Именно тогда группа южноамериканских теологов, посетивших Израиль, совершенно случайно обнаружила в монастыре под Иерусалимом старинный манускрипт на арамейском языке, написанный еще до рождения Христа, где говорилось, что Бог, прежде чем обратиться в Слово, обладал музыкальной сущностью. Впервые Он обнаружил Себя в звуке, который и породил Вселенную из первоначального эфира. Весть об этом быстро разнеслась по всей планете, и каждый сделал напрашивающийся сам собой вывод - если Бог по природе Своей мелодичен, то лишь мелодия способна примирить Его с нами. Напрасно священники раздраженно напоминали, что только словом Божьим достигается благодать, прочее же от лукавого, а тем более музыка - обольстительное искусство для ленивых духом. Им пришлось уступить, и они призвали величайших музыкантов использовать во благо свой талант, дабы уловить Господа Нашего в тенета серенады, симфонии или концерта.
Музыкальное поветрие охватило постепенно все слои общества на всем земном шаре: министры и президенты взяли за правило встречать друг друга пением, а полицейские допрашивали задержанных речитативом. Крутые парни в кожаных куртках заливались соловьями, словно кастраты, ибо каждый считал своим долгом служить общему делу, - весь мир точно преобразился в громадные подмостки для музыкальной комедии. Любая беседа превращалась в оперный дуэт. На улицах вовсю торговали нотами двух- или трехминутных экзерсисов, предназначенных Тому, кто наверху. Великие дирижеры и исполнители денно и нощно давали незабываемые концерты, превосходившие все слышанное прежде по пышности и великолепию, - очарованная публика преклоняла колени, плакала от радости. Не может быть, чтобы Бог устоял перед таким мастерством! Вернись же, послушай, как это прекрасно. Музыканты кончали жизнь самоубийством из-за одной фальшивой ноты, из-за крохотной ошибки в темпе, из-за случайного сбоя. Просто хорошее исполнение никому было не нужно требовалось по меньшей мере виртуозное. Эти нескончаемые восторги преобразили жизнь: каждый отдавал предпочтение музыке во всем, жертвуя ей своими обязанностями супруга, отца, гражданина. И поскольку волшебство это появилось на свет благодаря нашему общему Отцу, Вселенную захлестнула волна любви к Нему.
Только атеисты и вольнодумцы возвышали голос против постоянного грохота: нам на смену идут поколения глухих и все это делается во имя самой чудовищной по обскурантизму цели - возвращения Бога на землю! Да вам следовало бы рукоплескать Его уходу. Луи из Своего убежища (не забудем, что Он тоже имел право именоваться с большой буквы!), будучи не в силах сдержать раздражения против этой невесть откуда взявшейся страстишки к божественному, равно как и избавиться от навязчивой идеи приютить у Себя Люсию, подливал масла в огонь, восклицая:
- Он ушел? Тем лучше - Я же остался! Его время прошло, Он узурпатор.
Но никакие доводы не действовали на безумцев - вынь да положъ им Бога прямо сейчас, будто шоколадку к чашечке кофе. Только Он мог быть порукой, что существование - это не мираж, что злокозненный дух не введет в обман наши чувства. Однако Всемогущий оставался глух к мольбам - казалось, легче было растрогать гору, чем Его. Напрасно неистовые фанатики бросались в кратеры действующих вулканов, чтобы их затем подбросило как можно ближе к Нему, - ничем Его было не пронять.
Один диск-жокей из Гамбурга выдвинул новую идею: а вдруг Господь, утомленный мессами, ораториями и мотетами, преклонит ухо Свое к джазу, року, рэпу? Вдруг ему захочется свежатинки? Немедленно все поп-группы, какие только существовали на земном шаре, ревностно включились в общее дело. Тут началась немыслимая какофония: поскольку во всех дискотеках двери были распахнуты настежь, чтобы Он не упустил ни единого звука, заснуть в городах стало просто невозможно. Даже в деревне уже нельзя было укрыться от шума, проникавшего в самые уединенные домишки. Планета испускала звуковые волны такой интенсивности, что не выдержала даже Солнечная система; старые звезды обратились в бегство, и многие из них в ужасе сорвались в Млечный Путь, словно жемчуг с порванной нитки. Этот гул довел до остервенения наших меньших братьев, которые и без того осиротели из-за ухода Великого Хранителя: обезумевшие куры, лягушки, ослы, коровы кудахтали, квакали, ревели, мычали, задрав головы к небу. Но хуже всего было с собаками: эти лаяли хором, не обращая внимания на побои, а когда их пристреливали, отдавали Богу душу с лаем. Хозяева же, одурев от непрестанного тявканья, начинали, в свою очередь, лаять после гибели любимого пса, и приходилось надевать на них намордник. Вслед за тем музыкальные инструменты принялись играть сами по себе, наяривая одну и ту же песню. Владельцы заставляли их умолкнуть ударами молотка, потом, обливаясь слезами при мысли о горькой утрате, заказывали новые - порой гигантских размеров.
