пропустила его слова мимо ушей.

– Тоцци, мы с Лоррейн очень старались. Хотя бы отведайте.

Тоцци повернулся к входной двери. Ему показалось, что это Стэси, но вошла другая блондинка с похожей прической.

– Господи, – сказала Каммингс, слизывая глазурь с пальцев. – Значит, вот что случается, когда исполняется сорок? Тоцци, развеселитесь. Вы как в воду опущенный. Если через три года меня ждет то же самое, я застрелюсь.

– Помощь не требуется? – засмеялся Гиббонс, держа бутылку у рта.

Каммингс приторно улыбнулась.

– Торта я отведаю, – пообещал Тоцци. – Просто мне сейчас не хочется есть.

Отхлебнув пива, он опять взглянул на часы.

– Может, отправить ломтик Солу Иммордино, – предложила Лоррейн. – Сейчас он, видимо, будет рад его получить.

Гиббонс саркастически хохотнул.

– Только не забудь спрятать в торте напильник. Сол расцелует тебя, когда выйдет на волю. Есливыйдет. – Приложился к бутылке. – Слушайте, а может, сходим проведаем его? Зададим еще несколько вопросов. Он ведь на этой улице, в Центральной тюрьме. Что скажешь, Тоц?

Тоцци представилась темная улица снаружи. И улочка кварталом южнее, где он получил пулю в ногу. И лежал, видя под уличным фонарем туманный силуэт Стэси и слыша ее крик.

Каммингс снова поднесла вилку с тортом ко рту:

– По-моему, Иммордино не заслуживает нашего торта. Если судья не хочет освобождать Сола под залог, с какой стати нам угощать его таким изысканным десертом?

Гиббонс фыркнул:

– Небось предпочли бы поехать в Трентон, угостить этого психа, Эмерика.

Каммингс широко раскрыла глаза:

– Ни в коем случае. У бедняги хватает проблем. Ни к чему добавлять к его горестям сахарный шок. – Она посмотрела на Лоррейн. – Эмерик явно был сверхактивным ребенком. От сладостей он, должно быть, бесился. В то время еще не знали, как воздействует сахар на сверхактивных детей.

Гиббонс прищурился:

– Вы, кажется, говорили, что не добавляли в торт сахара.

Лоррейн и Каммингс смутились.

– Только в глазурь, – призналась Лоррейн.

Тоцци не слушал их. Он смотрел на разбросанные по столу свечи, фитили их обгорели и почернели, нижние концы были в глазури. Сорок свечей. Ни к чему было ставить полное число. Хватило бы и двух. Он глянул в сторону стойки. Только что вошла еще одна длинноволосая блондинка, но не Стэси. Он взял одну из полурастаявших свечей и принялся мять в пальцах.

– А, с другой стороны, может, и стоит отнести Иммордино кусочек торта, – размышлял вслух Гиббонс. – Возможно, это будет последний в его жизни. Говорят, Джуси Вакарини сделал новый заказ на его убийство. Этого стоило ожидать. Жить Солу осталось недолго. Может, там, где он сейчас, до него не доберутся, но после приговора, когда его переведут в федеральную тюрьму, с ним живо разделаются.

Лоррейн недоверчиво посмотрела на него:

– Ты имеешь в виду, кто-то из заключенных? Разве такое бывает?

Гиббонс отхлебнул пива и кивнул:

– Сплошь и рядом.

Тоцци отломил от свечи затвердевший потек воска.

– Да, только Сола могут не приговорить. Когда магнитофон улетел в толпу, его, видимо, кто-то припрятал. Сол опять притворяется психом, а его адвокат с пеной у рта утверждает, что Иммордино невменяем. У нас нет никаких улик, доказывающих обратное, и мы, по сути дела, оказались там, откуда начали.

Гиббонс стукнул по столу донышком бутылки.

– Что за чушь? А твои показания? Ты слышал, что он разговаривал как нормальный человек. Слышали Стэси и Каммингс. Тыотправишь его за решетку, Тоц.

– Я не уверен, что без пленки моих показаний будет достаточно. Вспомни, суд трижды признавал Сола невменяемым, следовательно, прецедент уже есть. Адвокат будет доказывать, что его поведение в церкви объясняется сумасшествием.

