Ланжевен. В том-то и беда. Вся их задача - доказать, что они незаменимы. Так уже повелось тысячелетиями. Но нам придется отыскать людей, которые так организуют работу, чтобы их всегда можно было заменить. Это будут рационализаторы работы, великие труженики будущего... Смотрите, сюда идет Бабетта.
Входят Бабетта и Филипп.
Бабетта. Тебя вообще больше не видно. В "Офисиель" написано, что тебя сделали министром или чем-то в этом роде.
Женевьева (тревожным шепотом). Это он тебе сказал, где меня можно найти?
Бабетта. Кто? Швейцар. Филипп показал ему пистолет.
Ланжевен. Я назначаю тебя помощником уполномоченного по транспорту моим помощником. Поезда с Северного вокзала, правда, отходят, но они не возвращаются. К тому же они вывозят содержимое целых особняков. Я конфискую имущество железнодорожной компании и предам высших чиновников военному суду. К этому вынуждают обстоятельства. Сюда чиновники вообще не приходят, туда они являются, чтобы организовать саботаж. А зачем вы пришли?
Бабетта. Вы должны немедленно помочь пекарям.
Женевьева. Но я же уполномоченная по народному образованию.
Филипп. Тогда возьми нас под свое начало. В ваших газетах написано, что рабочие должны просвещаться, но как это сделать, если работаешь по ночам? Я вообще не вижу дневного света.
Ланжевен. Кажется, Коммуна уже издала декрет, отменяющий ночной труд для пекарей.
Филипп. Но хозяева пекарен его не признают. А мы не имеем права на стачку, мы жизненно необходимые. Но хозяйка может прикрыть свою пекарню, если ей захочется. Вот, я принес вам хлеба. (Подает Женевьеве каравай.)
Женевьева. Это взятка. (Ест хлеб.)
Ланжевен. Если она закроет, мы конфискуем ее пекарню и будем вести дело сами.
Филипп. Что, вкусно? От нас вы можете принять взятку, лишь бы не от хозяев. Ваши слова я передам в корпорации, не то сегодня ночью побьют все окна в пекарнях... А что с Бабеттой и мадам Кабэ? Их хозяин, военный портной Бюссон, вернулся.
Бабетта. Но теперь он платит только один франк за пару штанов. Национальная гвардия, говорит он, заказывает по самым низким ценам.
Женевьева. Почему вы так смотрите на меня, Пьер?
Ланжевен. Я изучаю, гражданка, как вы находите общий язык с населением.
Женевьева. У нас нет денег. Мы экономим средства населения.
Бабетта. Но ведь население - это мы.
Женевьева нерешительно смотрит на Ланжевена.
Ланжевен. Учись, учительница.
Бабетта. Если Коммуна будет платить нам меньше, чем Империя, то она нам не нужна. И Жан - он там, на фортах, и он готов умереть за то, чтобы прекратилась эта эксплуатация.
Филипп. А когда доходит до его штанов, то вы плюете в лицо его матери. И его подружке. Вы должны бы...
Ланжевен. Мы? А вы что же?
Филипп. Хорошо, мы должны...
Ланжевен. Вот так-то лучше.
Филипп. Итак, что мы должны?
Ланжевен. Вы, конечно, не состоите в корпорации портных? А именно там должны определяться цены. А вовсе не в мастерской господина Бюссона.
Бабетта. Откуда нам это знать?
Женевьева. Я стараюсь открыть такие школы, в которых дети этому научатся.
Бабетта. А где вы возьмете на это деньги, если вы даже за штаны не можете прилично заплатить?
Женевьева. Французский банк находится отсюда всего в нескольких кварталах. А затруднения начались уже здесь. Здесь даже шкафы заперты.
Филипп. Ну их-то, я думаю, мы можем взломать.
Ланжевен. Вот как, ты пекарь, но ты готов взяться и за слесарную работу? Дети мои, я вижу, дела Коммуны идут на лад. Глядишь, он еще научится управлять государством. (Заводит большие стенные часы, легким толчком пускает маятник.)
Все смотрят на часы и смеются.
Не ждите от Коммуны большего, чем от самих себя.
VIII
Кабинет директора Французского банка. Маркиз де Плок в беседе с тучным
священником, прокуратором парижского архиепископства. За окном дождь.
Де Плок. Скажите господину архиепископу, что я благодарю его за передачу пожеланий господина Тьера. Десять миллионов франков будут обычным путем доставлены в Версаль. Какая судьба ждет Французский банк в ближайшие дни - мне неизвестно. Я с минуты на минуту ожидаю появления уполномоченного Коммуны и своего ареста. Здесь, монсиньор, находятся, два миллиарда сто восемьдесят миллионов. Здесь жизненный нерв Франции, перережут его эти люди - и они победили, что бы ни случилось.
Слуга. Господин Белай, делегат Коммуны.
Де Плок (бледнеет). Итак, монсиньор, наступает роковой час Франции.
Тучный священник. Как мне уйти отсюда?
Де Плок. Держите себя в руках.
Входит Белай.
Монсиньор Бошан, прокуратор его святейшества архиепископа.
Тучный священник. Разрешите откланяться.
Де Плок. Полагаю, что вам нужно разрешение господина.
Белай. Передайте внизу капитану эту визитную карточку.
Священник и делегат раскланиваются, толстяк уходит.
Гражданин, казначеи батальонов Национальной гвардии стоят в министерстве финансов перед запечатанными сейфами. Но жалованье должно быть выплачено, иначе банк будет разграблен и никакие мои уговоры его не спасут. У людей жены, дети.
Де Плок. Господин Белай, на основании решения вашего Центрального комитета служащие Французского банка образовали батальон Национальной гвардии. Позвольте мне заверить вас, что они уже более двух недель не получают ни одного су и что и у них имеются жены и дети. Вы, сударь, прошли сюда дворами, и вы видели этих людей: они вооружены, среди них есть даже шестидесятилетние. Я могу вас заверить, что они будут сражаться, если произойдет нападение на вверенный им банк.
Белай. Эта борьба продлилась бы не более двух минут.
Де Плок. Быть может, только одну. Но какой была бы эта минута в истории Франции?
Белай (после паузы). Коммуна издала декрет, согласно которому все особые батальоны расформировываются, а люди вливаются в обычные.
Де Плок. Я знал, что вы это скажете, сударь. (Поднимает свиток.) Позвольте показать вам другой декрет, хранящийся в архиве банка. Он издан другой, более старой революционной властью - Конвентом Французской революции. Он подписан Дантоном, и согласно ему все крупные управления были превращены в боевые посты.
