И все время он безудержно плакал. Плакал, когда служка в приюте Храма Материнского Милосердия в Загосуре предлагал ему пообедать. Плакал, когда восходило солнце. Плакал, когда садилось. Даже когда он случайно сталкивался в коридоре приюта с кошкой, он начинал рыдать. Рыдал, когда его отправляли спать. В любое время, без всяких видимых и невидимых причин.

– Я нашел временное убежище в приюте Храма Материнского Милосердия, а потом, когда мне стало лучше…

То есть когда слезы у него почти иссякли, и монахи решили, что он не сумасшедший, а просто нервный…

– …когда мне стало лучше, они дали мне денег, и я пошел сюда. Три недели пути.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Кэсерил посмотрел на провинкару и увидел, что губы ее исказил гнев. Ужас скрутил его внутренности.

– Ваш замок был единственным местом, о котором я подумал, – поспешно проговорил он тоном извинения. – Простите меня, мне очень жаль!

Комендант щумно выдохнул и откинулся на спинку кресла, во все глаза глядя на Кэсерила. То же самое сделала и кузина провинкары.

Вибрирующим голосом провинкара провозгласила:

– Вы – кастиллар ди Кэсерил! Они должны были дать вам коня. Они должны были дать вам эскорт!

Кэсерил всплеснул руками, и в этом жесте страх боролся с несогласием.

– Нет, нет, моя госпожа! Они… они сделали для меня достаточно много.

Он понял, что провинкара гневается не на него. О Господи! Горло сдавило, комната в его глазах закачалась. Нет! Только не здесь! Он решил не откладывать.

– Я хотел бы предложить вам свои услуги, ваша светлость, если вы найдете, как меня использовать. Признаюсь, пока я способен не на многое. Но только пока.

Провинкара устроилась поудобнее, положив подбородок на тыльную сторону руки, и изучающе посмотрела на Кэсерила. Через мгновение она произнесла:

– Когда-то, в бытность пажом, вы замечательно играли на лютне.

– О! – произнес Кэсерил, а его скрюченные мозолистые руки попытались спрятаться друг в друге.

Он улыбнулся, положил ладони на колени и сказал извиняющимся тоном:

– Увы, моя госпожа, только не сегодня.

Провинкара наклонилась вперед и бегло осмотрела его покореженную левую руку. Затем, поджав губы, вернулась в обычную свою позу и проговорила:

– А еще, как я помню, вы прочитали все книги в библиотеке моего мужа. Начальник придворной службы пажей за это жаловался на вас, но я велела ему оставить вас в покое. Насколько я понимаю, вы собирались стать поэтом.

Кэсерил не был уверен даже в том, сможет ли его правая рука удержать перо.

– Я полагаю, когда я ушел на войну, я спас Шалион от изрядного количества плохой поэзии, – сказал он.

Привинкара пожала плечами.

– Да, кастиллар, вы меня озадачили. Я не уверена, что в бедной Валенде есть достаточно должностей, которые вы могли бы занять. Придворный, армейский капитан, комендант замка, посланник…

– Увы, с тех пор, как умер король Иас, я перестал быть придворным. В качестве капитана я помог проиграть сражение за Далус…

После чего почти год гнил в казематах Браджара.

– …как комендант замка я не выдержал осады, а когда я служил посланником, меня дважды чуть не повесили – как шпиона.

Он на мгновение задумался. И три раза пытали за то, что пославший его нарушил соглашения.

– Что я умею теперь? – продолжил Кэсерил. – Грести веслом. И знаю пять способов приготовления крысы.

Я и сейчас не отказался бы от хорошей порции крысятинки.

Он не знал, что именно провинкара читает в его глазах. Может быть, то, насколько сильно он вымотан. А может быть, то, насколько голоден. Наверное, последнее, потому что провинкара ехидно улыбнулась.

– Отужинайте с нами, кастиллар! Хотя я и не уверена, что мой повар сможет попотчевать вас рагу из крыс. Нынче в Валенде не сезон. А я тем временем подумаю о вашем деле.

Не доверяя голосу, Кэсерил склонил голову в благодарном поклоне.

