Она просила брата не делать этого. Просила совсем не появляться здесь. Но он совершенно ее не слушает. Что ему ни говори, Сол непременно сделает по-своему. Теперь он опорочит доброе имя приюта Марии Магдалины, свяжет ее дело со всеми дурными поступками, которые приписывают брату. Господи, зачем он это делает? Она настоятельно просила его не выходить, не привлекать внимания к приюту. И вот результат.
Сол всегда поступает, как ему заблагорассудится. Не думает ни о ком, кроме себя. Иногда ей кажется, что слухи о нем отчасти правдивы.
Сол далеко не святой, это она прекрасно знает. В юности связался с дурной компанией и под ее влиянием покатился вниз. В глубине души она подозревает, что брат кое в чем виновен, но, конечно, он не убийца и не известный громила, каким его представляют. Нет-нет. Она отлично знает Сола. На такие злодеяния он неспособен.
Все, что бы Сол ни совершил в прошлом, может проститься. Бог милостив, поэтому она и согласилась хранить маленький секрет брата, поддерживать всеобщее мнение, что Сол психически болен. Он давно сказал ей, что это его способ искупить свои грехи, что, живя такой жизнью, жизнью неразумного человека, и подвергаясь соответствующей изоляции, он исполняет епитимью. Его пребывание в психиатрической больнице было высшей епитимьей, и поначалу она думала, что ему это полезно, как удаление от мира в монастырь. Но больница его испортила. Она не очистила его души. Он стал злобным и мстительным. Судя по тому, как обращается с ней после того, как отдан под ее опеку.
При виде того, как брат разыгрывает из себя дурака на тротуаре, Сил прослезилась. Видимо, епитимья не принесла никакого толка. Видимо, он все еще грешен. Может, закоренелый, нераскаявшийся грешник. Может, он постоянно лгал ей. Может, она совершенно не знает его.
Внезапно монахиня вспомнила сообщение Гиббонса, что у Сола лежит большая сумма в швейцарском банке и есть какая-то собственность в Панаме. Сняв очки, она вытерла глаза. Что теперь думать о нем?
– Сестра! Сестра!
Люси, ее помощница, быстро сбегала по лестнице. Бедная женщина хваталась за вздымающуюся грудь, дыша с большим трудом. Ей просто необходимо сбавить вес.
– Успокойся, Люси. В чем дело?
Та не могла выговорить ни слова. Указала пальцем вверх, безмолвно тараща глаза.
– Кто-то из девочек? У Шевон начались выделения?
Люси вечно паникует, когда кто-то из девочек собирается рожать.
Женщина потрясла головой, продолжая указывать вверх.
Потом наконец выдохнула:
– У вас в комнате! Дональд! Идите! Быстрей! Быстрей!
Сил нахмурилась. Дональд? Он должен мыть туалет наверху. Что же случилось? Она уже несколько раз говорила Солу, что пилюли Дональда кончаются, но Сол пропускал это мимо ушей. Она решила экономить лекарство, растягивая время между приемами.
Подхватив юбку, Сил заторопилась наверх:
– Дональд? Дональд? Голубчик, что ты там делаешь?
Взбежав на площадку второго этажа, она услышала его плач.
– Дональд?
Сил широким шагом понеслась к своей комнате в задней части здания.
– Дональд, я обращаюсь к тебе. Отвечай.
Дойдя до порога и взглянув на свою кровать, она чуть не рассталась с жизнью.
– Дональд!
Парень лежал на кровати, почти голый, одежда его валялась на полу. Ее головной платок, который она носила с длинной рясой, косо сидел на его стрижке, по щекам парня текли слезы. Кожа его, бледная до синевы, была совершенно безволосой. Одну руку он держал в трусах, в другой сверкали ножницы. Большие, хранившиеся обычно на кухне. Он держал их раскрытыми, словно опасную бритву. Перед глазами Сил промелькнуло видение распятого Христа – окровавленного, изнуренного, в грязной набедренной повязке. Она быстро перекрестилась и бросилась в комнату.
– Дональд, положи ножницы.
Говорила она спокойно и твердо, как некогда с девчонками, покушавшимися на самоубийство.
Он отрицательно покачал головой, обливая горькими слезами накрахмаленный платок.
Сил подошла ближе.
– Дональд, что ты собираешься делать?
