– А кто это мог быть?

Фермер пожал плечами и сплюнул.

– Все, что я знаю, так это то, что он не отсюда. Когда я понял, что за темные дела здесь делались прошлой ночью, я обратился к настоятельнице нашего Храма. Она пришла и забрала его вещи. На хранение, пока кто-нибудь не придет и не заберет их. Лошадь его я поставил в свой сарай. Возьму себе в уплату за хлопоты. А Хранительница сказала, нельзя его так оставлять до ночи.

Он показал на высокую гору валежника, навьюченную на спину осла и, дернув за веревку, заставил того двинуться к мельнице.

Кэсерил пошел рядом с ним, стараясь попасть в шаг.

– А вы знаете, что этот человек там делал?

– И без слов ясно, что он там делал, – фыркнул фермер. – За что и получил.

– Но… чего ради он делал это?

– Понятия не имею. Пусть Храм разбирается. Вопрос только – зачем он это делал на моей земле? Теперь жди несчастий! Я сожгу его, а заодно и мельницу – она стоит слишком близко от дороги. Приносит…

Он посмотрел на Кэсерила.

– …приносит беды.

Несколько минут Кэсерил шел молча, после чего спросил:

– Вы его сожжете прямо в одежде?

Фермер осмотрел Кэсерила, оценив убогий вид его наряда, и сказал:

– Ничего из его вещей я не трону. Я и лошадь бы не взял, но ведь – сдохнет с голода!

Кэсерил спросил, все еще колеблясь:

– А вы не станете возражать, если я возьму его одежду?

– Не меня нужно спрашивать. Делайте, что хотите, мне все равно. Если рискнете, останавливать не стану.

– А я помогу вам его сжечь.

Фермер сморгнул.

– А вот за это – спасибо! – сказал он.

Понятно, фермер был более чем рад тому, что мертвецом займется Кэсерил, в то время как сам он принялся устраивать погребальный костер. Сжечь мертвеца было решено внутри мельницы, и Кэсерил дал фермеру несколько советов относительно того, как все устроить, чтобы обеспечить максимальную тягу и чтобы мельница наверняка была сожжена дотла. Помог он и внести внутрь хворост и ветки.

Потом фермер с безопасного расстояния принялся наблюдать, как Кэсерил будет стаскивать одежду с окаменевшего тела и конечностей. Труп оказался гораздо более раздутым, чем показалось на первый взгляд, и, когда Кэсерил стягивал с него расшитое исподнее, распухшее брюхо мертвеца освободилось от скопившихся газов, что было страшновато. Хотя вряд ли из тела изошла какая-нибудь зараза, а вонь… что ж, вонь можно и потерпеть. Вот если до темноты труп не сжечь, он может лопнуть, и тогда Бог знает, что из него выйдет или, напротив, в него войдет! Кэсерил быстро свернул в узел снятую одежду, не трогая башмаков, которые оказались чересчур маленькими. После этого они вместе с фермером водрузили труп на костер.

Когда все было готово, Кэсерил упал на колени, прикрыл глаза и принялся молиться. Не зная, который из Богов забрал душу усопшего (хотя, хорошенько подумав, он мог бы и догадаться), он, стараясь говорить ясно и четко, обратился по очереди к каждому из пяти членов Святого Семейства. Обращаясь к Богам, ты обязан предлагать им лучшее из того, чем располагаешь, хотя это лучшее подчас – всего лишь слова.

– Молю о милости от тебя, Отец, и от тебя, Мать; от тебя Брат, и от тебя, Сестра! И от тебя милости прошу, Бастард. Пятикратной милости, о Высшие Сущности, просим мы от вас!

Какие бы грехи ни совершил усопший, он заплатил за них. Милости просим, Высшие Сущности! Не справедливости! Нет, только не справедливости! Мы были бы последними идиотами, если бы взывали к справедливости!

Закончив с молитвой, Кэсерил не без труда поднялся на ноги и осмотрелся. Потом, что было вполне благоразумно, поднял трупики вороны и крысы и положил возле покойника, в ногах и возле головы.

Похоже, Боги сегодня были к нему благосклонны. Что-то еще ждет его впереди?

