Мадам Кабэ. Господа, вы очень любезны. Случилось так, что именно сегодня у меня пусто в животе. Курица - мое любимое блюдо. Разрешите мне поделиться с моим Жаном?
Жан. Может быть, здесь, в этом кругу, будет интересно выслушать, почему они уже не желают брать кокарды. Господа чиновники считают на основании новейших указаний, что набор в новые батальоны Национальной гвардии закончен.
Коко. Что, что такое? Ты слышал, "папаша"?
"Папаша". Не надо волноваться. Она пойдет вместе о нами в ратушу.
Коко. Вы поняли, мадам? "Папаша" хочет, чтобы вы пошли с нами в ратушу и предъявили там ваши кокарды, которые больше не нужны. Положите в корзину заодно и эту курицу.
Франсуа. Слышите - идет сто первый!
В глубине сцены и над дощатым забором видны идущие гвардейцы сто первого батальона. Мелькают ружья с надетыми на штыки хлебами, знамена. Гвардейцы
поднимают мадам Кабэ и уводят ее с собой.
"Папаша" (кивая в сторону Жана). Что с этим парнем? Почему он не сражается? Или мы для него слишком левые, мы - ребята из новых батальонов?
Мадам Кабэ. О нет, сударь. Я думаю, что скорее слишком правые, извините меня тысячу раз!
"Папаша". Вот что!
Жан. И смотрите на меня отныне, господа, как на одного из своих. Цель вашего нового похода мне нравится.
"Папаша" берет у Франсуа его кепи и надевает на Жана Кабэ.
Франсуа (Жану). Я уже сильно скучал по тебе.
Уходят. Официант бросает салфетку на столик, гасит лампу и хочет идти за ними. В это время он замечает кирасира, которого забыли гвардейцы. Махая
руками на немца, он гонит его за ними и сам идет следом.
Официант. Вперед, Фриц, вперед!..
II
25 января 1871 года. Бордо. Тьер и Жюль Фавр. Тьер еще в халате. Он пробует рукой температуру воды в ванне, и камердинер по его знаку добавляет то
горячей, то холодной воды.
Тьер (пьет утреннюю порцию молока). Надо кончать с этой войной, она грозит нам полной катастрофой. Пора понять: ее вели и ее проиграли. Чего же еще ждать?
Фавр. Да, но требования пруссаков! Господин фон Бисмарк говорит о пяти миллиардах контрибуции, об аннексии Лотарингии и Эльзаса, о невозвращении пленных и о том, что он будет держать свои войска на фортах до тех пор, пока все его желания не будут выполнены. Ведь это гибель.
Тьер. Ну а требования парижан - не гибель?
Фавр. Разумеется. Тьер. Не угодно ли кофе?
Фавр качает головой.
Тогда, по моему примеру, молока? Неужели и это вам не позволено? Ах, Фавр, если бы нам да здоровые желудки! По нашему аппетиту! Но вернемся к господину фон Бисмарку. Взбесившийся студент-недоучка! Он взвинчивает свои требования, Фавр, ибо он знает, что мы вынуждены их принять - все до единого.
Фавр. Неужели должны? Лотарингские рудники - железо и свинец - это будущее французской промышленности!
Тьер. А наши полицейские, которых бросают в Сену? Что дадут нам рудники, если там будет Коммуна?
Фавр. Пять миллиардов! Это наша торговля!
Тьер. Это - цена порядка.
Фавр. И первенства Пруссии в Европе на три поколения, не меньше.
Тьер. И гарантия нашей власти на пять поколений.
Фавр. Мы станем крестьянской нацией - и это теперь, в нынешнем веке!
Тьер. А я надеюсь на крестьян. Мир держится на мужике. Что ему Лотарингия? Он и не знает даже, где она. Фавр, вам следует выпить хотя бы воды.
Фавр. Неужели это необходимо? Вот вопрос, который я все время себе задаю.
Тьер. Даже глоток воды и то жизнь. Уже само глотание! Ах, вы об этом... Да, - необходимо, безусловно. Цена порядка.
Фавр. Национальная гвардия - несчастье Франции. Мы принесли патриотическую жертву, мы вооружили чернь против пруссаков - теперь она имеет оружие против нас. Это чистая правда, но, с другой стороны, разве нельзя сказать, что эти люди защищают Париж, что наконец-то начали сражаться?
Тьер. Мой дорогой Фавр, что такое Париж? В их кругах говорят о Париже как о некоей святыне, которую можно предать сожжению, но нельзя отдать врагу. Они забывают, что Париж состоит из ценностей, забывают потому, что сами ничего не имеют. Эта сволочь готова взорвать все ко всем чертям - еще бы, ведь ей ничего не принадлежит. Они требуют горючего, они уже готовы жечь, но для властей, для нас, Париж - не символ, а собственность, и жечь его - отнюдь не то же, что защищать.
С улицы доносится топот шагающих солдат. Тьер и Фавр цепенеют. Онемевший
от волнения Тьер нервными жестами указывает камердинеру на окно.
Камердинер. Рота наших моряков, сударь.
Тьер. Нет, пусть не думают, что я способен забыть такое унижение...
Фавр. В Бордо ведь все спокойно?
Тьер. Не скажите! Иногда спокойствие бывает грозным! Такой пример, как Париж! Фавр, их надо уничтожить до единого, истребить всех. Надо во имя культуры разбить о мостовые все эти неумытые рожи. Наша цивилизация опирается на собственность, и собственность нужно защитить любой ценой. Как? Они осмеливаются предписывать нам, что мы должны отдать и что сохранить? Пусть же им ответит кавалерия. Сабли наголо! И если нужно море крови, чтобы смыть с Парижа всю эту нечисть, - пусть будет море крови... Где мое полотенце?
Камердинер подает полотенце. Тьер вытирает пену с губ.
Фавр. Не волнуйтесь, подумайте о своем здоровье, которое всем нам так дорого!
Тьер (задыхаясь). И вы их вооружили! С этого самого момента, с утра третьего сентября, я одержим только одной мыслью: окончить войну, скорее, немедленно.
Фавр. Но, к сожалению, они сражаются как черти. Доблестный Трошю совершенно прав: Национальная гвардия не примет никаких резонов, прежде чем десять тысяч гвардейцев не истекут кровью. Ах, он прав. Он шлет их в битву, как волов, чтобы дать выход их честолюбию. (Склоняется к Тьеру, шепчет ему что-то на ухо.)
Тьер. Говорите без опаски. Мой Ипполит - патриот.
Фавр. Я могу вас заверить, господин Тьер, что в этом вопросе вы можете рассчитывать на полное понимание князя фон Бисмарка.
Тьер (сухо). Рад слышать... Особенно теперь, когда я узнал, что Бисмарк считает меня негодным даже в барышники. И это сказано после того, как мы познакомились лично.
Фавр. Шалости, их не нужно принимать всерьез. Они не имеют ничего общего с его истинным мнением о вас.
Тьер. Могу сказать о себе, что стою выше личного, мой дорогой Фавр. Меня интересует, как господин фон Бисмарк намерен нам помочь.