– Я нехороший, – плаксиво протянул он. – Очень нехороший. Думаю о них, и все тут. Я нехороший.
– О ком ты думаешь, Дональд?
Он в отчаянии замотал лежащей на подушке головой.
– О девочках. – Посмотрел на свои трусы. – Я ничего не могу поделать. Он поднимается сам собой. Я нехороший.
– Нет, Дональд, ты ошибаешься. – Она протянула руку. – Дай сюда ножницы.
– Не-е-е-ет!
Она вздрогнула от его крика. Сердце подпрыгнуло.
– Нет. Нет. Нет. Я должен от него избавиться. Он не нужен мне. Он нехороший.
Сил хотела подойти еще ближе, но он сдернул трусы и опустил ножницы ниже...
Монахиня покраснела и отвернулась. Заставила себя смотреть только на его лицо.
– Дональд, послушай, пожалуйста. Ты слишком суров к себе. Сексуальные переживания являются иногда нор...
– Не-е-е-ет! -От вопля, казалось, в комнате все задрожало. – Я нехороший. Я должен отрезать его, пока он не заставил меня совершить что-то дурное.
Сил сделала глотательное движение, но горло у нее пересохло. Дональду нужно лекарство, полная доза. Она напоминала Солу, что нужно выписать новый рецепт. Почему он ее не послушал? Она никогда не видела Дональда таким расстроенным.
– Почему ты это делаешь, Дональд? Скажи мне.
Он скорчился и заплакал:
– Слишком много прегрешений. Слишком много прегрешений.
—Ты не грешник, Дональд. С тех пор как ты приехал сюда, я постоянно с тобой. Ты не плохой. Ты очень хороший. Ты усердно работаешь. Делаешь все, что тебя просят, и не жалуешься. По-моему, Дональд, ты очень хороший.
Сил сжала кулаки. Дональд не выходил из дома с тех пор, как Сол и Чарльз привезли его сюда. Сол настаивал, чтобы он постоянно находился в доме. Неудивительно, что этот человек запсиховал. Ему нужно выходить, дышать свежим воздухом.
– Дональд, послушай, пожалуйста. Не совершай этого над собой. Этобудет грехом. Твое дело – храм Бога. Понимаешь ты, что, изувечив себя, согрешишь перед Господом? Пожалуйста, не надо.
Она представила себе лужу крови. Да еще в своей постели. Дональд взглянул на нее. Глаза его были влажными.
– Я должен.
Голос его стал чуть слышным писком.
– Почему? Почему должен?
– Я уже сказал. Слишком много прегрешений.
Сил глянула на его трусы. Они оттопыривались. Он держал лезвие ножниц так, словно собирался чистить морковку. Она отвернулась и дважды перекрестилась.
– Не понимаю, Дональд. Что это значит – «слишком много прегрешений»? Кто грешит? Ведь не ты. Объясни мне.
– Все, – плаксиво протянул он. – Все грешат.
– Кто?
– Я. У меня нехорошие мысли.
– А кто еще?
– Парни.
– Какие?
На его лице отразилась ярость.
– От которых эти девчонки беременны.
– Да, тут ты прав, Дональд. А еще кто?
– Девчонки.
Ярость Дональда еще не улеглась. Он полагал, что монахиня должна знать все это.
– Они ведут себя, как блудницы. Они позволяют делать это с собой. Они тоже грешницы.
Сил кивнула, чтобы успокоить его:
– Да, Дональд, я знаю. В мире много грешников.
– Вы не знаете.Их очень много. Вы не можете знать всех. – Он уставился ей в глаза. – Не можете. Вы не знаете про девицу из телевизора. Так ведь?
– Что за девица из телевизора?
Дональд зажмурил глаза и опять замотал головой из стороны в сторону.
– Видите? Вы не знаете.Я слышу, что девчонки здесь все время обсуждают ее. Хотят быть такими же. Она постоянно вводит их во грех. Они только и болтают о ней. Долорес, Фейт, Шевон, Роберта, Ивонна – все. Все хотят быть похожими на нее.
Сил нахмурилась. Ей было непонятно, о ком речь.
– На кого, Дональд? О ком ты говоришь?
– О девке из телевизора! -закричал он. – Об этой грязной девке! Белокурой блуднице!
– Оком-то из «мыльной оперы»?
– Не-е-е-ет!
Вопль его прозвучал досадливо, раздраженно – почему она не может понять?
