– Послушай, герой, тебе придется сменить рубашку, форменные ботинки и спороть с куртки нашивки. Будь добр, выгляди как обычный фотограф, а не как полицейский, хотя бы пока снимаешь. Иначе я найду кого-нибудь другого. Что тебе больше нравится?

– Мне нравится, – рявкнул он, резко нажимая на газ и выворачивая руль, – когда ты не приказываешь, как сержант, а говоришь нормально!

Она медленно обернулась.

– Извини. А о чем ты хотел поговорить... нормально?

– Для начала о прошлой ночи.

– Ну нет. Я уже думала об этом. Сейчас мы с тобой на работе, делаем фоторяд для новой коллекции одежды. Больше никаких шуток и игр.

– Как скажешь. А я-то думал, для тебя это должно быть важно! – прорычал он. Обычно после первой в жизни ночи любви девушки только и делают, что говорят о ней и жаждут повторения. Но Энн, судя по всему, никогда не ведет себя «обычно».

На выезде из города Энн попросила остановиться перед маленькой закусочной и, как была в платье «от кутюр», потребовала сфотографировать ее на фоне хот-догов и гамбургеров, в объятиях первого попавшегося парня, как оказалось, итальянца. Парень и по-французски, и по-английски говорил плохо, но после эмоциональных и довольно красноречивых жестов и восклицаний Энн и Доминика понял, в чем дело, и, естественно, отказываться не стал.

– Эй, мадемуазель, а я вас не подойти? – на ломаном французском закричал владелец ресторанчика, с интересом наблюдавший за процессом съемок. – Вам надо настоящий мужчина! Захотите фотографировать меня!

– Настоящие мужчины мне не подходят, – рассмеялась Энн. – Но для вас сделаю исключение.

Она выразительно посмотрела на Доминика, и тот щелкнул пару кадров. По старой привычке он захотел сделать несколько снимков живописного кафе, но обслуга, увидев нацеленный объектив, разбежалась. Похоже, здесь тоже работали немало выходцев из Северной Африки. Энн снова пришлось объяснять, что никакой он не полицейский, а фотограф, который к тому же охраняет ее, и тогда только официанты вернулись. Доминик также снял живописную компанию за соседним столиком: молодая женщина с маленьким ребенком и пожилой священник. Они пили кофе и оживленно беседовали.

Владелец закусочной настоятельно приглашал их остаться на обед, расхваливая холодное мясо с зеленой фасолью и красное столовое вино местного изготовления. Молодые люди согласились и уселись за столик под раскидистым каштаном.

– Прошу прощения, – начал Доминик, – я не хотел мешать твоей работе. Завтра постараюсь выглядеть не так устрашающе. Прикинусь обычным фотографом: надену цветную рубашку, бермуды, зеркальные очки... Не думал, что меня так просто вычислить.

Она подняла взгляд от тарелки.

– Ох, Доминик, готова спорить, они узнают о твоем полицейском прошлом, даже если ты будешь разгуливать в одних трусах!

– Но как? У меня что, на лбу написано?

– Насчет лба не знаю, но ты просто распространяешь вокруг себя дух настороженности. Твой пронзительный взгляд словно высматривает среди них шпиона или лазутчика. Только кристально чистый человек может смотреть тебе в глаза. Ты ведешь себя как представитель власти. – Доминик терялся в догадках: льстит она ему или издевается над ним? – Сомневаюсь, что тебе удастся что-то изменить в своем облике. Просто ты такой, какой есть, вот и все. – Она покачала головой и усмехнулась. – Поэтому мы с тобой все время ругаемся.

– То же самое можно сказать и о тебе. – Доминик решил не оставаться в долгу. – Удивляюсь, почему ты не попросила позировать святого отца!

– А что, интересная мысль! Говорят, нет людей более мужественных, чем священники, и более женственных, чем монахини. Образ пожилого кюре очень удачно сочетается с образом юной невинной девушки. Можно пофантазировать... – Эта ужасная женщина способна думать только о работе! – К тому же месье Ла-дюри готовит проект новой линии мужской моды в дополнение к женской коллекции, которую рекламирую я. Надо же как-то искать модели! Моде нужны свежие лица, оригинальные, никем не использованные имиджи. Например, пожилые люди, или толстяки, или даже священники.

