Ее мать появилась ближе к полуночи. Легкими прыжками она вынеслась из-за деревьев, передвигаясь от одного пятна тени к другому. Она была крошечным воздушным созданием с длинными серебристыми волосами, бледно-зеленой кожей, как у Ивицы, и телом ребенка. На ней не было одежды. Она пробежала по краю поляны, словно проверяя воду в подлунном озере, а потом снова спряталась за ветвистыми деревьями.

Ивица ждала.

Мать вернулась вспышкой серебряных волос и, быстро кружась, промелькнула мимо, прикоснувшись пальцами к ее щеке словно легким дуновением шелка, и снова исчезла.

— Мама! — тихо окликнула ее Ивица.

И спустя секунду мать танцуя вышла из леса на самую середину лунного света, потоком лившегося сквозь тяжелые ветви. Она кружилась, изгибалась и взлетала ярким сиянием, изящно взмахивая руками, протягивая их к дочери. Ивица ответно протянула руки. Они не прикасались друг к другу, но между ними начали течь слова, слышные только им двоим, — видения, рожденные мыслью.

Ивица вспомнила данное отцу обещание и первым делом заговорила о его желании увидеть, как танцует ее мать. Та мгновенно отпрянула, и Ивица не стала настаивать. Она заговорила о Бене и своей жизни в замке Чистейшего Серебра. На этот раз в ответе ее матери было счастье, но слабое и неглубокое, потому что ее матери была непонятна жизнь за пределами танца и леса, любая жизнь, не похожая на ее собственную. Она была отстранение рада за Ивицу — на большее она была не способна. Ивица научилась принимать то, что могла дать ей мать, и удовлетворяться этим.

А потом она дала матери говорить с ней через танец, поделиться той радостью, которую она испытывала. Когда-то эта радость казалась Ивице пьянящей. Теперь она находила ее блеклой и пустой, эту ограниченную радость, связанную с потворством своим желаниям и эгоистическими удовольствиями, лишенную интереса к окружающим и заботы о них, в конечном итоге непонятную и даже печальную. Ивица знала, что они обе не могут по-настоящему понять друг друга. Но они разделяли, что могли, получая благодарность и поддержку, вновь подтверждая существующие между ними узы.

А потом Ивица сказала матери о ребенке и тех поисках, которые ведут ее из Заземелья на Землю и в волшебные туманы, а оттуда — обратно.

Ее мать откликнулась мгновенно. Ее танец стал стремительным и необузданным. Ночная тишина сгустилась еще сильнее, мир за пределами залитой звездным светом поляны отступил еще дальше в темноту. Остались только мать и дочь и тот танец, который соединил их духовно. Ивица завороженно смотрела, поражаясь грации матери, ее красоте, ее сильной личности, ее инстинктивной реакции на необычную просьбу дочери.

И вот из странных, невероятных поворотов и кружений танца, возникая в разделявшем их свете, появилось видение, которого ожидала Ивица.

Но в видении ей предстало не дитя, а Бен. Она ощутила, что он потерян — потерян так, что сам этого не может понять. Он был собой — и в то же время кем-то другим. Он был не один. С ним было еще двое, и, вздрогнув, она их узнала. Ведьма Ночная Мгла и дракон Страбон. Все трое бились в трясине тумана и серого света, исходившего не столько снаружи, сколько изнутри. Они безнадежно шли вперед, пытаясь отыскать что-то, скрытое от нее, отчаянно тычась в разные стороны в безрезультатных попытках найти это.

А потом она увидела себя: ее тоже поглощало пятно тумана и серости, она потерялась так же, как и они, и тоже что-то искала. Она была рядом с ними (и в то же время далеко), настолько близко, что могла к ним прикоснуться, но не там, где ее могли бы увидеть. Она танцевала, кружась в призме света. Она не могла остановиться.

И было еще что-то. Чуть заметно сдвинув звук и свет, видение показало ей последний ужас, В показанном ей будущем она увидела, что Бен забывает о ней, а она забывает Бена. Она видела, как это происходит в сумраке и тенях: они отвернулись друг от друга. Они никогда друг друга не найдут.

И она услышала, как в отчаянии зовет его:

— Бен! Бен!