– Да, а сестра Сил? – вмешалась в разговор Каммингс. – При ее отношении к брату она вполне может выступить против него в суде, особенно если прокурор согласится снять с нее обвинение в благодарность за содействие.

Гиббонс покачал головой:

– В чем ее можно обвинить? В пособничестве? Покажите мне таких присяжных, которые предъявят обвинение монахине. А раз нет обвинения, нет смысла и заключать сделку. К тому же Сил верит в милосердие и прощение. Как бы ни обошелся с ней брат, она не отправит его в тюрьму.

Каммингс поправила очки и снова запустила вилку в торт:

– Поговорю с ней. Она хочет, чтобы я провела беседу с ее девчонками в приюте. Думаю, она доверяет мне. И постараюсь ее убедить.

Гиббонс поглядел на нее:

– Да, конечно. И Тед Банди был просто сбившимся с пути мальчишкой.

– Гиббонс! – нахмурилась Лоррейн.

Каммингс, продолжая жевать, пожала плечами:

– Ничего, Лоррейн. Я привыкла к его бессмысленным насмешкам. Они меня больше не задевают.

Гиббонс расхохотался:

– Поздравляю. Хотите, вручу вам какой-нибудь знак отличия?

Каммингс отложила вилку.

– Гиббонс, вы будете скучать по мне, когда я уеду в Квантико.

– Когда же это произойдет, доктор?

– На следующей неделе. Я не говорила вам? Меня отзывают на замену кому-то.

Гиббонс наклонился к ней:

– А что, если я посажу вас в поезд сегодня вечером и тут же начну скучать?

Каммингс вновь приторно улыбнулась.

– Эй, Тоцци!

Все повернулись к стойке. Рой, мускулистый бармен, махал рукой, подзывая именинника.

Перед тем как выйти из кабины, Тоцци оглядел зал, но Стэси не заметил.

– Извините, я на минутку.

Подошел к стойке. Шутку со Стэси в тот первый вечер устроил Рой. Он знает ее. Может, она ему позвонила.

– В чем дело, приятель?

Бармен перегнулся через стойку и, понизив голос, сказал:

– Тебя кое-кто хочет видеть. Наедине.

– Что?

Тоцци с подозрением глянул на Гиббонса в кабине. Что эти двое приготовили ему на сей раз? Исполнительницу танца живота в задней комнате? Или стриптиз? Ему не до них. Он хочет видеть Стэси.

– Хватит сюрпризов ко дню рождения, а, Рой?

И направился обратно к кабине.

– Нет, погоди, Тоц. Это совсем не то, что ты думаешь. Приехала Стэси. Хочет поговорить с тобой наедине. Кроме шуток. – Рой указал взглядом на дверь рядом с музыкальным автоматом. – Она в кладовой. Попросила, чтобы я впустил ее с черного хода.

Тоцци уставился на дверь. За столиками между дверью и стойкой люди ели и пили, но он их не видел. У него заболело под ложечкой. Почему Стэси не вошла через парадную дверь? Почему прячется как шпионка?

– Иди, – сказал Рой. – Кладовая не заперта.

Тоцци кивнул и пошел. Интересно, что Стэси думает о нем. Он понимал, что она злится, но считал, что может все исправить. Объяснить, почему вел себя с ней так странно. В день похорон у него не было выбора, он был обязанехать. А раньше... теперь можно сказать и о той небольшой проблеме. Стэси поймет.

Подойдя к двери, Тоцци остановился. Розовые и голубые огни музыкального автомата осветили его руку на дверной скобе. Автомат проигрывал песню Мадонны, названия ее Тоцци не знал. На видеопленке певица с короткими, совершенно белыми волосами исполняла ее, одетая лишь в собачий ошейник и прозрачный лифчик, вызывая желание у всех мужчин. Тоцци подумал, что его проблема отошла в прошлое.

Он открыл дверь. Стэси стояла у ящиков с пивом. В кладовой под потолком горела одна тусклая лампочка. Волосы девушки не искрились в этом свете. Глаза блестели, но тоже не искрились. Одета она была в черные джинсы, коричневую джинсовую куртку и белую ковбойскую рубашку.

– Привет. Как дела?