Столб маслянистого дыма поднялся над бывшей мельницей, когда Кэсерил вышел на дорогу, ведущую в сторону Валенды. За спиной у него болтался сверток с одеждами мертвеца. Хотя они были много чище и опрятнее того, во что он был одет, Кэсерил решил не надевать их, пока с ними не поработает прачка. Правда, придется расстаться с парой медных монет (он быстро сосчитал в уме непредвиденные расходы), но услуги прачки того стоят.

Прошлую ночь он спал в сарае, на соломе. Продрог до костей. Ужином ему была половина буханки черствого хлеба; вторая половина пошла на завтрак. От порта Загосур, что на побережье Ибры, до столицы Баосии, центральной провинции Шалиона, было около трехсот миль. Да, Кэсерил рассчитал время, но одно дело рассчитать, другое – идти! Приют храма Материнского Милосердия в Загосуре оказывал помощь всем несчастным, кого жизнь выбросила за борт, а еще и тем, кто был выброшен на берег морем. Кошелек с вспомоществованием, врученный ему служкой храма, отощал еще до того, как он добрался до цели своего путешествия. Впрочем, идти оставалось недолго. Один день, а может, и меньше. И если у Кэсерила достанет сил переступать ногами, уже скоро он доберется до своего убежища и заползет в него.

Когда Кэсерил выходил из Загосура, голову его распирали планы: как он попросит места у вдовствующей провинкары – во имя прошлых заслуг; как устроится на какую-нибудь неприметную должность в ее доме, возле ее стола. Что-нибудь не особо обременительное! Его амбиции, однако, стали уменьшаться по мере того, как, пройдя через Восточный перевал, он стал подниматься на холодные высоты Центрального плато. Он думал уже не о высокородной госпоже. Может, начальник стражи ее замка или же конюший найдут ему местечко либо на кухне, либо при лошадях, и тогда ему не придется беспокоить их хозяйку? А если выпадет должность помощника повара, то не придется и имя свое открывать! Хотя вряд ли кто в замке помнит его по тем замечательным дням, когда он служил пажом в свите баосийского провинкара!

Мечтая о спокойном, незаметном местечке где-нибудь неподалеку от кухонного очага, о жизни без имени, о том, что никто страшнее повара не станет, размахивая руками, кричать на него, о несложной работе (что сложного в том, чтобы принести дров или нацедить воды?), он вышел под последние удары зимних ветров. Отдохнуть, забыться во сне – эта мечта стала почти наваждением, и поддерживало его силы только сознание того, что с каждым шагом он все дальше и дальше уходил от кошмаров морской жизни. Часами, меряя милю за милей по пустынной дороге, он развлекал себя поисками нового имени, с которым предстанет перед двором. А теперь все складывалось еще лучше – для первого визита в замок у него есть наряд покойника, и никто не будет шокирован его обносками. Ведь не зря же Кэсерил выпросил у фермера одежду мертвеца, и он искренне благодарен обоим. Искренне! Нижайше! Благодарен!

Мягко светясь под лучами солнца, город Валенда растекался по склонам холма, подобно красно-золотистому лоскутному покрывалу: красными были черепичные крыши, золотистыми – сложенные из местного камня стены домов, а также мостовые. До боли знакомые краски родины! Кэсерил, не выдержав, прикрыл усталые глаза. В Ибре дома выбелены; осиянные жарким северным солнцем, они слепили. Местный же охряного цвета песчаник казался идеальным строительным материалом для дома, для города, для страны – своим цветом он ласкал взор глядящего. На вершине холма, подобный золотой короне, вздымался к небу замок провинкара. Его стены колебались в поднимающихся от земли испарениях. Смущенный, Кэсерил на мгновение замер, глядя на город, а затем двинулся вперед, все ускоряя шаг, несмотря на слабость, дрожь и болезненную усталость, зудящую в ногах.

Торговые часы на рынках уже закончились, улицы были спокойны и пусты, и Кэсерил прошел к центральной площади. У ворот Храма он подошел к пожилой женщине, которая, если судить по ее виду, вряд ли захочет его ограбить, и спросил, как ему найти менялу. Тот, в обмен на золотой, наполнил ладонь Кэсерила увесистой пригоршней медных монет да еще дал адрес прачки и общественных бань. Кэсерил направился по указанным адресам, по пути купив у уличного торговца большой кусок масляного пирога и торопливо заглотив его.