Когда видение померкло, Ивица оказалась одна. Поляна опустела, мать исчезла. Девушка сидела и смотрела в пространство, где танцевала ее мать, пытаясь понять, что ей было показано. О ребенке ничего не открылось — все касалось Бена. Почему? Бен в безопасности, он в своей резиденции, а вовсе не потерялся в туманной тьме. И какие обстоятельства могли бы свести его с Ночною Мглой и Страбоном, его заклятыми врагами?

Все это казалось бессмысленным. Отчего еще сильнее не давало покоя.

Теперь ее сомнения стали еще острее. Ей хотелось сию же минуту отправиться обратно, вернуться в замок Чистейшего Серебра и убедиться в том, что с Беном все в полном порядке. Эта потребность была настолько сильной, что она готова была идти и больше ни о чем не думать.

Но она понимала, что не может сделать этого. Теперь ее долг — это ребенок и путешествие, которое должно обеспечить его благополучное рождение. Она не могла позволить себе думать о чем-то еще — не важно, кого это касалось, насколько сильны были ее тревоги. Сначала она должна выполнить обязанность, которую взвалила на нее Мать-Земля. Бен тоже согласился бы с этим. Больше того — он на этом настаивал бы. Ей придется предоставить событиям развиваться вопреки своим желаниям, пока она не будет в состоянии прямо в них вмешаться.

Тогда она встала, чувствуя себя более усталой, чем ожидала. События этого дня высосали все ее силы. Она вышла в центр залитой лунным светом поляны. Нагнувшись над тем местом, где танцевала ее мать, она начала копать землю голыми руками. Это было нетрудно: почва оказалась рыхлой и легко поддавалась. Ивица набрала несколько горстей и положила в мешочек, который захватила, чтобы нести в нем запас еды. Одна часть волшебства, нужного ее ребенку, уже у нее. Ивица стянула мешочек тесемкой и снова привязала его к поясу.

Она повернулась к востоку. Небо начало светлеть.

Сильфида в последний раз осмотрела поляну. Она ждала, молчаливая и опустошенная. Торжественные свидетели-сосны никогда не расскажут, что они видели. В течение долгих лет здесь происходило так много того, что стало неотделимой частью ее жизни. И теперь вот это.

— Да свидания, мама, — тихо прошептала Ивица, обращаясь в никуда. — Жаль, что ты не можешь пойти со мной.

Она стояла одна, снова вспоминая свое видение. Новый прилив тревоги заставил ее зажмуриться. Что с Беном? А что, если видение было правдивым? Она стиснула веки еще сильнее, чтобы заставить вопросы сгинуть.

Когда снова открыла глаза, она уже думала о том, что ждет ее впереди. Земля, мир Бена, который лежит где-то за волшебными туманами, где необходимо собрать вторую часть почвы. Но где именно в его мире? Куда она должна пойти? Какая почва ей нужна? Какое волшебство?

А ее проводник?..

И тут она увидела кота: он сидел на бревне у края поляны и вылизывал переднюю лапу. Он был серебристого цвета, с черными мордой, хвостом и лапами. Он был стройный и ухоженный и совсем не казался хищным. Он перестал умываться и уставился на нее зеленющими глазами, такими же яркими, как ее собственные. У нее было странное чувство, будто он ее дожидается.

«Я знаю этого кота!» — вдруг поняла она.

— Да, конечно, — сказал кот.

Ивица молча кивнула. Ей надо было бы догадаться: эльфы прислали ей Дирка с Лесной опушки.

Хоррис Кью, нервно посвистывая, трусил под полуденным солнцем по дороге, ведущей к замку Чистейшего Серебра. Еще самое большее километров пять — и они увидят его. Предвкушение смешивалось с тревогой, и от этой мешанины чувств у него началась ужасная изжога. Он обильно потел — и не только от жары. Уголок глаза снова сильно дергался. Вид у него был такой, словно он жонглировал невидимыми мячиками.

Он испуганно оглянулся. Никаких проблем, все на месте. Вьючный мул по-прежнему был привязан к другому концу веревки, послушно плетясь следом за ним. Два сундука по-прежнему были крепко прикручены веревками к раме для тюков. Больши по-прежнему восседал на них.