В руках он держал шапку и кричал тонким голосом:

- Хле-е-ба, граждане, хле-е-ба!

Ванька засмеялся. Очень уж смешной лохматый рваный старик в валенках с загнутыми носками.

Славушка посмотрел вслед нищему:

- Шел бы на дело, чудик!

Засмеялся.

Недалеко от дома, куда нужно было итти, Славушка вынул из кармана письмо:

- Ты грамотный? Прочитай фамилию. Имя я помню: Аксинья Сергеевна. А фамилию все забываю.

Но Ванька тоже был неграмотный. Когда-то немного читал по-печатному, да забыл.

- Чорт с ней! Без фамилии. Аксинья Сергеевна и хватит, - сказал Ванька. Хазу же ейную знаешь?

- Верно! На кой фамилия? - Похряли! - решил Славушка, подняв зачем-то воротник пиджака и глубже, на самые глаза, надвинул фуражку.

Недалеко от дома, где жила будущая жертва, начинался рынок-толкучка.

Ванька, догоняя Славушку в воротах дома, сказал тихо:

- Людки тут много. Чорт знает!

А Славушка спокойно ответил:

- Чего нам людка? Пустяки. Тихо сделаем - не первый раз.

--------------

Долго стучали в черную, обитую клеенкою, дверь.

Наконец, за дверью женский голос:

- Кто там?

- Аксинья Сергевна - здеся живут? - крикнул Славушка веселым голосом.

- А что надо?

- Письмецо от Тюрина.

Дверь отворилась. Высокая, худощавая женщина близоруко прищурилась.

- От Александра Алексеевича? - спросила, взяв в руки конверт. Пройдите! - добавила она, пропуская Славушку и Ваньку.

Славушка, толкнув локтем Ваньку, двинулся за женщиною:

- Постой, - сказал странным низким голосом.

Она обернулась. Ахнула тихо и уронила письмо.

А Славушка опять зашептал незнакомым голосом:

- Крикнешь, курва, - убью!

Ванька сделал несколько неслышных шагов в комнату, оставив Славушку с женщиною в прихожей.

Револьвер запутался в кармане брюк. С трудом вытащил.

И когда вошел в комнату, услышал тихое пение:

Ах, моя Ривочка,

Моя ты милочка.

"Дочка "Ривочку" поет", - подумал Ванька и направился на голос в соседнюю комнату.

Пение прервалось. Звонкий девичий голос крикнул:

- Кто там?

Девушка в зеленом платье показалась на пороге.

- Кто-о?

И увидев Ваньку с револьвером, бросилась назад в комнату, пронзительно закричав:

- А-ай! Кара-у-ул!

Ванька вскрикнул, кинулся за нею. Испугался ее крика и того, что узнал в девушке Люську.

- Люська! Не ори! - прокричал придавленным голосом и схватил ее за руку.

Но она не понимала, не слышала ничего.

Дернув зазвеневшую форточку - пронзительно закричала:

- Спасите! Налетчики! Убивают!

Ванька не помня, что делает, поднял руку с револьвером. Мелькнуло в голове: "Никогда не стрелял".

Гулко и коротко ударил выстрел. Оглушило.

Девушка, пошатнувшись, падала на него.

Не поддержал ее, отскочил в сторону, не опуская револьвера. Голова ее глухо стукнулась о пол.

Пристально вгляделся в лицо убитой и увидев, что это - не Люська, замер в удивлении и непонятной тревоге.

А в комнате, которую только что пробежал Ванька, послышался заглушенный женский крик и два выстрела один за другим.

А Ванька все стоял с револьвером в протянутой руке и тревога не проходила.

Но вот послышался голос Славушки:

- Ванька! Чорт! Хрять надо. Шухер!

Ванька очнулся. Выбежал из комнаты, столкнулся со Славушкою.

У того дрожали руки и даже усы:

- Шухер! Хрять!

Славушка побежал на цыпочках, задел ногою, нечаянно, лежащую на полу, свернувшуюся жалким клубком женщину.

Ванька бросился за ним.

Слышал, как хлопнула дверь.

В темном коридоре не сразу нашел выход.

Забыл расположение квартиры.

Слышал откуда-то заглушенный шум.

"Шухер!" - вспомнил Славушкин испуганный шопот.

Тоскливо заныло под ложечкою и зачесалась голова.

