Стояла жара. Улица была забита туристами. Вскоре Дюваль захотел снова позвонить Веронике, чтобы попросить ее поспешить, как она ему обещала. Получить свидание с адвокатом было просто. Уже три дня прошло с того шоссе!… Он посмотрел на часы. Было поздно. Месье Джо, конечно, скорчит мину. Мысли в голове его спутались… Как они были правы, его бывшие товарищи, в своих требованиях перемен. Ему уже двадцать пять лет и еще тридцать-сорок лет он должен массировать больные тела, в то время как месье Джо будет покупать квартиру в Суперканне, затем катер, дом в горах. Нет, он не желал богатства…, но лишь немного свободы, иметь право, как все эти бездельники, расслабиться, немного понежиться… Все это было ужасно банально. Обычно рабов жалеют, думают, что они несчастные. Но на самом деле, в действительности нас разрушает однообразие. Я молод, но уже поизносился, потому что варился в собственном соку. В конечном счете наш развод будет моей удачей, если только не отбросит меня в прежнее существование. Но может произойти и худшее.

Он осушил стакан "кока-колы", подсчитал монеты на ладони. Сколько нужно на алименты? Три - четыре сотни? Прикинул в уме, взяв цифру поменьше. Снова нужно будет заботиться о расходах на квартиру, питание. Необходимо сократить ненужные траты, экономить на табаке… Сколько он себя помнил до встречи с Вероникой, он всегда кому-то подчинялся. И это тоже надо объяснять адвокату… Так много, оказывается, нужно рассказывать. Он вышел и отправился по улице Антиб. Как это тяжело!

Месье Джо как обычно сидел за кассой. Прическа по моде отставного офицера, элегантная шелковая блуза, в руках "Экип".

- Мадам Верморель вас ждет, - сказал месье Джо. - Поторопитесь.

Упоминание о мадам Верморель вызывало в воображении у Дюваля лишь растяжение связок. Он не помнил ее лица, но знал наизусть ее ноги. Рауль натянул халат, тот самый, что застегивался на плече, долго мыл руки. Вокруг жужжали кондиционеры, доносился легкий шум разговоров, как это бывает в парикмахерских. Два других массажиста вовсю работали в соседнем кабинете. В конце коридора священодействовала маникюрша. Дюваль раздернул занавес, открыв то, что сам называл операционной. Мадам Верморель уже растянулась на смотровой кушетке. Сорок пять лет. Жена одного промышленника из Рубекса. Великолепное растяжение связок во время игры в теннис. "Богачка, - доверительно сказал месье Джо, - займись ею подольше". Пока Рауль снимал повязку, мадам вновь рассказывала, как все у нее произошло.

- Я хотела прыгнуть…

Как жаль, что нельзя было бросить этим бабам: "А мне наплевать! Дайте же мне спокойно работать!" Чтобы заставить ее замолчать, Рауль сильно нажал в месте растяжения. Пациентка застонала, и он тотчас же о ней забыл. Он превратился в глаза и руки. Повреждение почти зажило. Еще пару сеансов и третий, чтобы ублажить хозяина… Он посыпал тальком с ладони, слегка провел по коже. Боль похожа на недоверчивое животное, которое нужно успокоить, уговорить, приласкать… Если бы он мог, то стал бы нашептывать, как и делал иногда. Пациентки тогда думали, что Рауль обращался к ним, хотя на самом деле он заговаривал боль. Он видел, как она пробиралась сквозь нервы, сосуды, мышцы, преследовал ее кончиками пальцев, осторожно выдавливал ее и извлекал словно змею. Больная внезапно успокоилась, ее тело расслабилось, лицо, искаженное страданием, медленно разгладилось, и глаза засветились благодарностью.

У Рауля бывали настоящие больные, уставшие от страданий.

Они обращались к Дювалю за рекомендациями и готовы были платить любую цену, назначенную месье Джо. Для них он готовился специально и требовал от своих рук чуда. Но, к сожалению, других было большинство: бездельниц, любопытных, неутомимых, богатых, легковерных, требовательных, для которых он был немым магом. Некоторые из них справлялись у Дюваля о диете и рецептах косметики. Другие спрашивали, не лучше ли применять вместо таблеток другие противозачаточные средства. Рауль был в курсе их сердечных огорчений, проигрышей в казино. Если бы он хотел, то имел бы кучу приключений. Но он держался скромно. К тому же он был для них скорее другом и одновременно слугой, которому платили, и каждая банкнота в его руке была для него смертельной несправедливостью. Мадам Верморель радостно пошевелила ногой.

- Я ничего больше не чувствую. Великолепно! Какой же вы мастер!

Ах, комплименты их стоили дешево.

- Следующая!

Следующей была старая англичанка. Она жила с собакой и мужем на борту одной из яхт, которая никогда не снималась с якоря. Прежде чем лечь, она снимала колье, серьги, браслеты. Как говорил месье Джо: "Она таскает на себе сумму, достаточную, чтобы купить неплохой домик". Ее мучил ревматизм. Она никогда не жаловалась, что позволяло думать о своем… Вероника! Да, Вероника, была совсем другой. Она говорила, как и другие, но только в меру, проявляя интерес к нему самому.

- Как вы, должно быть, устаете к концу дня!

Обычно никто не думал о его усталости, поэтому такие речи трогали Дюваля. И оттого он любил ей рассказывать сам, а она слушала. Вероника приходила два раза в неделю, болтая, без стеснения раздевалась. Настоящая приятельница.

- Знаете, что вам надо делать? Вам нужно свое дело, здесь вас эксплуатируют.

- У меня нет средств.

- Я могу вам одолжить.

Бот так все и началось. Сначала говорили о делах, в чем, казалось, приходили к полному взаимопониманию… Старая англичанка, лежа на животе, держалась руками за края постели. Ей было больно. Она состояла из одних костей и была так же жалка, как те голодающие туземцы, скелеты которых часто фотографируют на обложках иллюстрированных журналов. Дюваль растирал ей спину, словно столяр, снимал стружку фуганком… Почему так неудачно все получилось с Вероникой? Это было неясно. Когда он задавался подобными вопросами, то всегда вспоминал свою мать. Она была "яблоком раздора". Если бы он смог полюбить ее… Раулю захотелось даже пойти к психиатру, но он не доверял медикам. Ему никак не удавалось увидеть правду, которая пряталась от него, натягивала на себя личину, драпируясь в мишуру медицинских терминов. Дюваль мог сам до всего дойти.