– Железная дорога подходит к шахтам с юго-запада, – вспомнил Толька, – значит, вниз по реке.

– Подходяще. И еда под боком.

– Выходит, одну рыбу жрать?

Продымленная костлявая рыба, да еще без соли, погасив голод, уже не вызывала аппетита.

– Можно кабанчика поймать, – мечтательно откликнулся Толька. – Есть способ. На тропу в зарослях закладывается петля с грузом. Попав в петлю, кабан делает сильный рывок и бросается в чащу…

– А ты за ним. Жаль, что у меня нет камеры. Этюд для «Фитиля».

– Я могу подползти к любой птице на десять-пятнадцать футов. Брал призы за бесшумность в военной школе, – сказал Мартин, – а нож бросаю без промаха.

Я засмеялся.

– Смотри.

Прямо на нас на огонь костра летела большая черная птица. Летела невысоко, все время снижаясь, и почему-то в замедленном темпе полета. Казалось, крылья взмахивали все слабее и реже.

Мартин бесшумно приподнялся на согнутых коленях. Тихонько щелкнул, выбросив лезвие, нож. Но птица, не долетев буквально трех метров, в последний раз взмахнула крыльями и упала в траву. Мы нашли ее уже бездыханной.

– Глухарь, – сказал Толька и замолчал.

Что-то привлекло его внимание и оказалось длинной стрелой, пронзившей насквозь тело птицы. Мартин с трудом вытащил стрелу: мешал раздвоенный металлический наконечник, чуть плоский и заостренный, как штык. Почти метровая стрела была выкрашена в черный цвет и заканчивалась хорошо приклеенным оперением. Мастерская стрела. Даже лучшие мастера спортивной стрельбы из лука позавидовали бы ее обладателю.

Мартин долго вертел в руках это совсем не современное оружие и сказал задумчиво:

– Мы, кажется, попали к индейцам, мальчики.

Глухаря, уже ощипанного и выпотрошенного, начали жарить, как и рыбу, на вертеле. Мечтали о чае. Но не было ни чая, ни сахара, ни котелка для воды. Воду пришлось пить некипяченой прямо из реки, черпая пригоршней. Хорошо еще, что вода была как ключевая, незамутненная и не пахла болотом.

Разговаривать не хотелось. Мы сидели вокруг костра, не задавая вопросов и не высказывая предположений. Робинзонада не прельщала перспективами и не питала надежд на возвращение домой. Да и где теперь этот дом? За сколько километров, парсеков или магнитных полей?

В эту минуту тревожных и тягостных раздумий незнакомый голос вдруг спросил по-английски:

– Разрешите присесть к вашему костру, друзья?

И, поскольку мы не ответили сразу, он тотчас же повторил свой вопрос по-французски, с такой же безукоризненной точностью произношения.

– Пожалуйста, – ответил по-английски Зернов, – места хватит для всех.

Он обращался к двум бесшумно подошедшим парням в шортах и клетчатых рубашках с короткими рукавами. Первое, что мы увидели, были их голые ноги, шерстяные носки, скрученные у щиколотки, и самодельные мокасины-плетенки из сыромятных ремешков. Оба были ровесники или погодки, очень похожие, даже одинаково загорелые, должно быть, братья, не старше двадцати лет. Коротко остриженные русые волосы дополняли впечатление юношеской подтянутости, аккуратности и чистоты. На поясах у обоих болтались деревянные колчаны с такими же черными стрелами, как и та, которую вытащил из глухаря Мартин. Охотничью экипировку их завершали висевшие за спиной очень большие, почти в человеческий рост, луки, а в каждом из гостей было, по крайней мере, около ста девяноста сантиметров.

– Джемс, – сказал первый; он стоял ближе к нам.

– Люк, – подхватил второй, выходя к костру.

Даже голоса их были похожи.

Мы невежливо промолчали, все еще ошеломленные их появлением и видом. Но Зернов вовремя исправил нашу бестактность, тут же представив нас тоже по именам. Охотники переглянулись – видимо, наши имена несколько удивили их, – но никаких замечаний не сделали. Оба продолжали стоять, выжидательно нас оглядывая.

– Присаживайтесь, – повторил Зернов, – птица ваша, но мы ее уже наполовину поджарили. Только соли нет и скипятить воды не в чем.