Поскольку все еще продолжалась зима, обедали в полдень, в торжественной обстановке, в главном зале замка. Обед был обилен и разнообразен. Ужин же накрывали с меньшей помпезностью и, следуя введенным провинкарой правилам экономии, из того хлеба и мяса, что оставались от обеда. Впрочем, отсутствие разнообразия в блюдах хозяйка дома с избытком и щедро восполняла разнообразием изысканных вин из погребов замка. Летом, когда окружающие замок равнины дрожали от источаемой раскаленной землей жары, все было наоборот: днем перекусывали на скорую руку, зато после захода солнца наедались вволю, расположившись под светом ламп в прохладном внутреннем дворике замка. Такого же правила придерживались все жители Баосии, независимо от титула и должности.

В небольшом зале в новой пристройке, совсем недалеко от кухни, за столом собралось всего восемь человек. В центре стола устроилась сама провинкара, посадив Кэсерила на почетное место справа от себя. Кэсерила немало смутило присутствие самой принцессы Изелль, которая сидела слева от хозяйки, а также принца Тейдеса, который устроился напротив принцессы. Он несколько успокоился, когда принц, чтобы скоротать время, принялся бросаться хлебными шариками в свою старшую сестру – занятие, которое его бабушка прекратила одним только строгим взглядом. Принцесса метнула в брата огненно-яростный взгляд, но внимание ее отвлекла Бетрис, устроившаяся рядом с братом, чуть наискосок от Кэсерила.

Бетрис с плохо скрываемым любопытством, хотя и дружески, улыбнулась гостю, показав ямочку на щеке, и уже хотела что-то сказать, как тут слуга принялся обходить стол с большим сосудом для омовения рук. Теплая вода была ароматизирована вербеной. Руки Кэсерила дрожали, и он уже не смог скрыть этого, хоть и поспешил воспользоваться мягким льняным полотенцем. Кресло прямо напротив него оставалось пустым.

Кэсерил кивнул в его сторону и спросил провинкару безразличным тоном:

– Присоединится ли к нам вдовствующая королева, ваша светлость?

Провинкара нахмурилась.

– Иста нездорова, к сожалению… Она ужинает у себя.

Кэсерил почувствовал на мгновение воцарившуюся за столом неловкость и решил, что узнает позже, что беспокоит провинкару и как обстоят дела у ее дочери. Реакция хозяйки указала на какую-то давнюю, долго длящуюся и слишком болезненную причину, которую не следовало обсуждать за столом. Скоро случившееся вдовство избавило Исту от опасностей, которые подстерегают молодых рожениц, но у нее могли возникнуть не менее серьезные проблемы, часто посещающие женщин в более зрелые годы… Иста стала второй женой короля тогда, когда тот уже перевалил рубеж середины земной жизни, а его сын, Орико, был зрелым мужчиной. В те недолгие годы, что Кэсерил провел при дворе короля Шалиона, он мог наблюдать за королевой исключительно на расстоянии, но она выглядела счастливой, по крайней мере в присутствии монарха. Иас души не чаял в крошке Изелль и Тейдесе, который постоянно сидел у кормилицы на руках.

Счастье королевской четы было омрачено предательством лорда ди Лютеза, которое, как говорили многие проницательные люди, и ускорило кончину короля, не сумевшего справиться с гневом и печалью. Кэсерил так и не решил для себя, имела ли болезнь вдовствующей королевы, которая и заставила ее покинуть двор своего пасынка, некую политическую подоплеку. Но новый король, Орико, как об этом говорили все, выказывал максимальную степень уважения к своей мачехе и был необычайно добр по отношению к сводной сестре и брату.

Чтобы заглушить урчание в пустом животе, Кэсерил закашлялся и обратил свой взор на солидного господина, сидящего на краю стола – видимо, старшего воспитателя принца. Царственным кивком головы провинкара поручила именно ему прочитать молитву, в которой сидящие за столом благодарили Святое Семейство за пищу, которая вот-вот должна была появиться в зале. Кэсерилу не терпелось поскорее стать свидетелем ее появления. Тем временем разрешилась и тайна пустого кресла – вошел запыхавшийся комендант сэр ди Феррей и, пробормотав извинения за опоздание, уселся напротив Кэсерила.