О, какими далекими казались теперь чистые музыкальные веяния первых дней! Неумолчный гвалт переполошил даже мертвых: некоторые покойники, решив, что пришел день Страшного Суда, восстали из могил, держа в руках оболочку своей старой кожи, дабы в ней явилось новое тело, обладающее тремя свойствами вечности - красотой, неуязвимостью и грацией. Их попросили набраться терпения и вернуться в землю.
Людьми вновь овладело безумие, и Луи встревожился - не возложат ли опять ответственность на Него? В один прекрасный день молодой английский виртуоз забрался в обнимку с виолончелью на плато в Альпах на высоте трех тысяч метров. Там он принялся терзать струны, денно и нощно исполняя сюиты Баха, пока его не смело в пропасть ураганным ветром. Этот жертвенный порыв оказался заразительным, и к вершинам началось подлинное паломничество: каждый стремился обойти другого, вскарабкавшись как можно выше. Оркестры в полном составе устремлялись к горным пикам, где уже нельзя было протолкнуться, ибо тысячи и тысячи жаждали пленить своим искусством Всемогущего Отца. Рокеры в безрукавках, сапогах и шляпах в сопровождении девиц в мини-юбках или в купальниках для аэробики на каждом шагу сталкивались с мужчинами во фраках и с женщинами в бальных платьях, в шелковых перчатках до локтей на прекрасных руках. Несмотря на давнюю вражду, члены разных музыкальных семейств, равно как и их носильщики, волочившие на спине тяжелые инструменты, помогали друг другу переходить вброд через бурные потоки, преодолевать особо крутые склоны. Канатные дороги были забиты концертантами в смокингах, длинноволосыми гитаристами, ударниками, жаждущими оглушить Непостижимого и Бесконечного. Их не могли остановить ни холод, ни страх высоты, ни снежная слепота. Едва добравшись до гребня, они начинали сотрясать воздух громовыми адажио, оглашая окрестные долины звуками почти невыносимой громкости. От них не было спасения даже у подножия гор. И все - мужчины и женщины - с нетерпением вглядывались в небо, ожидая какого-нибудь знака, облаков или прояснения, которые показали бы, что Бог слышит.
Пока стояла хорошая погода, жертв было немного - в основном страдали контрабасы, кларнеты и рояли. На инструментах лопались струны, сами они трескались или разваливались на куски - но стаи вертолетов ежедневно поставляли новую партию на смену калекам. Однако с наступлением холодов - а зима была лютой - началась массовая гекатомба. Первыми испустили дух с последней руладой самые пожилые из баритонов и престарелые оперные дивы. Это не устрашило остальных: вместо того чтобы сойти вниз, фанатики крепче вцепились в скалы, бросая вызов стихиям и льду, упоенные дуэлью с Незримым. Рок-музыканты отважно лезли на самые высокие пики и, забив нос и вены кокаином, с восторженными воплями устремлялись под снежные лавины. Им удавалось извлечь только несколько нот, замерзавших на лету. В этом грандиозном белом цирке сгинули навсегда все капеллы поп-музыки, джаза, соула и рэпа; "Роллинг Стоунз", достигшие почтенного семидесятилетнего возраста, завершили свое последнее мировое турне в инвалидных колясках на вершине Аннапурны. Едва лишь прозвучал первый аккорд знаменитой "Satisfaction", как налетевший студеный вихрь обратил их в ледяные статуи. Каста музыкальной классики также погибла, ни на йоту не поступившись приличиями и безупречностью манер. Звезды бельканто, клавишных, струнных и духовых инструментов, отказавшись нацепить на себя анораки, меховые шапки и рукавицы, так и угасли в своих смокингах и в галстуках бабочкой. Некоторые исполнители, примерзнув к инструментам, падали вместе с ними на какую-нибудь кварцевую или известняковую иглу, и их протыкало насквозь под треск дерева и грохот жести. Все эти музыканты, принявшие совершенную форму айсбергов, в чьей сверкающей белизне можно было иногда различить руку или ногу, походили на обломки корабля, разбившегося о скалы высочайших гор Земли. И в Альпах, и в Андах они словно бы взывали к небу, но небо молчало. Матери с ужасом смотрели, как их дети, едва получив диплом консерватории, уходят, зажав гитару или скрипку под мышкой, чтобы принести себя в жертву Великому и Равнодушному.