– Кто же уходит на охоту без котелка и без соли? – ухмыльнулся Люк и тут же умолк, встретив осуждающий взгляд брата.

Тот, по-видимому, был старшим.

– Сейчас принесем все, что надо, – сказал он. – А на Люка не сердитесь: он еще маленький – восемнадцати нет.

И оба исчезли в сумерках так же внезапно, как появились.

– Интересное кино, – ввернул было Толька, но мы не откликнулись: для впечатлений и выводов еще не пришло время.

Однако и сейчас было ясно, что парни славные и симпатичные и что робинзонада наша подходит к концу. Через несколько минут оба вернулись без колчанов и луков, но зато с котелком, глиняными кружками, баночкой с солью и большим караваем хлеба. Только теперь мы догадались, что они пришли со стороны реки, где, вероятно, оставили лодку. Впоследствии оказалось, что мы не ошиблись.

Разговор начался испытующе и осторожно, как на дипломатическом приеме, когда любопытство сдержанно, а вежливость лаконична.

– Как охота? – спросил Джемс.

– Точнее, рыбная ловля, – поправил с любезной улыбкой Зернов.

– Кто же едет ловить рыбу в такую даль, когда ее у любого берега не выловишь? – опять ухмыльнулся Люк и опять был остановлен молчаливо предупреждающим взглядом брата.

– Здесь рыба непуганая, – заметил Джемс как бы вскользь, – но я думал, что вы охотились.

– На нас охотились, – сказал Мартин.

– Кто?

– Сначала кошки, потом муравьи.

– Где?

Мартин вместо ответа указал на противоположный берег реки.

– Вы были в восточном лесу?

Джемс даже вскочил с места, впрочем, так же бесшумно, как подошел: не хрустнула ни одна веточка сушняка для костра – сушняка, разбросанного нами вокруг и служившего вместо скамеек. Видимо, Джемс даже бессознательно рассчитывал каждое свое движение. Что-то не современное, не от спортивного тренинга, а дикое, неотделимое от природы, что-то от героев Арсеньева или Купера было в этом рослом меднокожем блондине.

– Вы не могли пройти этот лес, – прибавил он недоверчиво.

– Прошли, как видите, – сказал Мартин.

– С каким оружием?

Мы засмеялись. Мартин поиграл своим ножом.

– И все?

– Увы.

Братья переглянулись по-прежнему настороженно и недоверчиво.

– Вы не переодетые «быки». «Быкам» здесь делать нечего, – раздумчиво, словно рассуждая сам с собой, проговорил Джемс, – да «быки» бы и не стали жарить птицу на вертеле.

– Может быть, они «оттуда»? – спросил Люк брата, многозначительно подчеркнув слово «оттуда».

Джемс предостерегающе сжал ему руку и, помолчав, прибавил:

– «Оттуда» за последние два года побегов не было.

Смутная догадка осенила меня.

– Вы имеете в виду лагерь?

– Какой лагерь?

– Ну, шахты или рудники на той стороне. – Я указал на реку.

– Майн-Сити?

– Не знаю, как это называется, но, по-моему, это ад. Даже хуже, если только может быть хуже. – И я рассказал о расправе за колючей проволокой.

– Так всегда кончается, – не удивился Джемс. – Автоматы только у них, да и стрелять не всякий сумеет. Поэтому оттуда и не убегают. Три года назад бежал Прист. Но ему повезло: он спрятался в кусках угля и спрыгнул в реку, когда переезжали мост. Теперь мост охраняют.

Он говорил по-английски чисто, но как-то иначе, чем Мартин. Должно быть, Мартин тоже это заметил, потому что спросил:

– Ты канадец?

– Не понимаю, – сказал Джемс.

– А что непонятно? Из Монреаля или Оттавы?

Братья опять переглянулись, на этот раз без всякой настороженности: они действительно не понимали Мартина.

– Вы говорите как-то странно, не по-нашему, – произнес Джемс, и снова нотка недоверия прозвучала в его словах. – Я думал, что вы просто дикие, как и мы.

– А мы действительно дикие, – подтвердил Зернов дружелюбно и доверительно.

Я понял его. Он разрушал стену между ними и нами, созданную неосторожным вопросом Мартина.

– Ну конечно, – доверчиво откликнулся Люк, – не «быки» и не «воскресшие». По одежде видно. Да и кто, кроме нас, по реке шатается.