Она так увлеклась, что забыла про свою обожаемую зеленую фасоль. Доминик слушал и мрачно жевал.

– Образ мужественного красавца блондина с холодными серыми глазами уже всем навяз в зубах, – без малейшего смущения сообщала Энн своему светловолосому собеседнику. – «Американскую мечту» пора скинуть с пьедестала. К тому же такие люди все равно не станут носить наши модели. Им не то что стильный пиджак, даже пару модных трусов не продашь!

– Почему ты так думаешь? – Доминику стало обидно за себя и своих собратьев. Не виноват же он, что таким родился!

Она улыбнулась и взмахнула ресницами.

– Ты же их вообще не носишь.

– Ты права, – согласился он и ухмыльнулся. – Если я вообще собираюсь надеть трусы, то просто лезу в шкаф и вытаскиваю первые попавшиеся. А когда надо покупать новые, иду в магазин и беру, что есть. С остальной одеждой, впрочем, то же самое.

– Вот видишь, а с нашей коллекцией этот номер не пройдет.

– А зачем мне менять привычки? – удивился Доминик.

– Затем, чтобы твои женщины оценили и полюбили новый сексуальный образ.

– Мои женщины?

– Ну, ты же не отшельник?

– Нет.

Интересно, догадывается ли она, какую воздержанную жизнь он вел? За прошедшие сутки Доминик занимался сексом больше, чем за последние полгода! Хуже того, начиная с сегодняшнего утра он только и думает, как бы снова оказаться в постели с Энн Лесли и продолжить начатое знакомство. Вместо того чтобы все интеллектуальные силы бросить на разгадку тайны анонимных посланий, он забивал голову эротическими фантазиями.

– Хочешь сказать, что такого, как есть, меня женщины не ценят и не любят?

– Надо тебя сфотографировать, и тогда посмотрим. Вдруг твоя личная жизнь коренным образом изменится?

– Ни за что. Не хочу, чтобы моя особа смотрела со страниц вашего каталога.

– Почему же?

– У меня и так достаточно проблем. Больше не требуется.

– И ты ни в коем случае не согласишься со мной позировать?

Ему очень не понравился ее недоверчивый тон и взгляд. Можно подумать, она лучше знает, что он будет делать, а чего нет. Ее проклятая самоуверенность уже в печенках у него сидит!

Доминик хотел было продолжить спор, но Энн уже смотрела в сторону стоянки, откуда приближался человек. Фотограф узнал Сильва. Сильв оглядел ресторанчик и направился к столику, где сидел священник и мать с ребенком. Он обнял молодую женщину, опустился на стул рядом с ней и взял ее за руку.

– Смотри-ка, похоже, твой «зрелый» партнер не шутил. Если эта женщина ему жена, то старик еще о-го-го!

– Вряд ли жена. Скорее, дочь. Смотри, она плачет.

Сильв одной рукой подхватил ребенка, другой обнял плачущую мать, и они вместе со священником направились в сторону города. Через пару секунд Энн вскочила и, ни слова не говоря, рванулась следом. Доминик так и замер с вилкой в руке. Последний побег его подопечной закончился падением в море.

Когда он догнал Энн, Сильва и матери с ребенком уже не было, а модель и священник шли по дороги и разговаривали.

– Пожалуйста, больше так не делай, – сказал он, довольно грубо хватая ее за локоть. – Не забывай, тебе грозит опасность.

– Чепуха, – фыркнула она, стряхивая его руку. – Я здесь со святым отцом. И пожалуйста, не перебивай меня. Так почему она не едет домой, отец Оливье?

– Потому что Николь хочет найти здесь работу и сама растить сына. Ее дядя очень тревожится за нее. К сожалению, Сильв не в силах оказать ей серьезную помощь. Ему и так семерых кормить надо.

– Похоже, ей многое пришлось пережить, – вздохнула Энн. – А где отец мальчика?

– Он погиб в автокатастрофе. У малыша в Испании есть богатая бабка, и она согласна взять его к себе, но только без матери. Старуха считает, что ее сын опозорил себя связью с девушкой из бедной и безродной семьи, да еще иностранкой. Но внука принять готова – в память о покойном.