Тихо открыл дверь на лестницу и сразу гулко ударил в уши шум снизу. Даже слышались отдельные слова:

- Идем! Чорт! Веди! Где был? В какой квартире? - кричал незнакомый злой голос.

И в ответ ясно разобрал Славушкино бормотание.

"Сгорел", - подумал о Славушке.

Отступил назад в квартиру и захлопнул дверь.

Прошел мимо одного трупа к другому.

Не смотрел на убитую.

Только зачем-то снял шапку и бросил на подоконник.

Со двора несся неясный шум. Потом отчетливый голос:

- В семнадцатом номере... Один еще там...

Ванька поспешно отошел от окна.

А в дверь, что с лестницы - стучали.

В несколько рук, торопливо, беспрерывно.

И крики, удаленные комнатами и закрытыми дверями, казались особенно грозными.

- Отворяй, дьявол!

- Эй, отвори, говорят! Э-эй!

И вдруг, откуда-то, со двора или с лестницы - прерывистый умоляющий крик:

- Православ-ные!.. У-у-у!.. А-а-а!.. Право-слав...

Оборвался...

И когда затих, оборвался, этот жутким стоном пронесшийся крик, - понял Ванька, - кричал Славушка.

Вспомнились вчерашние Славушкины слова: "Убивают на месте".

Опять ощутил боль под ложечкою. И задрожали колени.

Вынул из кармана револьвер.

Положил на пол за дверью.

Робкая надежда была:

"Без оружия, может, не убьют".

--------------

ГЛАВА ПЯТАЯ.

А в дверь все стучали.

Уже не кулаками - тяжелым чем-то.

Трещала дверь.

"Ворвутся - хуже", - тоскливо подумал Ванька.

Вспомнил, что засыпаясь надо быть спокойным.

Не грубым, не нахальным, но не надо бояться.

По крайней мере не доказывать видом, что боишься.

Ломтев еще учил: "Взял, мол, и веди. Не прошло и не надо".

Подумав так - успокоился на мгновение.

Подошел к двери, повернул круглую ручку французского замка.

В распахнувшуюся дверь ворвались, оттеснив Ваньку, люди.

Кричали, схватили.

- Даюсь! Берите! - крикнул Ванька. Не бей, братцы, только!

- Не бей? А-а-а! Не бей?

- А вы людей убивать, сволочи?

- Не бей?

- Ага!

- Не бей?

Глушили голоса. Теребили, крепко впившиеся в плечи, в грудь, руки.

А потом - тяжелый удар сзади, повыше уха.

Зашумело в ушах. Крики словно отдалились.

Вели, после, по лестнице с заложенными за спину руками.

Толкали. Шли толпою, обступив тесным кольцом.

Каждое мгновение натыкался то на чью-нибудь спину, то на плечо.

Ругались...

Ругань успокаивала. Скорее остынут!

Когда вывели во двор, запруженный народом, увидел Ванька лежащего, головою в лужу, с одеждою, задранной на лицо, Славушку.

Узнал его по могучей фигуре, по толстым ногам в лакированных сапогах.

Страшно среди черной весенней грязи белел большой оголенный живот.

И еще страшнее стало от вдруг поднявшегося рева:

- А-а-а! Тащи-и!.. А-а-а!..

Шлепали рядом ноги. Брызгала грязь. Раз даже, брызнувшей грязью залепило глаз.

В воротах теснее было, там столпилось много.

Опять - ругань. Опять ударил кто-то в висок.

- Не бей! - сказал Ванька негромко и беззлобно.

Из ворот повели прямо на набережную.

И, сразу тихо стало.

Только мальчишеский голос, звонкий, в толпе, прокричал:

- Пе-етька, скорей сюды! Вора топить будут!

От этого крика похолодело в груди.

Уперся Ванька. Брызнули слезы:

- Братцы! Товарищи!

От слез не видел ничего.

И вспомнил почему-то, как освобождали его, в революцию из тюрьмы.

Оттого ли вспомнил, что вели под руки так же, как тогда, оттого ли, что крик такой же был несмолкаемый?

Или оттого, что всего два раза в жизни людям, многим людям, понадобился он, Ванька Глазастый?

Прижатый к холодным липким перилам, с силою необычайною оттолкнулся от них и закричал, плача:

- Братцы!

Но крепко схватили за ноги, отдирали ноги от земли.

- Православные! - крикнул Ванька и почудилось - не он кричит, а Славушка.